– Почем я знаю! Доложи на землю, пусть они нам скажут.
Пилот прижал к щеке стебелек гарнитуры и несколько раз запросил авиадиспетчера. Тем временем эллипсоид унесся далеко вперед, потом вернулся. Маневр он повторил дважды. Будто хотел, чтобы мы с ним поиграли. Пилот не поддался на провокацию и, вцепившись в рукоять управления, вел машину в прежнем режиме. Выла турбина. Несущий винт невозмутимо посвистывал. Пилот продолжал вызывать диспетчера.
Устав играть, эллипсоид застыл на секунду напротив нас. Потом плавно скользнул вниз по невидимому склону и скрылся из виду.
– Куда он делся? – крикнул Эдик, тычась лбом в стекло и пытаясь разглядеть, что творится под днищем. Крикнул мне: – Глянь со своей стороны!
Пилот потянулся к матовой коробке радиостанции и раздраженно хлопнул по ней ладонью. Я понял, что с вызовом поселка возникли какие-то проблемы.
Прежде чем я успел выполнить просьбу Эдика, за окном резко сверкнуло, залив салон оранжево-розовым светом. Вертолет вздрогнул от толчка непонятной природы. Моя голова кивнула против воли, но, на счастье, остальное тело было пристегнуто к сиденью – есть у меня привычка пристегиваться в транспорте, особенно в том, который при движении не касается земли.
Эдика, беспечно проигнорировавшего лямку, выбросило с дивана и как следует приложило лбом о переборку. Винтокрылая машина накренилась на борт и, припадочно трясясь, стала вращаться вокруг оси. Руками в наручниках я вцепился в ремни, преодолевая силу инерции, тянущую то в одну, то в другую сторону. За окнами прокувыркалось нечто большое и темное, кажется, наша хвостовая балка. Сквозь надрывный гул ротора из кабины доносился отчаянный писк, сигнализирующий о потере высоты.
– Садимся, капитан! – проорал пилот, не ведая, что слышу его только я. Эдик, лежавший ничком возле моих ног, не шевелился, лоб у него был залит кровью.
В окнах появились треугольные вершины елей, в хаотичный частокол которых мы совершали «приземление». Темная хвоя окружила, скрыв небо. Упругие лапы били по окнам. Защелкали сучья, потом раздался страшный удар в днище, едва не выбросивший меня из сиденья – снова спас ремень. Пронзительно скрипнул мнущийся фюзеляж. Лопасти с лязгом врубились в стволы, брызнув щепой. В пилотской кабине с грохотом лопнуло стекло, и салон наполнился холодом. Возможно запоздало, я накрыл руками и спрятал между коленей голову. Ми-2 повернуло сначала на один бок, потом на другой. Надрывавшийся вхолостую двигатель взвизгнул и резко заглох. Вертолет замер среди деревьев бог знает на каком расстоянии от земли.
Некоторое время я продолжал лежать, сжимая ладонями затылок, опасаясь, что падение не закончилось и нам предстоит еще метров десять Увлекательного аттракциона под названием «окончание истории про Икара». Но нет, вроде все закончилось.
Я опасливо поднял голову.
Под потолком неровно горело аварийное освещение. Салон в некоторых местах покорежился, но сохранил общую геометрию. Левый ряд окон упирался в колючий лапник, за окнами справа виднелась лопасть, согнутая под прямым углом. Воняло керосином.
Лежавший на полу Эдик простонал. Живой!
Скованными руками я отстегнул лямку, поднялся. Пол под ногами опасно качнулся. Машина села на елки весьма ненадежно. Я аккуратно переступил через тело Эдика и, присев, перевернул его на спину. Лоб сопровождающего был разбит в двух местах, но грудь поднималась и опускалась, а изо рта раздавалось хрипловатое дыхание.
– Командир! – крикнул я пилоту. – Ты как там? Где у тебя аптечка? Эдик, по ходу, ранен.
Никакой реакции.
Очень осторожно, чтобы не нарушить баланс вертолета, я заглянул за переборку. Пилот сидел в кресле, аккуратно пристегнутый ремнями, и бессмысленно таращился на пульт управления. От уголка рта к подбородку тянулась струйка крови. Блистер кабины на уровне коленей был пробит могучим суком, обломанный конец которого вошел пилоту под ребра, намертво пригвоздив его к спинке кресла.
На всякий случай я пощупал пульс на сонной артерии. Ни единого толчка.
– Твою неваляху! – сорвался я.
За окнами зловеще зашевелились ветви. Вертолет покачнулся и съехал вниз еще на десяток сантиметров. Я замер, расставив ноги и вцепившись в пульт, готовый к любому развитию событий. Но вертолет застыл, на сей раз окончательно.
Вот тебе и возвращение в родные пенаты! Что же теперь делать?
О том, что делать в экстренных ситуациях, написаны горы учебников. Как вести себя, если летящий самолет захватили террористы; как сложиться в кресле этого самолета, если переговоры с террористами завершились неудачно; как защититься от холода на Крайнем Севере; куда бить коленом насильника; где искать воду в пустыне; чем питаться в тайге; с какой стороны растет мох на деревьях и можно ли его есть… Много чего написано в этих учебниках. Однако в них ни словом не сказано о зэках, которые, вместо того чтобы вернуться на зону, повисли на ветвях посреди тайги в покореженном вертолете в компании с трупом пилота и сопровождающим без сознания. И еще я не упомянул про НЛО, который напрямую был виновником этого бардака.
Салон быстро заполнился холодом. Скованными руками я покрепче нахлобучил на голову тонкую зэковскую ушанку. Руки дрожали и плохо слушались. После катастрофы в теле еще гулял адреналин, сердце стучало, как молот. Широко расправив плечи, я несколько раз глубоко вдохнул – этот прием всегда приводил меня в норму. Привел и в этот раз.
Итак, на чем я остановился? Ах да, что делать. Прежде чем что-то делать, нужно освободиться от наручников.
Я стал хлопать Эдика по карманам, разыскивая связку ключей. В процессе поисков ладонь наткнулась на спрятанный под одеждой тяжелый угловатый предмет. Пистолет. Я не стал его трогать. Оружие должно находиться у конвоирующего, а не у зэка – пусть даже разума в конвоирующем сейчас не больше, чем в кукле. Если я заберу пистолет, мое поведение можно смело квалифицировать как нападение с целью завладения. А зачем оно мне, спрашивается? Я свою прежнюю статью не расхлебал.
Ключи нашлись в кармане брюк. Выделив из связки нужный кусочек металла, я снял браслеты и убрал их в куртку Эдика, застегнув карман на липучку, чтобы не вывалились – с казенным имуществом следует обращаться бережно. Теперь, когда руки стали свободны, можно приступать к эвакуации.
В вертолете имелись три двери: пилотская, пассажирская и погрузочная. Подход к первой перегораживал пришпиленный к сиденью мертвец, третья, находившаяся за диваном, упиралась в ветви и сучья деревьев. Осторожными приставными шагами я приблизился ко второй и попытался ее открыть. Низ двери заклинило, и мне пришлось деликатно, чтобы не перевернуть вертолет, двинуть по ней валенком. Проем открылся наполовину. В лицо дохнуло вечерним морозцем. Спустив одну ногу на петельку трапа, я высунулся наружу.
Нос вертолета, смявшись гармошкой, упирался в толстый кедровый ствол, один из сучьев которого вошел внутрь и забрал жизнь нашего пилота. Задняя часть фюзеляжа и остаток хвостовой балки застряли в мешанине сучьев и хвои. Все остальное висело над пустотой. Деревья здесь расступались, образуя подобие просеки. Между черными кронами елей синела узкая полоска неба.
Ближайший ко мне ствол находился метрах в трех. Вроде недалеко, но я не представлял, как на него перебраться. Путь пролегал через подвесной топливный бак и заднее шасси, карабкаться через которые удовольствия мало. Но даже если я пролезу по ним, не навернувшись, то Эдика этим путем точно не вытащишь. А мне не хотелось оставлять его в вертолете: без сопровождающего я превращаюсь в беглого заключенного, к тому же связанного с убийством.
– Эдик! – позвал я. – Эй, Эдик!
Хоть бы очнулся. Это решило бы многие проблемы. Но сопровождающий предпочитал оставаться без сознания, усложняя мою задачу. Я тяжело вздохнул, оценивая остальные варианты эвакуации. Перебраться на кедр, в который упирался нос вертолета, мешала открытая дверь. Да из-за густой хвои и не продерешься. Попробовать выдавить стекло в салоне, чтобы подобраться к другим стволам? От ударов вертолет мог съехать с шатких опор. Оставалась погрузочная дверь. Есть надежда, что за ней не так много сучьев и у меня получится ее открыть. Если не получится, тогда высажу стекло в салоне…