— Прав ты, Махмуд Ибрагимыч, — согласно кивнул головой Борис. — Они пока еще не знают, что Бурят зажмурился…

— Теперь самое главное, — проскрипел старик, — чтобы они первыми, а не мы в жмурки сыграли. Сколько босоты в Нахаловку прикатилось? — по-деловому спросил старик, подобравшись так, что даже стал казаться моложе.

— Всего семеро, — ответил Борис. — Один со мной поехал, я насвистел, что Бурят у тебя который день бухает. Остальные у нас «Мечте» зависли.

— Твои архаровцы не подведут? — поинтересовался для проформы пожилой таджик.

— Обижаешь, дядя Махмуд! — с укоризной произнес Борис. — Пацаны не раз проверены — и не в таких замесах побывали!

— Добро! — удовлетворенно кивнул таджик. — Пусть твой гонец заезжает, — и он недобро стрельнул глазами, — я его с Бурятом сведу. Тебя по дороге сюда Сильнягин не срисовал?

— Нет, — мотнул головой Борис — повезло.

— Хуб[3]! — Махмуд вынул из кармана брелок и щелкнул кнопочкой.

Зажужжал электропривод, приводя механизм открытия ворот в движение. Металлическая створка слегка скрипнула и покатилась в сторону по салазкам.

Борис метнулся к открывшемуся проему и махнул рукой ожидающему его сигнала Стасу:

— Давай, загоняй свой аппарат во двор!

Дождавшись, когда Колыванов заехал во двор, старик закрыл ворота. Стас заглушил двигатель и вышел из машины.

— Бурят где? — вместо приветствия буркнул он, презрительно посмотрев на пожилого таджика.

Не иначе, как за «прислугу» принял Махмуда, догадался лесоруб.

— И тебе доброго здравия, мил человек, — ворчливо произнес старик, спускаясь по ступеням и придерживаясь расписными в синеву руками за лестницу. — Вежливости, как я погляжу, нынче на зоне фраерков совсем не учат? Вот Бурят зенки-то с бодуна продерет и научит тебя, сявку мелкокалиберную, старость уважать!

«Ох, еп!» — мысленно чертыхнулся Колыван. — Надо же было так тупо лохануться?'

Он действительно принял сморщенного и черномазого, словно залежалый урюк, таджика за дворника или садовника. А оно, вон, как! Согласно регалкам на руках, у старикана солидный срок в лагерях, да еще и по тяжелым статьям. Выходит, что это он настоящий хозяин «кроличьей фермы». Как же, сука, так-то?

— Не ругайся, уважаемый! — виновато произнес Стас, потупившись и включив прежде отсутствующую вежливость на полную катушку. — Мой косяк, не спорю — малость не рассмотрел твои «заслуги» перед обчеством.

— Окуляры впредь лучше полируй! — жестко выхаркнул старик, буравя Стаса взглядом из-под насупленных бровей. — Пойдем, сведу тебя с Бурятом, если проснулся… Топай в дом… Борька, покажи ему куда идти, а то у меня артрит в коленках с утра разыгрался, я по лестнице час забираться буду…

— Сей минут, дядя Махмуд! — послушно произнес лесоруб, быстро взлетев на крыльцо и взявшись за ручку входной двери. — Чё застыл, городской, топай сюды!

— Мои извинения, уважаемый! — еще раз расшаркался со стариком Стас и, осторожно обойдя таджика, начал подниматься по ступенькам.

Дождавшись, когда залетный уголовник повернется к нему спиной, Махмуд вынул из поленницы, сложенной у стены дома, увесистую березовую чурку и, не моргнув глазом, ловко отоварил ей Колывана по блестящей лысой башке. Ноги Стас заплелись, он запнулся за ступеньку и кулем рухнул на лестницу, не издав ни единого звука. Ну, разве что гулко треснулся головой о металлическое ограждение лестницы, которое возмущенно загудело.

— Ловко ты его, Ибрагимыч! — оценил действия старика лесоруб.

— Не ори, оглашенный — Глашку разбудишь! — шикнул на Бориса таджик. — Будет потом слезы лить — не остановишь! Хватай этого фраера под мышки — и в подвал! — принялся распоряжаться старик. — Там у меня стены толстые, ори — не ори, никто и не услышит.

— Сука!