Трое друзей вольготно раскинулись на мягкой соломе. Иван с Прохором довольно щурились, а Митрий, страдальчески морщась, покачивал головой – вчера перепил-таки перевару, уж больно настойчиво угощал староста Крыжал государевых людей, замазывал, так сказать, вину. Что поделать, для пущей достоверности Ивану пришлось разорвать голенище сапога да вытащить цареву подорожную грамоту, а потом еще ждать, когда найдут грамотного дьячка.

Получилось так, что местные крестьяне действительно обознались, что и было немудрено – незадолго перед появлением трех друзей какие-то три монаха здорово накуролесили в селе, пользуясь тем, что мужики во главе со старостой отправились на охоту. Заняли главную избу, избили парнишку-пономаря да изнасиловали племянницу старосты Глашку – ту самую девицу с пистолем. Пистоль-то она уж опосля выпросила у Крыжала, хотя – раньше надо было. С собой монахи-насильники прихватили лошадей и припасы, чем здорово подкосили все деревенское хозяйство. У каждого монаха, между прочим, имелась при себе и пищаль, и сабля; исходя из всего услышанного, приятели предположили, что эти отморозки такие же монахи, как и они сами – сиречь, лживые. Разобравшись таким образом с непонятками, парни обещали старосте не давать ходу обидам и расстались с миром, выпросив напоследок лошадь с санями и возчика – «довезти хоть до куда-нибудь». Вот дед Митрофан и вез, исполняя наказ старосты. Далеко, правда, не завез, выпустил у большака – все же срезали верст пятнадцать. Слез с саней, поклонился:

– Не поминайте лихом, робяты!

Парни улыбнулись:

– Счастливо!

И пошли дальше пехом, как и раньше. По обеим сторонам большака – шляха – тянулись все те же холмы, леса, перелески. Кое-где попадались поля, и чем дальше, тем больше, только вот засеянные они или брошенные, никак было не определить – снег. Дорога выглядела большей частью пустынной, лишь иногда попадались одиночные всадники, при виде «монахов» обычно прятавшиеся в лесу, из чего Иван заключил, что всадники эти – воры, направляющиеся в войска самозванца.

– Так мы и сами туда направляемся! – выслушав Ивана, с усмешкой заметил Митрий.

Иван тоже посмеялся – кто бы спорил?

– Что-то дорожка уж больно безлюдная, – пристально вглядываясь вперед, высказал опасение Прохор. – И деревень никаких по сторонам нет, кругом одни леса да косогоры. Не заплутать бы!

Впереди, за снежной пеленой вдруг показалось бревенчатое строение с высокой шатровой крышей, украшенной большим деревянным крестом, – часовня. Друзья переглянулись и прибавили шагу. Около часовни стояли сани, запряженные пегой лошадью, настолько худой, что под кожей ясно угадывались ребра.

Сняв шапки, парни вошли в часовню, где уже молились два светлоголовых отрока – по виду, крестьянские дети. Молились горячо, истово, и уже намеревавшиеся спросить дорогу приятели не стали им мешать, тихонько выйдя на улицу.

– Да подождем, – надев шапку, кивнул Митрий. – Пущай робята помолятся, выйдут – спросим.

Отроки молились долго, друзьям уже надоело ждать, но все не уходили, ждали – а вдруг и впрямь заплутали? Эвон, снежина-то – так и валит! Вдруг да повертку какую-нибудь пропустили или, наоборот, свернули не туда? По этакой-то дурацкой погоде все может быть.

Наконец отроки вышли.

– Эй, парни! – Трое друзей быстро направились к ним.

Завидев монахов, мальчишки вдруг со всех ног бросились прочь, к лесу, – и стоило немалых трудов их поймать.

– Да что ж вы бегаете-то? – неся обоих за шкирки, словно котят, недоумевал Прохор. – Надо же, и лошаденку свою бросили, и сани… Что, не надобны?

Пойманные молчали, а Иван покачал головой:

– Отпусти их, Прохор.

Едва бывший молотобоец поставил ребят на ноги, те повалились на колени в снег:

– Не убивайте за-ради Господа! Все отдадим, все, что хотите, сполним, токмо не мучьте!

– Та-а-ак, – протянул Иван. – А ну, поднимите-ка глаза, парни! Смелей, смелей… Теперь скажите-ка, с чего это вы взяли, что мы обязательно будем вас убивать и мучить? Что, у нас других дел нет? Или так на людоедов похожи? Ну? Что молчите? Отвечайте же!

Младшенький отрок заплакал, старший же вскинул глаза:

– Отпустите-е-е…

– Да отпустим! Вот те крест, отпустим! Сперва скажи: пошто нас за татей приняли? Ой, только не реви… На вот тебе монету. Бери, бери, не сомневайся – «пуло московское»!

Парнишка осторожно взял в руку маленькую медную монетку, не такую, конечно, маленькую, как «мортка» или «полпирога», но все ж не очень большую.

– Ну? – прикрикнул на него Иван. – Теперь говори, сделай милость!

– Монаси зловредные на большаке объявились, – шмыгнув носом, поведал мальчишка. – С пищалями, с саблями… Всех, кого ни встретят, направо-налево секут, грабят.

– Так уж и всех? – усомнился Митрий.

– Ну, не всех… С кем сладят.

– Чудны дела твои, Господи! – покачав головой, Иван посмотрел на своих спутников. – Что скажете? Не первый раз уж мы про этих монасей слышим!

– Гнусы они, а не монаси, – пробурчал Прохор. – Ух, попались бы мне…

Митрий покачал головой:

– Это плохо, что они впереди едут. Не впервой уж нас за них принимают… Эй, парень, их, монасей тех гнусных, тоже трое?

– Говорят, трое.

– Как и нас… Не было б нам с того худу! А ну, как где вилами встретят?

– И что ты предлагаешь? – поинтересовался Иван.

– Хорошо б нам их обогнать, – улыбнулся Митька. – Спросим вон робят, где можно путь срезать. Вон и сани у них есть с лошадью, довезут – заплатим. Заплатим, заплатим, не сомневайтесь.

Отроки разом моргнули:

– Ин, ладно. Покажем, где срезать. А вы куда идете-то?

– Да в Кромы.

– В Кромы? – Старший парнишка почесал затылок. – Есть тут одна дорожка, по ручью. Все по Орловскому шляху ездят, там вроде и ближе, но дорога хуже, а по ручью – куда веселей будет.

– Ну, так ведите, парни! – Иван засмеялся. – Вот вам алтын, покажете, где ручей. Лошаденка-то выдержит нас?

– Да выдержит! – Старшенький отрок живо зажал монету в ладони. – Выносливая.

К Путивлю вышли засветло, успели-таки до вечерни. Высокие деревянные стены с угловатыми башнями, заснеженный, местами превращенный в ледяную горку вал, ворота, невдалече широкая река – Сейм.

– Ну, что дальше? – Иван обернулся к друзьям. – В город?

– В город, куда же еще-то? А уж там сообразим, что делать.

Соображать, впрочем, не пришлось: от городских ворот навстречу путникам уже неслись конники в коротких польских кафтанах, в блестящих шишаках, с саблями.

– Кто такие? – осадив коня, грозно поинтересовался какой-то усатый воин.

– Паломники мы, – разом поклонились все трое. – Монаси, нешто не видишь?

– Ах, монаси, – ухмыльнулся усач. – Тогда милости прошу. Эй, парни, – он махнул рукой. – Проводите.

Так они и вошли в Путивль – с эскортом вооруженных всадников, – что, наверное, смотрелось немного нелепо: всадники и монахи. Миновали ворота со сторожевыми башнями и оказались на широкой площади среди множества вооруженных людей – казаков, пищальников, польских гусар с чудными гусиными перьями на длинных железных полозьях. Гусар, впрочем, было мало.

– Прошу! – спешившись, усач гостеприимно кивнул на большую избу, из-за множества военных больше напоминавшую кордегардию.

– Ой, не нравится что-то мне такое гостеприимство, – наклонившись к Ивану, прошептал Митрий. – Как бы и здесь нас за других не приняли. Говорил – надо было переодеться.

– Ага, а одежку где взять? Украсть или кого ограбить?

– Эй, хватит пререкаться! – начальственно распорядился усатый. Кто-то из воинов назвал его на иноземный манер: «господин ротмистр». – Заходите, милости просим.

Парни поднялись на крыльцо. Часовой в блестящей кирасе услужливо распахнул дверь. Вошли… Низкая притолочина, просторная горница с изразцовой печью, в горнице, за столом и на лавках – воинские люди в коротких польских кафтанах, с пистолями, палашами, саблями.

– Вот, привел, – усатый ротмистр показал рукой на парней и, обернувшись, спросил: – Оружья какого при себе нет ли?