— Это дядька твой. Отцов брат. Он на фронте сгинул. А до войны ещё тем шкодником был. Никогда ничего не боялся. А вот Павел, тот намного старше его, но всегда посмирнее был. И когда городской знахарь умирал, он всё Павла кликал. Долго кликал и долго маялся. Всё никак умереть не мог, покуда силу свою не передаст. А Павел всё не шёл к нему. Испугался, может, или ещё что. Вот Николай и вызвался подсобить тому деду помереть, да силу его поганую забрать. Жалко ему было знахаря. Я об этом позже узнала. Когда Николай чудить стал да над девицами измываться.

Я тотчас забыл, что всё это, как бы, тайком подслушиваю, и выпалил:

— Как это, измываться? Что он с ними делал?

Бабуля расцвела в улыбке. Воспоминания о погибшем сыне были светлыми и, наверное, было чему улыбнуться.

— Как, да как. Собирал дружков с подружками и говорил им, что они все на ярмарку идут. Они и шли, как оглашенные, ничего вокруг не видя. Это я про девиц.

Парни, те только реготали, как жеребцы. А Николай девиц подначивал: «Теперь вам ручей перейти нужно». Они подолы платьев поднимали и шли дальше. А этот пострел им командовал: «Ручей всё глубже и глубже». И девицы подолы задирали всё выше и выше, — тут бабуля беззвучно захохотала.

— А дальше? Про издевательства, — потребовал я в нетерпении.

— А я тебе про что? Трусов-то в те времена почти ни у кого не было.

И тут меня осенило. «Это же внушение. Дядька подружек гипнотизировал, и тем казалось, что ручей переходят», — догадался я, но размышлять на подобные темы мне до сих пор противно, поэтому перевёл разговор опять на деда Пашу.

— А Павел тут каким боком?

— А Павел помог Николаю потолок и крышу разобрать. Это в хате у Ясеня, чтобы он умереть смог. Знахаря того так звали. Ещё книги там убрать, зелья. Но знахарем твой дядька сразу не стал. Сила дурная уже была, а ума ещё не было. Учиться надо было, книжки читать. Только Николай и дальше шкодил да дружков веселил. Павел приглядывал за ним, помогал чёрных кошек ловить, да на ум наставлял, что можно делать, а что ни в коем разе.

Про кошек мне стало чрезвычайно интересно.

«Ловить чёрных кошек? И что с ними дальше делать? А гипноз – это вообще дар бесценный. С ним такое можно. Такое! Внушай всем, что вздумается. Бери, что у кого захочешь, возражений-то никаких не будет», — размечтался я до колик в животе, но спросил только про кошек.

— А зачем им кошки понадобились?

— Они их варили и тринадцатую кость искали, которая в позвонке. Это чтобы сила была. И нашли её, окаянные. И книгу чёрную, что про магию, тоже нашли. Или у Ясеня, или ещё где. Кто их разберёт.

После бабулиных откровений я заподозрил, что Павел неспроста со мной говорил. Ой, неспроста. Самая настоящая тайна вот-вот должна была проклюнуться. По крайней мере, что-то интересное со мной просто обязано было случиться. И в самое ближайшее время. Одного не мог взять в толк: всё, о чём узнал, было давным-давно. Лет тридцать назад, не меньше. Причём же здесь я?

Как ни крути, а чтобы разобраться, нужно было идти к деду. Или ждать, когда у отца будет хорошее настроение, чтобы расспросить о дядьке. Но он родился за пару лет до войны и про погибшего брата мог знать только с чужих слов. «Всё равно попробую разговорить», — решил я и попробовал.

И снова байки о кошках, о походах на ярмарку. Кое-что новенькое было, конечно. Про возвращение украденных лошадей с другого берега Кубани, про конфеты детям из воздуха, и не гипноз, а самые настоящие. Про мнимое возгорание сена, когда всей улицей его тушили и разбрасывали, а оно оказалось только что скошенным. Про то, как дядька запросто пролазил сквозь заборы и стены, но это точно внушение. Много всего, а того, что нужно, не хватало.

Пришлось переться к дедову двору. Звать его или стучаться в калитку я точно не собирался. Решил пройти мимо его владений, будто в магазин. А вот если он на скамье восседать будет, тогда и поговорить.

До последнего надеялся, что деда на месте не окажется, но он, как и обещал, был на посту. Сидел у калитки и корявыми руками держал костыль.

— Явился, значит. Долго же ты собирался, — завёл Павел невесёлую песню. — Я сижу, жду, а время идёт. Пора тебе начинать, пока холода не наступили. Страшно небось?

— Что начинать? И почему мне должно быть страшно? — приступил я к расспросам и опять забыл поздороваться.

— Пришла пора тебе с собой знакомиться. И время уже назначено. Двадцать третьего августа, стало быть. Хорошо, что сам пришёл. А то пришлось бы ковылять к твоей бабке и за тебя просить. А она уже лет сто, как на меня злая.

Последние дедовские слова я пропустил мимо ушей, а вот фразу «пора тебе с собой знакомиться», повторял снова и снова, опасаясь и забыть её, и понять.

— Что значит знакомиться с собой? Где-то есть другой «я»? Чушь какая. А что будет двадцать третьего августа? — застрекотал я вопросами.

— Зацепило? — усмехнулся дед в бороду. — Ты узнал про семью свою, про дядьку?

— Ерунду я всякую узнал. О фокусах, о гипнозе, о знахаре, — вспылил я не к месту, но Павел будто ничего не заметил.

Пошамкал беззубым ртом и продолжил допрос:

— Так ты понял, почему я силу ведуна не принял?

— Не знаю я ничего про вас. Только то, что котов с дядькой ловили, и всё, — отмахнулся я от деда, а когда успокоился, чинно уточнил. — И в чём там дело было?

И тут Павла как подменили. Затряс бородёнкой, точно Хоттабыч на футбольном матче.

— Не было никакого дела. Не мог я. Никак не мог! Я же посредником был. Работу свою делал. А времена тяжкие тогда настали. Нашего брата чуть ли не вдвое уполовинили. Вот твой дядька по молодости да по глупости к Ясеню тому и явился. Я-то всегда рядом был. Только сказать никому не мог. И ты теперь не можешь. Одному мне, а другим ни-ни! И учиться хорошо тебе теперь нельзя. То есть, учиться можно и нужно, а вот оценки хорошие – забудь. После школы в училище или ПТУ там, ещё позволено, а в институты-академии ни ногой!

После таких сногсшибательных известий пришлось срочно просить пощады. Сколько ни старался, всё равно не поспел за стариковскими сказками.

— Помедленнее, пожалуйста, деда. Давай про посредников, потом про август, а уже потом про академии с ногами.

— Ладушки, — заулыбался Павел. — Можно и медленнее. За Старой станицей бывал? Фортштадт где, знаешь? Не хутор, а сам правый берег Кубани, что напротив городских водохранилищ с пляжами.

— Бывал. С отцом на рыбалку там проезжаем.

— Значит сам найдёшь наше место заветное. Встреча с собой там состоится. И так двенадцать… То есть, одиннадцать раз. Вас же, пострелов, как апостолов у Христа. Пещеру нужную сыщешь, и всё, — дед перестал улыбаться и, пока я растерянно моргал глазами, на полном серьёзе продолжил: — Куриная пещерка, не ошибись. Там их теперь много стало. Бабки туда за ракушкой ходят. Знаешь, зачем бабкам ракушка нужна?

Коленки затряслись от одной мысли, что придётся одному ехать не просто за город, а за Старую станицу. Тут ещё дедовская страшилка о дюжине апостолов. Мне и без них уже тошнило. Никак не мог представить, как можно несколько раз встретить самого себя, и решил, что дед бредит. А Павел продолжал издёвки:

— Не робей, пехота. Не помрёшь. Разве что от страха. Штаны, значит, запасные с собой бери.

И звучали его слова, как ласковый расстрельный приговор.

Ладно бы не согласиться рисковать велосипедом, чтобы не отобрали в чужих краях. И потом не получать подзатыльники от родителей, упрёки от друзей, которых не позвал на приключения. Но отказаться от встречи с тайной, а, главное, с пещерой, было выше моих силёнок.

«Поеду, и будь что будет», — отмёл я сомнения, но решил подстраховаться. Узнать обо всём, как можно больше, чтобы не сплоховать из-за какой-нибудь мелочи.

— Подробнее изложить можешь, деда? Куда это ты меня, неполного второклассника, посылаешь? Я конечно любознательный. Умный. Читать задолго до школы научился, стало быть, точно умный. Но не рано ли это мне, такому умному и… Маленькому?