Шаламов досадливо отмахнулся – будут тут всякие умничать. У Шпаковского имелись проблемы с сердцем, несколько лет назад перенес операцию в ВКНЦ, но все закончилось благополучно, регулярно принимал препараты от аритмии – «Этмозин» и «Этацизин». Несколько раз проходил обследования в том же кардиоцентре – крупных проблем не выявляли. Медики ретировались – их помощи ждали живые люди. Машина из морга пришла без задержки. Оперативникам УГРО и медэкспертам делать здесь было нечего. Да и не стал бы никто возражать, забери Комитет это дело…
Магазин закрылся по техническим причинам. Расстроенный Шаламов блуждал по узкому пространству между стеллажами, поглядывал на умные книжки, ворчал: «Кто вообще все это читает?» Операция прошла не по плану. Не сказать, что все было плохо, но могло быть гораздо лучше!
– Что, Вадим, триумф отменяется? – невесело заметил Костров.
Шаламов недовольно поморщился.
– Триумф пройдет сдержанно и в рабочем порядке, – он с усилием усмехнулся. – Неожиданно, да, Алексей? Человек умер, а вина его, кстати, формально не доказана. Нет, мы все понимаем: Шпаковский – шпион, продавал секреты Родины. Доказательная база собрана значительная… за исключением некоторых нюансов. Я сам на это дело месяц потратил и могу сказать уверенно: Шпаковский именно тот, кого мы искали. Да и Сурин запираться не будет, все расскажет как миленький. Хопсон… – Вадим скривился, словно съел недозрелый апельсин. – С Хопсоном сами разбирайтесь, он по вашей части. Лично я на его месте избрал бы тактику молчания. Или нес бы ахинею с подчеркнутым почтением к советским органам. Что бы ты ему ни предъявил – чушь собачья, он лицо неприкосновенное. Вышлем его к той-то маме – и то ладно. Проблема в том, что официально объявить Шпаковского преступником может только суд… Представляю, какой хай поднимется в западной печати: довели до смерти блестящего ученого, чья вина под большим вопросом…
– По сути так и есть, – заметил Алексей. – Не находишь, что эскулап из скорой в чем-то прав: могли бы не устраивать такую встряску человеку с нездоровым сердцем.
– А как? – резко повернулся Шаламов. – Пригласить в ресторан, плавно подготовить, всячески извиняться, что вынуждены так поступать… Его никто не заставлял сотрудничать с иностранцами – сам из корыстных побуждений залез в это дерьмо. – Вадим смутился, буркнул, опустив голову: – Ладно, закругляемся, что есть, то есть. Пойдем получать по шапке от начальства – ты от своего, а я от своего. Вечером придешь? Помнишь, какой сегодня день?
– Приду, – кивнул Костров. – Дети – это святое. Надеюсь, что текущий рабочий день не растянется на сутки…
Интерес Восьмого главного управления к гражданину (ныне покойному) Шпаковскому был вполне объясним. Управление занималось защитой технических средств связи, информации, созданием шифров, иногда – радиотехнической разведкой. Шпаковский трудился в ПО «Спецприбор» – ведущий специалист, доктор технических наук, предпочитающий заниматься прикладными вопросами, а не общим теоретизированием. Предприятие производило широкую линейку электронных и микроэлектронных устройств – там же они разрабатывались, апробировались, подвергались испытаниям. Именно эту аппаратуру использовало 8-е ГУ – устройства для шифровки и дешифровки данных, средства защиты каналов связи, помещений, строений. Шпаковского назначали главным инженером наиболее важных государственных проектов. Он прекрасно знал производство и как все устроено в сложном мире микроэлектроники. Арсений Иннокентьевич был лауреатом технических премий, автором ряда научных работ. Он был человеком, от которого в «Спецприборе» зависело все, – и при этом обладал невиданной скромностью. Он никогда не лез в телевизор, на газетные полосы, не избирался в депутаты и, страшно подумать, даже не являлся членом партии, что, в принципе, вызывало вопросы, но списывалось благодаря заслугам. На него бы никогда не подумали.
То, что информация о новейших разработках уходит «налево», подозревали давно. Исследовательские организации за рубежом тщательно разбирали чертежи советских микросхем, оценивали перспективы новейших разработок. Кое-что вызывало снисходительную улыбку, другое заслуживало внимания. Эти вещи копировались и улучшались. Техническая разведка в советских посольствах присылала в Москву схемы и чертежи новых западных разработок, в которых с изумлением узнавался «советский след». Кропотливое расследование привело в ПО «Спецприбор». Сотрудник первого отдела Сурин вызвал подозрение. Закрытый, формалист, следующий инструкциям, но вместе с тем трусоватый, осторожный – он и привел людей Шаламова к Шпаковскому. Сразу не поверили, что он завербован, такой порядочный человек, просто глыба! В родне обиженных советской властью не было, за деньгами не гонялся. Сурин – мелкая сошка, обеспечивал безопасность Шпаковского, подстраховывал, подбирал материалы, которые требовалось переснять и отправить заокеанским «партнерам». Орудовать в одиночку Сурин бы в принципе не мог, не тот масштаб. Пару раз отслеживали его встречи с Хопсоном, снимали, как они что-то передают друг другу. Сурина не брали. А Шпаковский словно что-то чувствовал, лично с Хопсоном не контактировал, предпочитал действовать через Сурина. Возможности для встреч в рабочее время они имели неограниченные – как проследишь в этих коридорах? Сурин, имеющий непосредственное отношение к режиму секретности, мог легко устроить лазейку – пронести аппаратуру, вынести пленки с отснятыми материалами. Что охраняешь, то и имеешь – точнее не скажешь… Иногда их видели вместе – при обстоятельствах, не связанных с рабочим процессом, что и активировало интерес к фигуре Шпаковского. Органы наблюдали, держались в стороне. То, что оба взяли в пятницу отгулы, слегка насторожило. То, что Сурин поджидал Шпаковского у дома последнего, а затем они вместе куда-то отправились, вообще произвело фурор. Да и не куда-то – сотрудник наружки явственно слышал, как Сурин произнес: «Это в книжном на улице Калинина, там он будет ждать…» Шестеренки завертелись, и когда пара шпионов на «убитом» «Москвиче» Сурина встала за квартал от магазина, к их встрече уже подготовились. Появление Хопсона не удивило – очевидно, сегодня он хотел встретиться с обоими. Провести планерку, так сказать…
Шпаковский проживал в Киевском районе столицы – в старом доме с видами на Москву-реку. Дети выросли и разлетелись из семейного гнезда в диаметрально противоположных направлениях, сын проживал в Комсомольске-на-Амуре, дочь – в Минске. Дальнейшая судьба этих людей, в связи с открывшимися обстоятельствами, находилась под вопросом. Похоже, папочка изрядно подгадил своим отпрыскам. Эпоха репрессий давно прошла, теперь практиковали другие методы.
Супруга Тамара Викторовна ни о чем не догадывалась – если не была, конечно, гениальной актрисой. Новости ошарашили: ваш муж – предатель, да еще и умер. Карета скорой помощи дежурила у подъезда – повторения пройденного уже не хотелось. Но женщина справилась с собой, хотя смотреть на нее было страшно. «Это ошибка, – шептала она, глотая слезы. – Вы совершаете непоправимую ошибку, мой муж ни в чем не виноват… Это вы его убили… Господи, что вы мне суете эти вздорные бумажки, делайте что хотите, только не устраивайте здесь вселенский погром…» Тамара Викторовна сидела на кухне, закутавшись в шаль, смотрела невидящими глазами в стену. Рогачевой поручили посматривать за ней – как бы чего не вышло. Смущался старший лейтенант Павел Зорин, еще не простившийся с «гражданскими» замашками. Обыск в квартире продолжался несколько часов. Беспорядка не устраивали. Ничего подтверждающего шпионскую деятельность не нашли. В общем-то, и не надеялись, просто следовали протоколу. Шпаковский не был идиотом, чтобы в собственном доме оставлять следы шпионской деятельности. Да и жена, похоже, ничего не знала. Квартира в сталинском доме была неплоха – четыре комнаты, просторная кухня, виды из окон. В семье имелась трехлетней давности машина – «ВАЗ-2103» с кузовом седан. До нее добивали по колдобистым дачным дорогам старенький «Москвич». Имелся кооперативный гараж в нескольких минутах ходьбы от дома, дача в ближнем Подмосковье на Рублево-Успенском шоссе, сберкнижка с тремя тысячами рублей – не такой уж криминал, учитывая приличную зарплату Шпаковского. Других книжек не нашли, что никоим образом не мешало Шпаковскому иметь кубышку. Семья жила по средствам, не бедствовала, но и не швыряла деньгами. Шпаковский помогал детям – ежемесячно отправлял переводы на запад и восток. Соседи семью характеризовали положительно.
