Спел два раза подряд и только потом остановился. Попробовал слезть, но не тут-то было. Туфли так и остались приклеенными. Попытался расшнуровать обувь и слезть с трубы босиком, но Татисий и этого не дал сделать. Выпрямил меня и заморозил в позе указующего путь В.И. Ленина. Точь-в-точь, как на нашей центральной городской площади.

«Иттить колотить!» — попытался я вскрикнуть, но вместо этого начал половое воспитание одиннадцатого Александра и его родителей, с бабулей в том числе, в полном составе высыпавших во двор, поглазеть на верного и единственного кандидата на массажные процедуры.

— Шарик Жучке вместо взбучки

Перед будкой сделал кучку…

Потому что эта сучка

Не пришла к нему на случку!

А как хвостом ему виляла,

В душу глазками стреляла,

Блох своих ему дарила,

О луне с ним говорила!

Такой породистой казалась,

Хоть и за кошками гонялась.

В общем, сердце Шарика украла,

А потом… С другим удрала.

Вот такие они штучки.

Девчонки наши, а не Жучки.

На одном дыхании выдал я на-гора, соблюдая все интонации. А когда почувствовал, что могу шевелиться, ещё и размахивал руками, как заправский артист, а потом чуть не свалился с трубы. Пошатнулся и спрыгнул всем своим весом на побуревший от старости шифер. Как не проломил его, не понял.

— Освободил? — спросил я у Татисия, подняв голову и держась за дымовую трубу руками.

— Ты что там забыл? — взревела во дворе пожарная сирена уже родной скефийской маменьки.

— Всё-всё. Спускаюсь. Меня уже отвязали, — поспешил я с объяснениями, а сам увидел на изменившемся шифере то тут, то там борозды от огромных совсем не кошачьих когтей.

Мигом вообразил чудищ-химер, которые в начале недели устроили битву на нашей крыше, изрядно потрепав пожилой шифер 1960 года изготовления.

«И у тебя добрые дела безнаказанными не остаются? — приступил я к красноречивому диалогу с родным миром, когда перестал ужасаться и воображаемыми монстрами, и реально ожидавшей родительской экзекуцией. — Сделай хоть что-нибудь. Я же четверых Костиков спас. Надеюсь, мои параллельные орлы остальных тоже разыскали. Татисий ещё твой вредничал и под ремень своего Александра подвёл. Причём, гарантированно. Будто, я сам это из-за вражды сморозил. Вроде как, отомстил братишке», — бухтел я миру, а сам спускался через слуховое окно на чердак, а потом и на лестницу в кладовку.

Но мои мольбы не помогли, и пришлось объясняться с метавшей громы-молнии мамкой и посмеивавшимся родителем.

— Я понимаю, на тутовник залез, но на печную трубу… Это уже слишком, — доверительно разговаривал папка, а я почёсывал отмассажированное мамкой левое ухо. — Ну, и на кой? Признаваться будешь?

— А помнишь, как меня перепутали с неведомым голозадым? — решился я на откровенность.

— Конечно, помню, — вздохнул родитель.

— Меня ещё тогда должны были наказать, но не наказали. А это вторая попытка, но уже со мной в главной роли. Хорошо, что стишки уже закончил декламировать, а то бы и за них схлопотал.

— Это какие? Не матерные, надеюсь?

— Почти что матерные, — согласился я. — А почему ты не спрашиваешь, кто это всё мутит? Кто на меня зуб заимел и теперь под твой ремень подкладывает?

— Разве не ты сам? Ха-ха-ха! Шутник. Кто же ещё? — не поверил отец сыновним откровениям.

— Родной брат того, кто тебе сегодня раков с судаками наловил, — сболтнул я, но ни холодом, ни факелом в лицо не получил.

— Я же их сам наловил, — отмахнулся папка. — Научись сначала, а потом фантазируй.

— Не поделишься, где наловил? На какую такую наживку? На какие удочки? — съязвил я родному отцу, а тот мигом потерял ко мне всякий маломальский интерес, поднялся и ушёл в дом.

— И на том спасибо, — передал я привет родному Скефию и удалился к Павлу, рассказать про такую победу Татисия.

Глава 27. Прощание с Изумрудным городом

— Хозяева! — крикнул в калитку, потому как штатное место пустовало, а рабочее время деда ещё не закончилось.

Никто не отозвался, и я ввалился во двор, надеясь найти благодарные стариковские уши, в которые собирался поплакаться и пожаловаться на злобные соседские миры.

— Партизанен, хэнды хох! Унд нах нагель сюда. А то млеко-яйко конфискую! — проорал благим матом, как можно громче, но ни ответного выстрела, ни салютного залпа из междометий так и не услышал.

«Помер? Или в туалете? Охаметь и проверить? — всё ещё продолжал я шутить, но уже про себя. — К Нюрке умчался? Скорей всего. Наверно, она что-то у своего Татисия узнала и пригласила деда на мирные переговоры.

Близнец уже сполна получил. Что же это за мир, если своего посредника… Всё специально подстроил? Чтобы тот на меня подумал и подольше враждовал. Но зачем ему это? И Костиков… Ладно если сами покалечились, но вот так измываться…

Или это внеочередные… Или стало возможным потому, что мы посредничаем? Поэтому их и спасло… Спасли. А так бы… Без нас померли. Все разом. В двенадцати мирах. А у мировых сестёр, интересно, Костики жили?.. Живут? Пора туда тропку протаптывать. Пора».

За такими мыслями я и не заметил, как оказался сидевшим на табурете в сарае. На дворе смеркалось, и встал вопрос зажигать волшебную свечку Аладдина или проведать бабу Нюру одиннадцатую на предмет редкого посетителя с тросточкой.

— Одним глазком, — скомандовал себе и полез в подвал.

— Наконец-то, — вздохнула Кармалия раскатистым жабьим голосом.

— Здравствуйте, мама Кармалия, — поздоровался я, вздрогнув всем телом.

— Как живётся? Знаю, что весёленькая неделька выдалась.

— Ещё какая, — согласился я, почёсывая пострадавшее ухо.

— Я тебя ждала, чтобы поговорить. Ты не против?

— Нет, конечно. Но на ваших жаловаться не буду. Пусть и дальше замораживают…

— Это я тебя тормозила, а не они. Чтобы ещё смешнее не получилось. Извини, что ты не догадался. А оболтусы мои на такие подвиги… В общем, и дальше можете, как мальчишки враждовать, но на работе вашей это никак сказываться не должно.

Нужно посредничать и работать? Работайте без оглядки. Никто мешать не посмеет. Захотите дальше баловаться – балуйтесь. Это даже полезно для дела. Чтобы не расслаблялись. Для того и задумали… Придумали так подурачиться. Спрашивай. Знаю, что уже чешешься.

— Павел не умер? — первым делом поинтересовался я.

— Нет ещё.

— А больше я не знаю о чём…

— Подумай.

— А к Стихии за лекарственной водичкой сходить можно? Костикам помочь с выздоровлением?

— Можно, но воды от неё не получишь. Получишь кое-что другое.

— А чем можно чёрные колдовские нитки порвать?

— Сам догадаешься. Ну, всё на сегодня. Иди домой. Отдыхай. Следующая неделя ещё смешнее будет. Ха-ха-ха! — раскатисто рассмеялась Кармалия, потом эхо её голоса отдалилось и затихло.

— Спасибо за разговор, — поблагодарил я сумрак и полез обратно в свой мир.

— Твоя работа? — встретил меня Павел враждебным тоном и забористым взглядом, стоя посреди двора, будто никуда не исчезал вовсе.

— Моя, — выдохнул я, подумав, что речь зашла об экзекуции Александра одиннадцатого.

— С каких пор швыряешься? Кто надоумил? Сам с усам? — смягчился дед и пошагал в сторону Америки.

— Одиннадцатый мир заставил. И песни петь, и стишки скабрезные рассказывать, и на трубе плясать.

— А за что?

— Из-за вражды. Снежная война у нас. Пуляется больно. Мозги своему Александру… И четвёртому, и восьмому. Но мамка миров строго-настрого велела продолжать работать. Дурью маяться – майтесь, но и работой занимайтесь, — поддержал я разговор, приземлившись на Америку рядом с дедом.

— А меня, каким боком в вашу свару? Или мы с тобой сейчас о разном говорим? Ты о чём воюешь? — потребовал дед детализации параллелей.

— О Сашке одиннадцатом. Его отлупцевали скорей всего. Из-за моей работы. Его родной мир сокрыл, а меня на крышу дома закинул и приклеил к трубе. Песенки петь заставил, стишки рассказывать перед его домочадцами. Чтобы он на меня подумал. А потом перекинул на мою кровлю.