— Чего я только не умею! Ты даже себе представить не можешь, — прошипела Марианна и отняла у него спасательный круг. Размахнулась и вместе со своим всепоглощающим ледяным гневом бросила его в воды Авена.

Он плавно пролетел почти десять метров по воздуху, как диск, и упал точно рядом с блестящим красным платьем. Канат Марианна предварительно плотно обмотала вокруг талии. Когда река увлекла спасательный круг, она почувствовала, как стремительно убывают ее силы. Она покачнулась.

Лотар схватился за канат у нее на поясе и принялся тянуть, сантиметр за сантиметром. Марианна безвольно стояла, смотрела и гадала, отчего чем дольше она находится в его присутствии, тем больше цепенеет и глохнет.

Женевьев и Ален держались за круг, пока к ним не подплыл отец Баллак и не помог перебраться через низкий борт «Марианн».

Только после этого они снова бросили круг в воду, и Лотар вытащил его на берег.

— Спасибо, — сказала Марианна мужу, чуть дотронувшись до его плеча; она с трудом заставила себя это сделать.

Лотар лишь кивнул в ответ. Это мимолетное прикосновение пронзило его, словно удар током. Потом он с нежностью улыбнулся Марианне.

— Как чудно ты играла, — произнес он.

У его жены появился возлюбленный. Она прекрасно выглядела, она была желанна, может быть — даже любима, он понял это, глядя на лица, которые оборачивались к ней, как цветы — к солнцу. «Она идеально вписалась в эту жизнь, словно родилась здесь, в Бретани, — думал он, — словно все здесь только ее и ждало». Он почувствовал, как его мир начал рушиться.

Он поднял руку и большим пальцем провел по ее губам. Потом наклонился и быстро, пока она не успела отпрянуть, поцеловал ее в губы.

За его плечом Марианна увидела Янна, и в его взгляде боролись боль и надежда.

— Лотар, — попросила она мужа, — мы не могли бы поговорить позже?

— Конечно, как скажешь, — поспешно согласился Лотар. — Я взял отпуск на три дня.

Он обернулся и приветственно махнул рукой мужчине, который только что на набережной нежно и доверительно обнимал его жену.

Лотар смотрел вслед Марианне, удаляющейся вдоль набережной, и ему казалось, что он видит знакомую незнакомку, которая много лет тщательно скрывалась от него.

Янн подошел к нему.

— Лучше всего нам будет поговорить прямо сейчас, — медленно начал художник. — Или вы хотите драться со мной на дуэли?

Лотар покачал головой. Драться на дуэли он не хотел. Он хотел вернуть свою жену. Он никак не мог взять в толк, что Марианна таинственным образом утаила от него, какая она красивая.

К Марианне подошел отец Баллак.

— Они хотели остаться наедине, — произнес он извиняющимся тоном. — Они только что чуть не погибли, а подобный опыт обычно пробуждает в людях… плотские желания.

Он усмехнулся.

Марианна посмотрела вслед ялику, который исчезал во мраке выше по течению Авена. Как будто Женевьев и Ален хотели найти исток реки, исток своей любви. «Найдут еще до наступления дня», — решила Марианна.

Потом красный цвет поглотила тьма.

Марианне тоже захотелось стать невидимкой.

Если всего каких-нибудь полчаса тому назад она была уверена, что знает, чего хочет: играть на аккордеоне, остаться в Кердрюке, любить Янна, — то сейчас все это словно сгорело, и она ощущала лишь грубый пепел, забивший ей нос, уши и рот. И все это за те несколько мгновений, что потребовались Лотару, чтобы отобрать у нее спасательный круг. Как будто он ее разоблачил, показав ей, какой она была в действительности — без синего платья, без косметики, без всей этой мишуры.

Кто-то взял Марианну за предплечье рукой в кожаной перчатке. Колетт! Они с Марианной крепко и нежно обнялись. Потом Марианна испытующим взглядом посмотрела Колетт в лицо.

— Сидони не пошла на праздник, — тихо сказала Колетт. — Она знает, что сегодня ночью за ней придет Анку. Она меня отослала. Сказала, что мне нужно наслаждаться жизнью.

У Марианны в душе все замерло. Она словно сжалась в комочек.

— Что мне делать? — выдохнула Колетт.

Дочь Мариклод Клодин довольно бесцеремонно протиснулась между ними.

— Скажите, у меня будет мальчик? — решительно осведомилась она у Марианны. — Моя мама говорит — вы умеете это определять. — С этими словами она положила руку Марианны себе на огромный выпяченный живот.

— Это будет девочка, — замогильным голосом произнесла Марианна.

44

Марианна отталкивала руки, которые хотели удержать ее в гостинице, на молу, по пути к машине: руки Янна, руки Лотара, руки монахинь. Руки пришедших на праздник, которые хотели поблагодарить Марианну и удивлялись, почему ее волчьи глаза потухли, почему она никому не отвечает и торопится куда-то в ночь.

Во время недолгой поездки Колетт попыталась возразить против ее решения: разве не следовало согласиться с волей Сидони, как и с любым последним желанием?

Не глядя на Колетт, Марианна выпалила:

— У меня на глазах умерли четыреста тридцать восемь человек. Ни один из них не хотел уходить в одиночестве.

Сидони приятельницы застали в мастерской. В руке у нее был судорожно зажат камешек, который она подобрала на Мальте, у стен храмов, что древнее египетских пирамид. Она дышала с заметным трудом, но не закрывала глаза и, насколько могла, не отводила взгляда от Колетт. Она пыталась запомнить ее глаза, ее рот. Ее душу.

— Спасибо, — прошептала Сидони. — Спасибо, что меня не послушала.

Сидони хотела, чтобы лицо этой женщины стало последним, что она увидит перед смертью. Она всегда об этом мечтала. Всегда, с тех пор как впервые увидела галеристку. И Колетт вернулась к ней, когда Сидони ее отпустила.

— Вся жизнь — это ведь, в сущности, смерть, с первого вздоха мы движемся в этом направлении, только и делаем, что постепенно умираем, — произнесла Сидони голосом, словно доносящимся издалека.

Теперь Марианна взяла Сидони за руку. Ее не пугали потоки холода, хлынувшие в ее руки, затылок и даже в сердце. Она их узнала.

Это была ледяная река смерти, замораживающая все текучее и живое и убивающая тепло человеческой души. Уничтожающая «я».

Веки Сидони задрожали, она выпрямилась.

— Камни, — слабым голосом прошептала она, обращаясь к Колетт, — они поют.

Колетт не выдержала и в отчаянии расплакалась. Она попыталась взять Сидони за руку, но та снова вырвала свою и сжала в ладони камешек.

И потому Колетт сцепила пальцы над пальцами подруги, камешек оказался где-то под покровом их ладоней, а Марианна взяла Колетт за свободную руку, и так три женщины, держась за руки, вместе прошли часть пути до той черты, откуда Сидони предстояло идти одной, как и всякому до и после нее.

Они прислушивались к частому дыханию Сидони.

А потом, словно уже заглянув в туманы иного мира, она удивленно прошептала имя покойного мужа: «Эрве?» Она улыбнулась. Блаженно, словно на миг ей открылась вечность и то, что она узрела, исцелило ее от всякого страха.

Ледяное покалывание, которое Марианна ощущала своей ладонью там, где прикасалась к Сидони, исчезло с той же внезапностью, с какой обрушивается в море утес. Камешек со стуком упал на пол.

Сидони ушла.

Было уже около пяти утра, когда Марианна оставила Колетт и бренное тело Сидони и пешком отправилась обратно в Кердрюк. Она мерзла в своем синем безрукавном вечернем платье; в ладони она сжимала камешек Сидони.

Марианна, с трудом передвигая ноги, брела по направлению к черному горизонту. На небе сверкали молнии, но, как ни странно, раскатов грома после них не слышалось. Только отдаленный рокот доносился из ночных туч. Землю охватил призрачный покой, безмолвные зарницы освещали притихшие луга, серые улицы и дома. В этой полутьме нигде не было видно ни огонька. Лишь над гаванью Кердрюка разливалось красное сияние.

«Нельзя сказать любви: приди и останься навсегда.

Можно лишь порадоваться ей, когда она приходит, как лету, как осени, а когда отпущенное ей время истечет, она уходит».