В 1613 году похожее преступление было совершено в Англии, но уже со смертельным исходом. Графиня Эссекс собиралась выйти замуж за одного из фаворитов короля Джеймса I. Но друг жениха Томас Овербури вздумал ей мешать, поскольку имел на фаворита другие планы – хотел продвинуть его по карьерной лестнице. Высокородная дама использовала личные связи и упекла своего врага в Тауэр, а чтобы окончательно от него избавиться, решила его отравить. Графиня сговорилась с одним аптекарем об изготовлении смертельного яда из бриллиантовой пыли. На средства женщины аптекарь купил алмаз и сделал то, что она хотела. Овербури, конечно, умер. Причем медленно и в самых страшных муках. Но неизвестно, не присвоил ли аптекарь золото графини, отправив ее недруга на тот свет с помощью совсем другого яда…
А уж сколько случаев летального исхода связано с проглатыванием целых бриллиантов! И все они исправно служили на пользу преданиям, связанным с алмазами. Особенно часто умирали слуги всевозможных господ и работники алмазных копей, когда таким способом хотели украсть драгоценности. Обычно смерть от бриллиантов сопровождалась сильнейшими болями в желудке, страшными мучениями и многими днями страданий, а вовсе не была мгновенной, как рассказывала Зойка о своих якутских порошках.
Как живучи все-таки в народе древние представления о природе вещей, размышлял Геннадий. Оказывается, люди и по сей день пользуются этим удивительным способом убийства. Вот пожалуйста – в современной Якутии, но только на свой лад! Приправку еще к порошку добавляют. Для остроты и соблюдения шаманско-шарлатанского антуража. Ну… на то они и шаманы, чтобы дурить народ, варить зелье, бесноваться вокруг костра, читать заговоры и бить в бубен. Странно, что в это верят грамотные, просвещенные люди – Зойкина тетка, к примеру. Так кого все же она хотела отправить на тот свет? Вот загадка, которая особенно волновала Геннадия.
…Колеса поезда все стучали свою бесконечную песню, за окном все неслась душистая ночь, а Геннадий хотя и улегся спать, отложив блокнот, все равно продолжал строчить в уме свой длинный исторический очерк…
Часть 2
Семейные тайны
Самолет, следовавший рейсом Мирный – Москва, набирал высоту. Утреннее небо было сплошь затянуто темными облаками, скрывавшими под собой аэропорт, городские постройки, тайгу. Алексей Яковлевич, старый одессит и бывший якутский геолог, откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза, проклиная про себя компанию «АЛМИРА», которая, отправляя в Москву делегацию, выкупила все билеты на оба предыдущих рейса. Не помогли ни внучкина, ни милицейская телеграммы, лежавшие сейчас во внутреннем кармане его темного, давно уже сношенного и ставшего великоватым костюма, – на все просьбы и мольбы старика служащие и даже начальник мирнинского аэропорта только пожимали плечами и отвечали неизменное «ничем не можем помочь». Дед Леша надеялся только на то, что раз смерть Нины вызвана криминальными причинами, то выдачу тела родственникам затянут, пока не проведут всякие положенные в таких случаях экспертизы, и он успеет как следует подготовиться к похоронам.
«Ох, ох, – горестно вздыхал про себя дед, пробираясь к своему месту в салоне, – окаянный этот камень… Опять, проклятый, начал свою черную работу… Он, этот желтый алмаз, виноват в том, что случилось. И зачем я только отдал Нине его половинку! А вторую Зойке сунул, старый идиот… Давно уж мне надо было понять его сущность, его злую силу! Выкинуть его, уничтожить, расплавить… И что я себе раньше думал? Все сомневался, не верил в эти бредни, да и денег он стоит не просто больших, а очень больших… А ведь уже какая по счету баба в семье пропадает из-за него! Только бы успеть алмаз у Зойки отнять, пока и она не сгинула…»
В соседнем кресле сидел мальчик лет девяти, почему-то один. Во время взлета он с любопытством прилип к иллюминатору, стараясь хоть что-то разглядеть в серых тучах под самолетом. Но кроме тусклых огней аэропорта, ничего не было видно – клубящиеся облачка и какой-то белесый туман окутали и вечно мерзлую якутскую землю, и кратер огромного алмазного рудника, и спички высоких сосен, торчавшие в окружающей город тайге. Мальчик минут десять смотрел, как исчезают последние отблески электрического света внизу, а потом обернулся к Алексею Яковлевичу.
– Все закрыто тучами! А я-то думал, увижу наконец сверху наш карьер. У нас в классе почти все мальчишки уже его видели, а я нет.
– И в этом вся твоя проблема? Не расстраивайся, сынок. Ничего красивого в этом таки нет, – отозвался Алексей Яковлевич. – Такая уродливая огромная яма!
– Вот именно! – воскликнул мальчик. – Говорят, сверху кратер похож на место посадки инопланетного корабля! Как бы я хотел на это посмотреть!
– Э-э, на обратном пути повезет, еще увидишь. А ты никак один летишь? Или где рядом родители сидят? Может, мне с ними поменяться местами? Будете вместе.
– Нет, один. Они меня только проводили, а в Москве будет бабушка встречать. А потом я поеду на поезде в Анапу. У меня путевка санаторная.
– Значит, подлечиться надумал?
Мальчик опустил глаза:
– Да, чего-то там у меня с легкими, говорят.
– Анапа – это дело… Я вот последний раз у себя в Одессе лет двадцать назад был. Когда она еще наша, советская, была. А теперь уж, может, и не попаду никогда – помирать скоро.
– Что вы, дедушка! Вы вот подлечитесь, как я, в санатории и еще поживете. А вы куда сейчас направляетесь? – с детской непосредственностью расспрашивал мальчик.
– В Москву, милый.
– А зачем?
– Да Нинка у меня там померла, племяшка моя.
– А… – глубокомысленно протянул мальчик. – Хоронить будете?
– Хоронить, – вздохнул дед Леша.
– А от чего умерла? Болела?
– Вот приеду, узнаю, – с какой-то угрозой в голосе отвечал старик.
– А почему вы один?
– Понимаешь, так сложилось. Думал с сыном ехать, да он как назло утопал в тайгу зайца бить – уже три дня как нету. А охота, сам небось знаешь, дело такое – уйдешь на неделю, а то и больше.
– А она молодая была, ваша племяшка?
– Еще какая. Таки в самом соку! Знаешь поговорку: сорок пять – баба ягодка опять? Вот и у ней самая жизнь, можно сказать, только начиналась… Еще и до ягодки-то не дотянула.
Мальчик опять опустил глаза и тихо сказал:
– А мне вот девять всего, а врачи говорят, что я могу умереть через год-два. Какая-то там гадость пожирает мои легкие. А ваша племянница уже всю жизнь прожила. Мне бы столько! Я ничего еще в жизни не видел – вот и карьер наш сверху посмотреть не удалось. Ну теперь хоть в море покупаюсь…
Старик внимательно посмотрел на мальчика, на его чуть бледное лицо, на светлые, тонкие волосики, худые пальцы. Сердце его болезненно сжалось от острой жалости.
– Идиоты… – прошептал он еле слышно куда-то себе в бороду.
Но мальчик услышал.
– Нет, не идиоты. Говорят – так лучше, когда больной все про себя знает. Он может много успеть сделать. А так… не знает человек, когда придет его час, и живет не спеша. Я вот – тороплюсь. Книжек знаете уже сколько прочитал? И не сосчитать. А вот из-за того, что часто в больнице лежу, не могу научиться драться, плавать тоже еще не умею, да и где у нас поплаваешь? Бассейн – это же не море! И на него у родителей денег нету… В больнице докторам знаете сколько сейчас надо платить? И лекарства, которые мне выписывают, дорогие. Вот и путевку эту еле достали. Все ждали, когда какая-то там комиссия выделит за полцены. Ой, да что это я вам объясняю, сами знаете, какая сейчас жизнь. Ну ничего, вот я за этот месяц обязательно выучусь плавать, а может, еще и живых дельфинов увижу. А вы не знаете, сейчас в Черном море купаться уже можно?
Внутри Алексея Яковлевича что-то совсем расклеилось, расшаталось, захлюпало. Каждое слово мальчика будто вонзало в сердце по тончайшей игле. Он молчал, не в силах продолжать разговор – его охватили настолько противоречивые чувства, что определить их он и сам не смог бы. Жалость, неловкость, стыд за свою собственную долгую жизнь, тоска, досада на дураков-врачей, на нелепые случайности, угрызения совести, какая-то мука и давние воспоминания теснились в его груди, будто бы решили разом взять реванш за длительное спокойное существование, за стариковскую скуку и усталость. «Сентиментальный стал, значит – совсем старый», – констатировал он и с шумом втянул в себя воздух, натужно закашлялся, чтобы скрыть наворачивающиеся слезы, и достал из кармана сердечные таблетки.