Легкий речной туман вдруг стал сгущаться, заклубился, и дамы на мосту оказались в молочно-белой пелене, перестав различать не только окружающие предметы, но и друг друга.

Нащупав руку Маргариты, тетушка крепко сжала ее и прошептала:

– Скорее на мост! Не бойся, дорогая! Смелее! Сделай первый шаг!

Маргарита шагнула туда, где, по ее представлению, должен начинаться мост. Идти было так трудно, как будто на ногах висели чугунные гири… Главное – не упасть, иначе роскошный наряд может оказаться безнадежно испорченным, коленки разбитыми, и все усилия мадам Ламановой пойдут насмарку. Еще один шаг – и ноги Маргариты пронзила острая боль.

– Идем же, идем, девочка моя! – торопила ее тетушка. – Каждый шаг приближает нас к цели. Сейчас тебе станет легче!

– Не могу, – задыхаясь, прошептала Маргарита. – Мне словно кто-то мешает. И мне очень больно!

– Неудивительно! Ведь ты входишь в другой мир. А это требует огромных усилий, а зачастую и боли… По крайней мере у нас, в России, всегда было только так. Ты, конечно, можешь сдаться и навсегда останешься снаружи, по эту сторону моста. Но если ты хочешь получить шанс и изменить свою жизнь, помни – проникнуть в иной Петербург можно, только преодолев себя. В этом и заключается твой жизненный выбор.

Без сомнения, Маргариту трудно назвать опытной колдуньей, но кое-какой магический опыт у нее был. И ей уже довелось побывать в иных мирах, пробираясь в них без всякой боли, трудностей, страданий и мучений. То есть кое-какие страдания в тот момент у нее все-таки наблюдались, но исключительно морального плана и совершенно не связанные с переходом из мира в мир. Напротив, как раз переход явился следствием этих страданий, а не наоборот.

Впрочем, тогда ей предложили воспользоваться комфортабельными порталами, ведущими в иные миры. Порталы эти устроили европейские маги, ценившие уют и удобство превыше всего. А в России почему-то так принято, чтобы все, за что ни схватишься, было мучительным для человека. Конечно, страдания духовно возвышают… И каждому приятно возвысить окружающих, отравляя им существование и поднимая при этом на небывалую духовную высоту…

Маргарита сжала зубы и побрела вперед. Ощущения были невероятными – казалось, что в тело впиваются чьи-то когти, что языки пламени лижут ступни ног, что приходится продираться сквозь густой колючий ельник и колени каменеют и перестают слушаться свою хозяйку. Но она упорно двигалась вперед.

Вероятно, это какая-то специальная проверка на никчемность. И стоит только дать слабину, как все магическое сообщество в один голос заговорит, что наследница рода Горынских ничего собой не представляет и все ее подвиги мнимые; дескать, возгордясь, она потеряла голову и пыталась совершать чудеса, не доступные ей ни по жизненному опыту, ни по врожденным способностям. Нет уж, такой радости Маргарита никому не доставит. Она напряжет все силы, соберет всю волю, но перейдет этот чертов мост. Нечего себя беречь, человек становится только крепче, выдержав настоящее испытание. В конце концов, Маргоше тоже не привыкать к трудностям, ведь она родилась и выросла в России.

Как ни странно, после этого решения идти стало легче, боль с каждым шагом становилась все слабее, и Маргарита с радостью заметила, что уже почти перешла мост, а густой туман вокруг рассеивается.

– Умница, – похвалила ее тетушка. – Мне сразу следовало сообразить, что ты – деловая женщина, у которой амбиции стоят на первом месте. Ты выдержала ниспосланное тебе испытание.

За спиной Маргоши раздался цокот копыт, и из тумана, клубившегося на противоположном берегу, выглянули лошадиные морды в упряжи.

Карета остановилась рядом с дамами, предупредительный лакей, спрыгнув с запяток, распахнул перед ними дверцу, и поездка продолжилась.

Беседуя с тетушкой, Маргарита не сразу заметила, как изменилось все вокруг. Это был, без всякого сомнения, Санкт-Петербург, но какой-то другой.

Дома казались более ухоженными, а вывески и уличные фонари – старомодными. У круглого здания старого цирка были развешаны афиши с ятями и фитами. Людей на улицах по ночному времени почти не было, но на углу, как монумент, застыл городовой в белом мундире и фуражке с красным околышем, а карету княжны обогнали две извозчичьи пролетки.

Казалось, что Маргоша с тетушкой проникли на съемки фильма по рассказам Чехова или Куприна, и даже сами играют в нем какую-то роль. Эпизодическую, скорее всего. Вот сейчас раздастся голос режиссера: «Стоп, снято! Массовка свободна», и придется сдать костюмеру аристократические наряды и поехать домой. Впрочем, тетушка вела себя так, словно ничего особенного вокруг не наблюдалось, и вообще, другого и ждать было нечего.

– Тетушка, мы вернулись в прошлое? – прямо спросила ее Маргарита.

– Вернуться назад на целый век очень трудно, дорогая моя. Да нам с тобой это и не нужно. Мы просто в том городе, которого уже нет. Я все время учу тебя воспринимать явившиеся из небытия сущности как нечто естественное и все никак не могу преуспеть в этом занятии. Ну считай это явление некоей сублимацией мечты. Согласись, то, чего нет, порой кажется намного реальнее того, что есть.

Маргарита никогда не была сильна в философии, но с последним утверждением тетушки трудно было не согласиться.

Правда, когда принимаешь то, чего нет, на веру, потом долго приходится залечивать сердечные раны. Но эти воспоминания пришли как-то некстати.

Маргарита припала к окну кареты – не каждый день можно во всех деталях рассматривать то, чего нет… Город выглядел красивым, ухоженным, он походил на тот Петербург, который знала Маргарита, но… это было призрачное видение. Казалось, что городской пейзаж слегка трепещет от ветерка, словно декорации, нарисованные на шелковых полотнах.

У парадного подъезда Зимнего дворца визитеров встречали лакеи в ливреях с императорским гербом. Это был совсем не тот всем знакомый вход в Эрмитаж с музейными кассами и гардеробом, а именно – двери в царский дворец. Но, взглянув в глаза провожавшего ее лакея, Маргарита вздрогнула от страха.

Раньше выражение «живые глаза» казалось ей всего лишь обычным фразеологическим оборотом, но теперь она поняла, как это прекрасно – говорить с человеком, у которого живые глаза… Глаза лакея были мертвые и пустые – без всякого выражения и даже без зрачков. Они блестели отраженным светом, как два маленьких зеркала, и этот блеск казался жутким.

Впрочем, когда их с тетушкой ввели в зал, помпезно объявив: «Княжна Елизавета Оболенская с внучатой племянницей», Маргарита увидела там множество людей и очень мало «живых глаз». Генералы в эполетах, почтенного вида старцы, элегантные дамы и юные девицы, молодые офицеры, чиновники в вицмундирах… И у всех пустые глаза, отражающие лишь свет парадных хрустальных люстр императорского дворца.

Вокруг были призраки! Какой ужас! Куда завела ее тетушка?

– Государь! Государь! – прошелестели голоса в толпе, и тут же по залу прокатился громкий голос церемониймейстера:

– Его Императорское Величество Николай Александрович!

Все головы склонились в низком поклоне. Маргарита в какой-то момент оказалась единственной дамой, не склонившейся перед появившейся в зале фигурой невысокого мужчины со знакомой по старым фотографиям бородкой. Опомнившись, она постаралась сделать такой же поклон, как окружавшие ее дамы, – в таких обстоятельствах лучше не обращать на себя особого внимания.

Государь обходил присутствующих, обмениваясь с каждым несколькими фразами, принимая прошения, которые тут же переходили в руки следовавших за ним лакеев. Может статься, это были вовсе и не лакеи, а какие-нибудь чиновники министерства двора (Маргарита была не слишком сильна в придворной иерархии, чтобы разобраться в таких тонкостях).

Император улыбался посетителям какой-то скромной, даже застенчивой улыбкой и казался невероятно обаятельным для человека, которого жестоко казнили без малого девяносто лет назад.