Довольно хмыкнув, толстяк вытащил из кармашка рубашки мобильный телефон и набрал номер.

Здание обезлюдело – оно и понятно, откуда здесь взяться суете, когда время неумолимо движется к полуночи. Телефон подал сигнал в тот самый момент, когда Николай Григорьев подходил к кабинету шефа.

Вытащив его из кармана, он негромко проговорил в трубку:

– Слушаю.

– Беседа состоялась.

Григорьев довольно улыбнулся и выключил телефон – большего не требовалось. Слегка постучавшись, он вошел в кабинет шефа.

– Прошу прощения, Валерий Нестерович, – негромко произнес он. – Все идет точно по плану. Можно включать.

Шеф стоял у распахнутого окна и курил. Высокий, крупный, он весьма гармонировал с массивной старинной мебелью своего кабинета. Пожалуй, ей было лет сто, а может быть, даже и поболее. Однако избавляться от нее он не спешил и чувствовал себя в громоздких кожаных креслах весьма комфортно.

Валерий Нестерович отошел от окна и устроился перед монитором.

– Ты уверен, что это именно тот человек, который нам нужен?

Голос у шефа был ленивый, тягучий, как если бы он делал одолжение всему свету. Его манера вести разговор очень раздражала, зачастую мешала сосредоточиться, вот только желающих высказать свое неудовольствие отчего-то не находилось.

Чревато!

Уткнувшись в монитор, он даже не соизволил взглянуть на собеседника, и Григорьеву пришлось рассматривать мясистый затылок шефа с крупными складками, отмечая на закругленном черепе все анатомические особенности. Так, например, с некоторым удивлением он обнаружил, что уши у него слегка оттопырены, что весьма приметно именно под этим углом зрения. А на шее отчетливо выделялась темно-коричневая родинка, которая очень напоминала разлапистого паука.

Создавалось впечатление, что Валерий Нестерович обращался к кому-то другому. Но в комнате они были вдвоем, а следовательно, обращался шеф именно к нему. Впрочем, это была его особенность разговаривать с подчиненными, не показывая при этом лица. А потому приходилось всякий раз держаться в напряжении, чтобы не пропустить заданного вопроса.

Шеф не любил повторять дважды, и это приходилось учитывать.

– Абсолютно! Глушков Кирилл, он же Фомич. Такое погоняло он заслужил за умение искусно работать фомкой. Возраст двадцать восемь лет. Профессиональный домушник. В криминальных кругах очень большой авторитет. Мое мнение, что другого такого в Москве не найти, пожалуй, даже во всей России, – уверенно заключил Григорьев, наблюдая за тем, как Валерий Нестерович по-деловому устроился за монитором компьютера. С этого ракурса родинки было не видно, как если бы паук, испугавшись пристального взгляда, решил уползти за край высокого воротника. – Я наблюдаю за ним последний месяц. Лучшую кандидатуру, чем он, отыскать просто невозможно. Я бы даже сказал, что он прирожденный домушник. Часто в квартиры он проникает даже не для того, чтобы чего-то украсть, а так... из-за азарта!

– Азарта, говоришь? – подивился Валерий Нестерович, стукнув по клавише.

На мониторе возникла новая картинка, в которой на первый взгляд не было ничего особенного – обыкновенный пятиэтажный дом сталинской постройки, с обшарпанным крыльцом и высоким навесом над входом. Единственной добротной вещью была разве что входная дверь, которая, казалось, была сработана на века.

Повернувшись, Валерий Нестерович теперь смотрел на помощника в упор, что было для него крайне нетипично. Григорьеву хотелось поежиться от столь выразительного внимания, но делать этого не следовало, и предстояло стойко выносить тяжесть пытливого взгляда.

Весьма неприятное ощущение!

Невольно проскакивала мыслишка, что он не смотрит, а беспардонно буравит мозг колючими черными глазами.

Похоже, в этот раз он решил сполна испытать силу своего демонического взора.

В какой-то момент Григорьеву захотелось свернуться в клубок, забиться под стол перепуганным тараканом, превратиться в крохотную куколку, а то и вовсе умереть на время, но делать этого не следовало. Испытание надо было выдержать достойно.

Нужно было как-то отвлечься, и теперь все свое внимание Григорьев сосредоточил на воротнике его пиджака, в который вкрались небольшие частички перхоти.

– А не навредит ли нам этот азарт?

– Не думаю, – уверенно проговорил Николай Григорьев, отмечая, что радужка глаз у шефа разная. Возможно, такой художественный эффект женщин сводит с ума, но мужчин он невольно заставляет напрягаться. – Для него это некоторое самовыражение. В своем деле Глушков профессионал высочайшего класса и постоянно испытывает потребность доказать себе, что он самый лучший. Две недели назад, буквально балуясь, он вскрыл два десятка квартир, причем четыре из них были высочайшей крепости, да еще с бронированными замками.

– А что было в квартирах?

Вопрос прозвучал таким образом, как если бы Валерий Нестерович всерьез интересовался содержимым квартир. Вот сейчас выдвинет ящик стола, извлечет из него фомку и отправится на воровской промысел.

Григорьев попытался погасить невольную улыбку.

– Квартиры были упакованы под самую завязку, но он взял только ювелирные изделия.

– И что именно?

– Изумрудное колье, рубиновый браслет и пасхальное яйцо работы Фаберже. Весьма серьезная вещь!

– Ах вот оно что! Оказывается, он работает по-крупному. А по его внешности этого никак не скажешь. Как же ему голову не отвернули за такие дела?

Хмыкнув, Григорьев проговорил:

– Покупателем выступал его приятель. Собственно, из-за этого яйца Фаберже на него и вышли. Он пытался продать его иностранцам, а те поделились информацией с кем-то еще. Хозяину об этом стало известно, вот и открутили парню голову. Решили, что квартиру взломал именно он.

– Понятно. Что он взял в других квартирах?

Пожав плечами, Григорьев ответил:

– Как-то все больше по мелочам. Половина из этих квартир были пустые. Одни хозяева съехали за границу, другие проживали в загородном доме. В одной из этих квартир он поел кислых щей, съел шницель и оставил записку в благодарность за вкусный обед.

– Вот что значит воспитание! – сказал шеф, продолжая буравить нацеленным взглядом. Крутанувшись на стуле, он вновь впился в экран. – Надеюсь, что ты не ошибся. Такая оплошность нам может дорого обойтись. Где ты установил видеокамеру?

Грудину отпустило, как если бы скинул непосильный груз. Даже задышалось полегче. Настроение, пусть на сотую долю градуса, но поднялось вверх. Так бывало всегда, когда шеф смотрел в противоположную сторону. Было бы лучше, если бы во время разговора он надевал темные очки.

Но ведь не укажешь!

– На фонарном столбе... Видеоглазок с большим угловым разрешением, так что мы увидим его с любой точки, откуда бы он ни подошел.

– Хорошо... А вот, кажется, и он, – произнес Валерий Нестерович и, стукнув два раза по клавишам, приблизил к себе картинку.

Шеф не ошибся, действительно, в двадцати метрах от подъезда появился Фомич с неприметным чемоданчиком. В его внешности, на редкость заурядной, не было ничего такого, за что мог бы зацепиться взгляд. На нем была короткая джинсовая куртка с дюжиной клепок. Брюки неброского темно-серого цвета, на которых даже не просматривалась стрелка. Носил он легкие коричневые туфли, в которых одинаково свободно можно сидеть в ложе театра и шаркать по асфальту. Практично. Удобно.

При необходимости в них легко бегается.

Оба напряженно впились глазами в монитор. Некоторый тест на выживание. Дальнейший результат во многом зависит от того, как он справится с цифровым замком.

Кирилл остановился и бегло глянул на набор цифр, как это делает жилец дома. Прицельно, но коротко. Рука привычно взметнулась, чтобы надавить на нужные кнопки. Абсолютно никакой растерянности или замешательства. Указательный палец повис над панелью, но ровно на те мгновения, которые требовались для нажатия нужных цифр, и в следующий миг он уверенно надавил на первую клавишу, затем на вторую, прочертив короткий радиус, безымянный палец отыскал последнюю цифру, и дверь плавно отошла.