Я осознала себя Генрихом, вступившим в поединок с могущественным демоном, вселившимся в мертвую оболочку мой названной сестры Луизы. Бой оказался изматывающим, стоившим мне и сил и нервов, но я как умела — помогала отважному сильфу одержать безрадостную победу и горько оплакала печальную долю несчастной Луизы.
Я затем я стала могучим Огвуром, вышедшим на битву с чернокожим воином из земли Канагер, призом за которую оказался подаренный мне артефакт, носивший название «Пожиратель пространства». И я искренне удивилась, осознав — как, оказывается, неразрывно связаны между собой различные события, параллельно происходящие, каждый в своем времени и месте — со мной, и с моими верными друзьями.
Моя выносливость и мой запас прочности давно уже иссякли, исчерпавшись до дна, но я продолжала идти из зала в зал, последовательно становясь вершащим странную волшбу Марвином — превращающимся в муху, драконом Эткином — пролетающим сквозь полыхающие смертоносной, черной магией столбы энергетической, защитной решетки над Краем Тьмы, и даже самим Астором — отчаянно расправляющим черные крылья над ареной Геферта. Но самым страшным испытанием стало соединение с разумом погибающего в пропасти любимого, посылавшего мне последнее «люблю и прощай». Я так же увидела отца, высаживающегося на берег Поющего острова и спешащего на долгожданную встречу с моей матерью. Я совместилась с разумом преисполненного горем Ланса, лицом к лицу столкнувшимся со своим зловещим отцом и этим поступком — наконец-то раскрывшим ужасающую тайну своего появления на свет… Я узнала все, я поняла, что значит участвовать в великом замысле провидения, значительно исправленного моими походами в Лабиринт судьбы, и неразрывно соединившим наши судьбы ради чего-то конечного, от чего зависело будущее всего мира. Я не понимала главного — чем в итоге должна завершиться непрерывная цепь событий и, к сожалению — не увидела еще одного незримого участника происходящий событий, чье аккордное присутствия я, тем не менее, ощущала всем свои существом. А ведь ему и предназначалось стать тем, кого Астор назвал «тот, кто придет после меня». Но я безрезультатно задавалась вопросом — кто же он такой на самом деле, теряясь в догадках и неопределенных предчувствиях.
Все закончилось как-то совершенно неожиданно. Мокрая от испарины, окровавленная, обожженная и замерзшая, густо припорошенная песком и снегом, я чуть ли не на четвереньках вползла в следующий зал, ожидая неминуемого продолжения изматывающего аттракциона. Но в этом зале не обнаружилось ничего. Почти ничего.
Я увидела голые белые стены без каких-либо рисунков или фресок. Однотонный пол из светлого известняка, полнейшее отсутствие окон, но зато огромный просвет в потолке, через который в помещение вливался скупой свет ночных звезд. Упоительная прохлада и до звона в ушах пронзительная тишина, нарушаемая лишь хрипом моего запаленного дыхания. Спокойствие и умиротворение. А в самом центре комнаты — два больших, мягких кресла, кем-то предусмотрительно поставленных друг напротив друга. И ни души…
«Какого гоблина!» — устало подумала я. Наплевав на правила хорошего тона, подошла к одному из кресел, уронила на пол звякнувшие клинки и с ногами забралась на комфортабельно прогибающиеся под моим весом подушки. Кажется, я уснул раньше, чем моя исцарапанная щека успела угнездиться на призывно откинутой спинке. Закрывая глаза, я мысленно посмеялась над своей неосторожностью и доверчивостью, но даже и не пыталась бороться с естественной потребностью в конец измотанного организма. Может, я и богиня, но явно — не железная. Вот! И пусть весь мир подождет…
— Дорогая Морра, ты не напомнишь ли, к случаю, свою знаменитую фразу, буквально впечатанную в дорожную пыль? — просительно прозвучал спокойный, приятный голос, вырывая меня из сладостных объятий глубокого сна без сновидений. — Как же она выглядела? Что-то я запамятовал. Ах да, кажется вот так: кто рано встает — тому весь день спать хочется? Очень точно сказано! — голос довольно рассмеялся.
Я мгновенно открыла глаза, чувствуя себя отдохнувшей и посвежевшей, опустила на пол ноги, не совсем прилично заброшенные на бархатный подлокотник кресла, взглянула на своего собеседника и… оторопела.
В кресле напротив удобно расположился крупный, белоснежный… Единорог, насмешливо обнажавший в широкой ухмылке безупречно ухоженные зубы. «Не иначе толченым мелом чистит, на хорошей щеточке! — не к месту отметила я. — Да еще полощет хвойным отваром по три раза в день. Вон какие у него десны розовые, так и пышущие здоровьем, без малейшего намека на гингивит…» — и только тут до меня дошла вся несуразность ситуации, в которую я попала… Здоровенный коняга, пропорциями ни чуть не уступающий впечатляющему экстерьеру моего Беса, совершенно по человечески сидит себе посиживает в мягком креслице, скромно прикрывая роскошным серебристым хвостом полагающиеся жеребцу причиндалы. Шерсть белоснежная, лощеная, серый храп раздвинут в вежливой улыбке, ноги передние — две штуки — элегантно покоятся на подлокотниках, глаза синие — две штуки — устремлены на меня, на лбу красуется витой рог — одна штука…
Я обалдело помотала головой. Нет, быть такого не может! Либо я все еще сплю, либо у меня от недоедания ядреные глюки прорезались, либо Сумасшедшая принцесса окончательно сошла с ума!
— Я сошла с ума, я сошла я ума! — иронично пропел Единорог хорошо поставленным баритоном. — Кстати, дорогая Морра, королева Смерть заблаговременно и предусмотрительно предупредила меня, что ее отважная внучка часто подвержена приступам спонтанной мнительности и к тому же, страдает повышенной самокритичностью…
— Значит, вы и с бабушкой моей знакомы? — удивленно перебила я увлеченный монолог загадочного существа. — А вы сами то, простите, кем будете?
Единорог заржал наигранно-драматично:
— Всем, без исключения, нравятся прекрасные лошади, но вот почему-то совершенно не наблюдается хоть малое число желающих стать ими по жизни!
— Выспренные жалобы на тяжелую долю? Фи, какая сопливая лирика! — презрительно отмахнулась я. — А нельзя ли перейти ближе к делу?
Единорог желчно усмехнулся:
— Ну, опасаясь за здоровье твоей психики, не стану сразу набиваться в близкие родственники, но уж поверь мне на слово — я тоже тебе не чужой!
— Во дела! — непроизвольно вырвалась у меня излюбленная фраза Ланса. — Видно не зря меня Франк с Бернаром частенько кобылой называли!
Единорог смешливо фыркнул:
— Вполне философский подход к проблеме самопозиционирования. В чем, например, существенная разница между конскими яблоками и пресловутым конем в яблоках? От перестановки слагаемых — яблоки не меняются. Суть не в форме объекта, конечно, а в его содержании. Мне показалось, что именно облик лошади окажется наиболее уместным…
— Это еще почему? — глупо вылупилась я, совершенно не улавливая логики в рассуждениях говорящего жеребца.
— Ты очень любишь моего дальнего родственника — крылатого Пегаса! — обаятельно улыбнулся Единорог. — Вот я и решил…
— А-а-а, — иронично протянула я. — Скажите, а кобыла сивая, конь в пальто и лошадь тыгудымская — не из вашей ли семейки?
— Ага, — невозмутимо подтвердил жеребец. — А еще Росинант, Буцефал, Боливар…
— Это который не вынесет двоих? — на всякий случай уточнила я.
— Ну вот видишь! — Единорог удовлетворенно развел черные копыта. — Ты в коневодстве человек опытный!
— А еще я этого знаю, Коннибала! — вдохновенно продолжила я.
— Ганнибал, дорогая! — педантично поморщился Единорог. — Античный военачальник из Карфагена. Никогда не пиши стихов на исторические темы, дабы не попасть впросак!
Кажется, я покраснела.
— Ну, так что вернемся к нашим баранам, то есть жеребцам, а точнее — делам скорбным, земным! — ободряюще подмигнул собеседник.
Я неопределенно пожала плечами:
— Я то как раз — твердо стою на земле. А что, наверху мной недовольны?
— Наверху это где? — не понял Единорог.
