– В общих чертах, – ответил я обтекаемо, взглянув на Громова.

– Просто слухи разные ходят. Слишком уж Клещёв начал активно вести себя после гонки. Мои ребята говорят, что это он патруль натравил на вас, чтобы своих засланных ребят вытащить. Что узнал про мой приказ на их счёт и решил подстраховаться. Нехорошо получилось, конечно. Руслан до сих пор волосы рвёт, и не только на голове, оправдываясь передо мной и Гараниным. Хотя мы ему вообще никаких претензий не предъявляем, – хохотнул Лис.

– Нет, это не Клещёв был, – я снова посмотрел на Громова, и тот кивнул, разрешая мне продолжать. – Это мои конкуренты подсуетились. Статью видел? Мой арест из этой же оперы. Так что можешь Руслана успокоить, он точно здесь ни при чём.

– Ладно, успокою Русланчика, – Лис хмыкнул. – А ты что ради Клещёва звонил? Или всё-таки что-то у тебя произошло?

– Нет, ничего такого, с чем мы не справились бы, – ответил я.

– Может, приструнить кого надо? Тех, кто с арестом и статьёй связан, например? Ты говори, не стесняйся.

– Да нет, пока не стоит, но я буду иметь в виду, – я закусил губу, глядя, как вытягивается лицо Громова.

– Ну, бывай, тогда. Звони, если что. Я всегда помогу, ты же знаешь.

– Я знаю, Лис. Счастливо, – отключив телефон, я положил его на столик. – Это всё. Или нужно что-то ещё решить с Гильдиями, пока о моём триумфальном появлении на сходке у Муратова не забыли? – спросил я у Громова. – Только предупреждаю, я больше никого не знаю.

– Нет, пока этого достаточно, – ответил Андрей Николаевич. – Я должен ещё что-то знать? Может, кроме первой подростковой влюблённости в главу убийц, – он посмотрел на вспыхнувшую Ванду, – и нежной дружбы с главой банд, – перевёл взгляд на меня, – есть что-то ещё? – и Громов вперил взгляд в Егора.

– Нет. Я ни в чём подобном не замешан, – замахал Дубов руками встрепенувшись. – Я всю жизнь прожил в деревне, и моим единственным преступлением является угон мотоцикла у родного брата. Это произошло летом после практики. Я жутко хотел съездить в соседнее село на дискотеку.

– Допустим, я пока тебе поверю. Просто потом не нужно меня обвинять во всех смертных грехах, если что-то пойдёт не так! – Громов раздражённо посмотрел на Боброва.

Андрей же в это время задумчиво разглядывал Ванду, видимо, решая, что с ней делать. Задачка-то и впрямь непростая.

– Вам именно для этого нужен был Рома, чтобы Клещёва не подпустить к Гильдиям? – напряжённо спросила Ванда.

– Не совсем, – Громов снова потёр переносицу. – Гаранин – представитель одной из старших Гильдий и обладает правом вето. К сожалению, Роман отклонил моё предложение о сотрудничестве. – Он посмотрел на меня. – Как вышло, что ты не знал, чем он занимается? Вы же вроде друзья.

– Наши дороги разошлись, а он слишком упрямый и не рассказал о своих проблемах. – Ответил я. – Рома практически запретил мне ему помогать.

В этот момент в гостиную вошёл Эдуард, видимо, уже вернувшись порталом из Москвы.

– Андрей Николаевич, все вокруг знали, что у Димы в школе было всего три друга: Егор, Демидов и Гаранин. Как так получилось, что о последнем вы даже не подозревали? – спросил он, занимая свою излюбленную позицию возле окна.

– Потому что мои эрили пришли к выводу, что они едва знакомы. И что Гаранин максимум, что сделает, это поговорит с ним. Ведь Дмитрий, как глава рода Наумовых, отказался от опеки над Романом, когда умер Александр Юрьевич. – Громов поднял свой портфель и повернулся к двери, показывая, что разговор подошёл к концу.

– Какой опеки? – я непонимающе смотрел на него. – Впервые об этом слышу.

На Ванду я в этот момент старался не смотреть. И так кожей чувствовал её возмущённый взгляд. Будь она огневичкой, я бы, наверное, задымился.

– Твой отец, Александр Юрьевич Наумов, за две недели до своей смерти оформил опеку над Романом, – Громов посмотрел на меня с интересом. – Это обязательное условие для того, чтобы несовершеннолетний мальчик мог полноценно выйти из Рода. Нужно предоставить в мэрию опекуна, который будет нести юридическую ответственность за действия того, кто новый род образует. Вплоть до совершеннолетия последнего. Когда Александр Юрьевич умер, и ты вступил в права наследования, ваш поверенный вернул в мэрию все документы с пометкой отказа.

– Я не отказывался от опеки. Да я даже не знал о ней, – схватившись за голову, я чуть слышно выругался. Теперь понятно, о чём именно Ромка хотел поговорить, настаивая на встрече в Твери. И о чём хотел поговорить со мной отец в день своей смерти.

– Потому что отказ оформила я, – встрепенувшись, я посмотрел на женщину, вошедшую в гостиную.

– Мама?

– Да где же они? – Гаранин рылся в огромном сейфе, лихорадочно перебирая коробки, шкатулки, оружие и папки с документами. – Только не говори, идиот, что ты не выложил клинки после задания и оставил их в этой злосчастной куртке, – сквозь зубы процедил он. – Только не их. А если она к ним прикоснётся? Или поранится? Какой же ты, Рома, идиот. – Он поднялся на ноги и с силой захлопнул дверцу сейфа. – Конечно же, я их не выложил. Ведь сразу после закрытия контракта я поехал на эту сходку к Муратову.

Стоявшая на столе лампа неожиданно поднялась в воздух и, пролетев через всю комнату, вылетела в распахнутое окно.

– Вашу мать, – в сердцах выругался глава Гильдии убийц и выпрямился, закрывая глаза и делая глубокий вдох.

Прошло несколько дней со встречи с Дмитрием Наумовым и Вандой, и теперь Роман ощущал всё буйство собственной магии, которую он впервые за десять лет не мог взять под контроль. Слишком много событий, и ещё больше эмоций свалилось на него в тот день. Гаранин не в силах был сейчас с ними совладать, чтобы впасть в то состояние, так чётко прописанное в характеристике, выданной Ванде: холодный, безэмоциональный, лишённый эмпатии.

И у него не осталось ни одного тёмного артефакта, который помог бы ему справиться. Но последнее, что Роману хотелось сейчас сделать, – это сесть в машину и нестись в Тверь, чтобы встретиться с ними со всеми. Он не гордый, просить помощи ему не привыкать. Но Рома боялся, что не сможет после этого просто уйти. И даже если бы у него хватило решимости, он был уверен, что его не отпустят, и в этом случае он не сможет долго сопротивляться.

– Добрый день, я могу с вами поговорить, Роман Георгиевич? – Гаранин встрепенулся и повернулся к открывшейся двери, в которую вошёл молодой парень, внимательно разглядывающий хозяина кабинета.

– Евгений? – Рома нахмурился. Он практически сразу узнал в этом парне того полицейского, которому сломал руку в Колизее. – Я сейчас немного занят, – проговорил он, глядя на раскачивающуюся под потолком люстру. Источник, наконец, перестал активно бурлить, и Роману удалось хотя бы на время стабилизировать своё состояние. Только вот руки дрожали так, что это уже невозможно было скрыть. – Проходи, только быстро, – кивнул он, указывая рукой на стул.

– Что с вами? Вам плохо? У вас похмелье? – поинтересовался полицейский.

– Что? Нет. Я не пью, – тряхнул Рома головой и глубоко вздохнул, представляя, как выглядит со стороны.

– Роман Георгиевич, – в кабинет влетела девушка лет двадцати пяти на вид. Копна русых волос завивалась тугими локонами и падала на плечи, а яркий макияж привлекал внимание к миловидному личику. Высоченные каблуки, очень короткая юбка и провокационно расстёгнутая блузка довершали образ. – К вам Евгений Дмитриевич Ожогин, он говорит, что знает вас.

Роман перевёл взгляд с девушки на опешившего полицейского, а потом обратно на неё.

– Я уже в курсе, что ко мне пришёл посетитель, – скривился Гаранин. – Выйди.

Девушка ловко развернулась на шпильках и вышла, аккуратно закрыв за собой дверь.

– Меня уволили, – сразу заговорил Женя, падая на стул, на который продолжал указывать Гаранин.

– Сочувствую, – сказал Рома, нахмурившись, без капли сочувствия в голосе.