– Подожди! – Марик напрягся и даже уперся в лежак руками, не обращая внимания на пронзившую предплечье боль. – Так ты хочешь сказать, что меня юррг зацепил?

– Выходит, – зевнул дедок, явно собираясь снова задремать на свежем ветерке. – И ты при этом, парень, прости уж меня, старого, не сдох. Хотя должен был. Правда, одно объяснение у меня этому чуду пока есть.

– Это какое же? – растерянно пробормотал Марик: мысль, что он собственноручно уложил юррга, никак не умещалась у него в голове.

– Самое верное, – закряхтел дедок. – Удача дураков любит.

– А-а, – разочарованно протянул Марик и тут же раздраженно засопел. Что же это он тут прохлаждается, когда нужно срочно бежать в родную деревню, выпросив у Насьты, конечно, какое-никакое подтверждение совершенного им подвига! Да после такого не он будет стараться ровней воинам становиться, а они к нему примазываться станут!

– Загордился уже? – пропищал из-под одеяла дедок.

– С чего бы это? – задрал подбородок Марик.

– Действительно, – закашлялся дед. – Подставил дурень копье, зверь на него пастью и налетел. Гордиться нечем.

– Так уж и нечем? – стиснул зубы Марик, потому как понял, что с таким же успехом он мог бы явиться в родную деревню с телегой, груженной золотом, – славы много, а дружбы еще меньше, чем было, потому как и ту, что возникнет, на просвет проверять будешь. Да и не он ли только что втолковывал Уске слова Лируда, что настоящий воин каждую ступень, на которой стоит, сколько бы ни прошел перед этим, должен считать самой первой и самой трудной. Куда уж ему, Марику, добычей хвастаться, если он даже еще и не воин! Нашил тут лоскутов на куртку! Я убил трех медведей! Волков без счета! Тьфу!

– Чего замолчал-то? – проскрипел дедок.

– Ладно, – примирительно проворчал Марик, осторожно стянул с больной руки куртку и начал заворачивать разодранный рукав. – Я о гордости и не заговаривал вовсе. Ты бы не теребил меня зря. Чего с дурнем языком чесать? Сегодня повезло, завтра удача в кусты прыгнет. Знаешь, как бывает? Старик один мне так говорил: если петь хочешь – пой в голос, если пить хочешь – пей вдосталь…

– А если плыть хочешь, не торопись да остерегись, пока дальнего берега не разглядишь, – продолжил присказку дедок. – Петь в голос – хорошо, конечно, только вот как бы голос не сорвать. Удача-то как белка зеленая. Приручить такую зверюгу – тяжкий труд, но уж если приручил – не отстанет от тебя, пока не сдохнет. Но тут дело ведь в чем: дурень ты, не дурень – а юррга взял и от яда его не сдох. По уму, задуматься следует, за что тебя боги любят.

– Как это? – не понял Марик.

– Прикинуть надо, куда ты шел! – хихикнул старик. – Тут ведь как – удача может и в помощь явиться, а может и в яму глубокую заманить. Понять следует, дальше топотун продолжать или в обратную сторону развернуться!

– Дед Ан! – раздался юный голос со стороны реки. – Чего пристал к парню? Ладно, мне голову туманом застишь, а молодца-то что смущаешь?

Замер Марик. С утра встречи ждал, хотя даже подумать о ней боялся: вдруг и эта девчонка маревом окажется, как речной дух на близкой отмели, а как увидел, только что не задохнулся от оцепенения. От самой реки Ора поднималась. Ведро деревянное в одной руке тащила, другой волосы мокрые поправляла, а как взгляд Марика поймала, платье длинное одергивать начала, за пояс подоткнутое.

– А и вовсе не нужно его смущать! – вытянул тонкую шею дедок. – Он и без меня смущенный! Вон, посмотри-ка. Только голосок твой услышал, а уж лицо пятнами красными покрылось! Эх, жаль, что подруги твоей востроглазой нет, она бы мне скорей помогла, но так и у тебя пальцы добрые! Даже как бы не добрее, чем у нее! Жду не дождусь, когда ты мне спину мою старую поправишь! Вот ты бы молодца за водой посылала, а сама больными занялась! Смотри-ка, тут у тебя и без него пяток немощных! Со мной, конечно: без меня четыре выходит!

– Да я бы с радостью. – Ора прошлепала босыми ногами к котлу, опрокинула в него ведро и устало поправила мокрую прядь на лбу. – Я бы с радостью, да уж больно рана у него тяжела была. По уму-то, сейчас как раз его следовало бы в землю закапывать или на костер мертвенького класть, а он, смотрю, гарцует, как камень по склону. Как я могу его за водой посылать?

– Да ты уж пошли, – пропел дедок. – Заодно и посмотрим – и насчет мертвенького, и насчет раны. Ну ты что, парень, окаменел или как?

Чуть было не бегом помчался Марик вниз по склону. И помчался бы, если б грудь болью не пробило, когда он ведро за ременную петлю ухватил. Ничего, в родной деревне и больней бывало. Стиснутые зубы и не от таких ран помогали. Нашел тропку в прибрежных кустах, выбрался на берег, набрал воды, смочил голову, чтобы огненные пятна из глаз выгнать, и обратно отправился. Да, раны ранами, а силенок-то за три дня поубавилось, иначе отчего бы все как туманом застилало? Тут, главное, до места добраться, ведро возле котла ровно поставить – и не упасть на лежак, а сесть. Тем более что и на остальных лежаках народ расчухался. Мальчонка черноглазый нос в покое оставил и выставил замотанную тряпицей руку. Женщина с бледным лицом попробовала сесть. Воин с ожогом приободрился и с залихватским видом начал щелкать орехи. Прилаживая поверх одеяла примотанную жердями ногу, зашевелился крючконосый чужак. А дедок уже не лежал на войлоке, а блаженно улыбался, натягивая на худое тело серую рубаху. И запах от него шел знакомый. Марик как в полусне носом втянул, точно определил – и хвою давленую, и сок цветочный, и вар смоляной, и яд пчелиный. Вот только Лируд в состав яда добавлял больше, хвою не давил, а настаивал, да и варом не увлекался. Да, лучшее средство для старых костей.

– Денька на два, на три хватит, а потом опять приду, – старательно запихивая ноги в серые сапоги, бормотал дед. – А может, и того раньше. Ты тут, парень, девчонку нашу не обижай! Она хоть и не из ремини, а все одно как родная нам! У нее в руках всякая болячка сама собой проходит! К нам сюда со всей Сеторы ремини бредут с неизлечимыми хворями, а то, что мало их теперь, не твоего разума дело. Ремини вообще редко болеют! Зато смотри, даже репт не гнушается у нашей девчушки сломанную ногу править. Так, Вег?

– Замучил ты уж болтовней, – поморщился крючконосый. – Ничего не скажу, руки у Оры как птицы, вот только не лечиться к ней плыл я, а с делом в горы. Другое дело, что со сломанной ногой я там попутчикам моим не помощник, а обуза. Ничего, товарищи мои обратно проходить будут – и меня заберут, а то и девчонку вашу, если уговорить ее успею.

– И не надейся, Вег! – махнула рукой Ора, вливая какой-то отвар в рот женщине. – Зачем мне в Ройту? Тут я одна из немногих, а в Ройте вашей потеряюсь, как песчинка на морском берегу, да и не рептка я…

– И что с того? – Сразу стало ясно, что старую песню затянул крючконосый. – Сейчас народу в Ройте втрое против прежнего! Кого только нет! Тех же ваших дучь много, а с учетом того, что хенны Радучу уж не оставят, так и соплеменники твои Репту не покинут!

– Не нужны мне соплеменники, – тихо, но твердо произнесла Ора, прислонив ухо к груди затихшей женщины. – Не поеду я, Вег. Сердце мое молчит, и разговаривать его бесполезно, если само не заговорило. К тому же меня здесь… доля моя держит. Ты лучше скажи, что ж ты на подружку мою не заришься? Ведь и ногу она тебе вправляла, и умения у нее куда как больше моего, если все, что я знаю, – малая толика того, что у нее ухватить успела? Да и на лицо она куда как меня краше. Не просто краше: где бы ни оказалась, первой бы красавицей слыла! Или не так?

– Так, – с досадой махнул рукой Вег.

– Так, – мечтательно откинулся на спину воин с перевязанной рукой.

– Ага, – расплылся в глупой улыбке мальчишка.

– Точно так, – кашлянул дед и, почесав затылок, поднялся. – Хотя никак это, дорогуша, нашей симпатии к тебе не отменяет. Однако пойду я, болезные. Ты, парень, – он погрозил Марику пальцем, – ты Ору не обижай. Или я это говорил тебе уже? Ладно. Умные слова и повторить можно. Эх, был бы я моложе хотя бы лет на сто…