* * *

— Ваше высочество, — разбудила меня мама. — Где вас в штатское переодели? Куда школьную форму дел? В стирке нет, в доме нет. Поменялся на это?

Мама разглядывала мой нелепый костюм, взятый напрокат в Кристалии, и что-то мне подсказывало, что именно сейчас и начнётся та самая «тёплая» встреча вернувшегося с победой сыночка-путешественника.

— Не смог постоять за себя? — расстроилась мама, непонятно из-за чего. — На язык вон, какой острый, а на расправу жидкий.

Я помалкивал, соображая, что же такого натворили сменщики, отчего со мной так нежно и безнадежно беседуют, махнув на воспитание рукой.

— Сняли с тебя форму, а нарядили в костюм-тройку? Ой, горе моё луковое. Что же с тобой делать? — загрустила мамка ещё больше. — Покупать новую не буду. И не надейся.

— Не надо покупать. На меня так никаких серрублей не напасёшься, — попытался хоть как-то её успокоить. — В школу в этом костюме ходить буду. Ей Богу, так и сделаю.

— Бредишь? Папка с работы придёт, сам с ним разговаривай. Взрослым стал, так по-взрослому и разговаривай, — почему-то успокаивала меня мама. — Я теперь на школьные собрания, на вызовы родителей, ни ногой. Разбирайтесь сами. Мне одного Серёги за глаза хватает.

Мама ушла, утащив в стирку импортный комплект из кристалийской рубашки и костюма, а я захотел взглянуть на себя в зеркало, чтобы выяснить, что же на мне сейчас такого жалкого нарисовано, если уже нельзя уши накрутить, как следует, за полную утрату совести и школьной формы в придачу.

— Здравствуй, душенька. Выходи на разговор, — позвал я, глядя на отражение с потухшими глазками.

Зеркало всё повторило, отразив моё плачевное состояние, а вот душенька, по всей видимости, взяла выходной.

— Звякнешь, когда поговорить захочешь, — отмахнулся я от зеркала и начал одеваться в домашние и такие родные вещи озорника и гуляки по осенним улицам Армавира.

— Какое сегодня число? — спросил я маму, не найдя на положенном месте отрывного календаря. — Где календарь?

— Не нужно было его Серёге давать. Он его «прочитал». От начала и до конца прочитал. Теперь его Туман дочитывает, — поведала мама о бесславной кончине моей надежды на прозрение.

Я воспользовался заминкой и прошмыгнул во двор. Какая была погода, какое число, какой день недели, ничего из этого я не знал и боялся ещё сильнее расстроить маму с её жидким луком и горем со стиркой.

Серёжка, притопал со своей работы и уже вовсю трудился с Туманом. Несколько мелких клочков календаря валялись здесь же. «Кто-то, заменяя меня, получил взбучку за календарь, а отыгрался на Тумане. Поэтому он не встретил меня щенячьей лаской», — решил я, что догадался обо всём сразу и, взяв брата за руку, крикнул маме:

— Мы на улице. Гуляем, пока папку не встретим.

Привёл Сергея к Павлу как раз вовремя, когда колосс рокотал своими «бум-бум-бум», а Угодник что-то разглядывал у него под сиденьем. Дед царствовал на штатном месте, и из всех нас получилась идеальная мирная картина.

— Родня у меня! — встретил Серёжку Николай и, забросив мотоциклетное занятие, подхватил племянника на руки. — А ты чего такой?

Он перестал возиться с братом и пристально всмотрелся в мою физиономию.

— Дед, видишь? Наш герой вернулся домой, — невесело сказал Угодник, а потом о чём-то с ним зашептался и опустил Сергея на землю.

Я не стал к ним прислушиваться, а сам начал выгуливать маршировавшего братишку по улице.

— Эй, ветеран бедовых походов. Рассказывай, почему такой пасмурный? Что-то со сменщиками не так? Натворили, убежали, и хвосты свои поджали? — спросил Угодник, пытаясь меня взбодрить.

— Всё нормально. Я один только неправильный. Прибыл в несоответствующем обмундировании. Их взрослый костюм прихватил и по пути уменьшил. Получился фрак-смокинг неясного покроя и расцветки, как платье у троюродной сестры Светки. В школу теперь в нём ходить буду, — поведал я об очередной напасти.

— Мамка из-за этого лютует? Не должна, вроде. Беседовал я с ней о твоём воспитании, — сказал Николай. — С формой я всё улажу. Ещё какие сюрпризы вместо победного приза?

— Пока никаких, — ответил я, а Угодник снова зашептался с дедом.

Павел закивал головой, о чём-то соглашаясь с Угодником, тот вскочил на монстра, газанул раз-другой и укатил солидно и неторопливо по дедовой улице в сторону «Родины».

— Иди сюда, воспитатель, — позвал меня дедуля. — Поговорим за жизнь.

Я изловил Серёжку, пытавшегося перекричать и догнать Байка Давидовича, но так и не сумевшего, ни того, ни другого, и присел с ним на американскую лавку.

— Николай за формой. А мамке скажи, что прежняя утрачена при совершении благой миссии, — раскрыл дед тайну перешёптываний с Угодником. — Никола поддакнет, ежели что. Не получится у него, тогда я своим костылём поддакну так, что небо содрогнётся. А та кацавейка, что на тебе была, скажешь, выдана на замену для возвращения в родные пенаты.

Получится, что соврал, но и правду сказал тоже. В голове у неё всё спутается, а мы выпутаемся.

— Она думает, её с меня хулиганы сняли, а тот костюмчик из жалости одолжили. А я ей ни «да», ни «нет», так и не сказал. Горе, говорит, я у неё. И луком обзывает, — поведал я о страданиях, дождавшихся витязя в чужой «шкуре» на пороге родного дома и родного мира.

— Обо всём этом через неделю поговорим. Так Угодник просил сделать. А покуда, адаптируйся к обстановке и замахивайся на следующий поход. Школу, опять же, поправить нужно, чтобы всё по уму. И не в головах, но и не в хвосте. Уловил? — инструктировал дед, забегая вперёд с планами на мой счёт.

— Меня уже вся команда дожидается со сказками. Одиннадцатый сейчас с три короба наврёт, а мне потом оправдываться. Завтра же нужно сходить к ним, — высказал я пожелание, выполнять которое совсем не хотел.

— Вон, батька твой с работы идёт. Если Николай не успеет с ним сегодня переговорить, тогда завтра, в субботу значит, поболтает. И подвиг неизвестного героя неизвестных мировых бед распишет. И костюмчик новый всучит с благодарностями, — по секрету пообещал дед.

— Завтра суббота? А сегодня какое число? — вспомнил я о том, о чём хотел узнать больше всего.

— Пятница с утра была. Двадцать первое сентября. А ты на что надеялся? — спросил дед, и я умчался с Серёгой под мышкой догонять папку, позабыв поблагодарить наставника и за обещание уладить с формой, и за такую хорошую дату, как канун субботы и воскресенья.

— Не пойду завтра в школу, — обещал я Серёжке. — Книжки лучше с тобой почитаем.

Мы догнали папку у калитки и все вместе вошли во двор.

«Только бы не на рыбалку. Только бы не на рыбалку», — загадывал я, надеясь, что папка не запланировал на выходные поездки на природу, но моим надеждам не суждено было сбыться.

— Завтра после школы к бабушке Наташе поедем. Там ты будешь за Серёжей присматривать, а мы с отцом помогать ей на огороде, — получил и я, и папка, и Серёжка мамкин ультиматум, не подлежавший обжалованию.

— Настоящий матриархат, — вырвалось у меня с досады.

«У деда завтра отсижусь. На кой мне в чужом фраке в школу идти?» — пообещал себе, по-своему распланировав, хотя бы, половину субботы.

«И в женских мирах рулят папками, и в мужских мирах от мамок никакого покоя», — думал я, засыпая после ужина, свиданья с телевизором, игр с братом и разговоров с папкой, с которым ещё утром был ровесником.

Глава 29. Здравствуй, четвертинка!

«Идти, или не идти?» — решал я, когда мне не дали прикрыть курткой костюм интеллигента, объяснив, что погода ещё тёплая, а дорогую вещь, просто так, мне теперь ни за что не доверят.

— Ну, ты и вырядился, — нарвался я на соседа и одноклассника Вадьку, когда тот вынырнул из своей калитки.

«Два года хожу в школу, и всего раза три с ним в попутчиках. А сегодня, как нарочно. Теперь не соврёшь, что заболел и остался дома, и при нём не пройдёшь мимо школы. Придётся позориться», — успел пораскинуть мозгами, пока дружок по уличным и школьным приключениям догонял меня сзади.