Закат за спиной бросает оранжевые и розовые отблески на волны. Контракт с Лиандером закончен, но воспоминания преследуют меня, как навязчивый кошмар. Уже пять дней я смотрю на море, с утра до ночи, но ничего не вижу. Перед глазами мелькают раны, которые я зашивал. Неожиданные знакомые и их лица, искаженные болью. Сломанные кости, огнестрельные ранения, разорванная плоть… Смерть. Но ещё я вижу Роуз. Даже в самой глубокой тьме воспоминания о ней согревали меня. Я видел её лицо, глядя на море. Слышал её смех. Чувствовал её поцелуй на губах, ощущение её кожи.

Но это всего лишь воспоминания. Надежда увидеть её вновь уплывает в открытое море.

Я смотрю на часы, и сердце сжимается. Она должна была получить моё письмо три дня назад. Я приехал раньше, на всякий случай. Смотровая площадка в тридцати минутах от Эллсворта, или в сорока пяти, если она едет на Дороти. Она могла приехать сюда на мотоцикле, если бы захотела.

Опускаю голову, делаю глубокий вдох морского воздуха и поднимаю рюкзак, лежащий у ног. Бросаю последний взгляд на море и поворачиваюсь. Рюкзак падает на землю, когда я вижу её. Или мне это кажется?

Роуз.

Она так красива, что у меня перехватывает дыхание. Ветер колышет её тёмные волосы. Всё, как тогда: чёлка до бровей, локоны по плечи. Её карие глаза смотрят прямо в меня, будто видят все грехи. На ней кожаная куртка и топ. Чёрные джинсы и мотоциклетные ботинки. Она выглядит чертовски круто. Но дело не только в одежде, не только в этой позе, с руками в карманах. Её взгляд жестокий. Нет искры. Нет задора. Нет тепла.

Я знаю, что поступил правильно и защитил её. Но только сейчас вижу, как сильно я её сломал.

— Я так… — задыхаюсь. Глубоко вдыхаю. — Я так рад, что ты приехала. Рад видеть тебя.

Я чувствую, как разваливаюсь изнутри. Но Роуз? Она непроницаема. Девушка, которая всегда была открыта и не скрывала своих эмоций.

— Ты выглядишь по-другому, — говорит она.

Я опускаю взгляд на свою одежду, провожу рукой по волосам. Они немного отросли, и уже не такие ухоженные. Щетина и круги под глазами от бессонных ночей, когда я боялся, что она не приедет сюда. Может, она видит что-то ещё.

— Ты выглядишь так же. Прекрасно, — говорю я. Делаю шаг вперёд. Роуз не двигается. — Не был уверен, что ты приедешь.

— Я тоже, — отвечает она, отводя взгляд к морю. Долго молчит, и я не вижу на её лице ничего, кроме напряжения. — Мне нужно было время… подумать.

Роуз не из тех, кто долго думает. Она бросается в омут с головой, а потом уже разбирается с последствиями.

— Я рад, что ты приехала, — говорю я. Она кивает, но не смотрит на меня. Я чувствую, как она борется под этой маской равнодушия. — У меня есть кое-что для тебя.

Тянусь к сумке, краем глаза вижу, что она смотрит. Это немного успокаивает. Но как только наши взгляды встречаются, она напрягается. Улыбаюсь про себя и роюсь в сумке. Достаю конверт, но не отдаю его. Открываю сам.

— Последняя, — говорю я, доставая карту. Держу её в руке, а в другой — конверт и письмо. Она хмурится, но берет карту и смотрит на изображение. Она разбирается в Таро. Знала, что это будет последняя. — Влюблённые.

Она молчит, смотрит на карту, пряча лицо за волосами. Я разворачиваю письмо.

— Дорогая Роуз, — читаю я. — Как приятно, наконец, писать твоё имя. Значит, я дома.

Роуз шмыгает носом, но всё ещё не поднимает взгляда от карты.

— Прости меня за всё, что тебе пришлось пережить. Я не мог рассказать тебе, где я и чем занимаюсь, потому что это было слишком опасно. Я боялся, что до тебя доберутся. Даже писать письма было рискованно. Никогда раньше их не писал, но в те дни мне казалось, что мысленная связь с тобой, и что ты держишь в руках ту же бумагу и читаешь те же слова… помогала мне выжить.

Я поднимаю взгляд, и она смотрит на меня, в её глазах блеск. Мои пальцы начинают дрожать, по венам разливается адреналин. Смотрю на свою татуировку на предплечье. Это кардиограмма её ритма сердца, которую я достал тогда в больнице, пока она спала.

— «Влюблённые» символизируют выбор. И выбор, который я сделал девять месяцев назад, был самым сложным в моей жизни. Мне пришлось разбить твоё сердце, чтобы спасти тебя. Уйти, чтобы любить тебя. И теперь я хочу посвятить всю свою жизнь тому, чтобы загладить вину. Я прошу тебя, выбери нас, Роуз Эванс. Обещаю делать всё, чтобы ты была счастлива. Я никогда не полюблю никого, кроме тебя. Поэтому, что бы ты ни выбрала, я тебя не отпущу. Никогда.

Опускаю руку. По щеке Роуз катится слеза. Она смотрит на карту, словно ищет там ответ. У неё дрожит губа. Я хочу прикоснуться к ней. Поцеловать её. Но не слишком ли много боли я причинил? Не слишком ли много времени прошло?

Роуз вытирает слезы, но они снова льются из глаз.

— Мне понравились твои письма, — шепчет она. — Но это понравилось больше всего.

Надежда взмывает в груди, такая огромная, что душит, и в то же время такая хрупкая, что кажется, сломается от одного выдоха.

— Мне тоже.

— Я… я была… — голос Роуз срывается. Делаю шаг вперёд, но она мотает головой и откашливается. — Ты сделал мне больно.

— Знаю. Прости.

— Я тоже виновата. Первая нарвалась на Мэтта Крэнвелла. Не было бы ничего, если бы не я.

— Нет, Роуз. Я рад, что ты это сделала, — она наконец смотрит мне в глаза, и это приносит облегчение. — Иначе я бы никогда не встретил тебя. До сих пор пытался бы втиснуть себя в рамки, которые мне не подходят. И в этой поездке я понял, что вся эта идеальная жизнь, о которой я мечтал — просто бред. Я пытался, правда, но это не моё. Только с тобой я почувствовал себя живым, настоящим.

Роуз кивает, хоть и выглядит растерянной. Кивает и кивает, не может остановиться, потом наклоняет голову, пожимает плечами. Топчется на месте, взъерошивает волосы. Ей нужно время, чтобы поднять голову, мокрые ресницы поблёскивают в темноте.

— И… что значит… «выбрать»… в смысле… что это вообще такое?

Я не могу сдержать глупую улыбку, хотя и стараюсь.

— Понимай, как сама захочешь.

— Ну… — она качает головой и смотрит на море, нахмурившись. — Я люблю обниматься. Нам придется навсегда отменить это правило.

Я делаю ещё шаг к ней. Она почти рядом. Моя рука горит от желания прикоснуться к ней, но останавливаюсь.

— Я тоже люблю обниматься.

— Ещё мне нравится проявлять чувства на публике. Держаться за руки и всякое такое.

— Я всегда хочу держать тебя за руку.

— В Дороти только одна кровать. Раскладывать диван я не буду. Это не так-то легко.

— Отлично. Я не хочу спать в разных кроватях.

— И не смей говорить Барбаре, что у неё бешенство. Она обижается.

— Барбара у тебя? — уточняю, и она кивает. — Я думал, она гастролирует с пуделями.

— Случились… кое-какие… — Роуз смотрит в небо, подыскивая слова. — …происшествия. С чурросами. И, кажется, пару раз у палатки с хот-догами.

Я демонстративно вздыхаю, проверяя её реакцию. Она тут же смотрит на меня с прищуром.

— Не буду говорить ей, что у неё бешенство, — говорю, прикладывая руку к сердцу. — Клянусь.

Роуз скрещивает руки на груди, сжимая карту. Поднимает подбородок и дует на чёлку. Я столько раз представлял это за последние месяцы, что, видя вживую, как будто задыхаюсь.

— Дани и Ренегат заслужили победу в шоу «Любовь на выживание».

Еле сдерживаю смех.

— Не знаю, соглашусь ли… — Роуз сверлит меня взглядом сквозь слёзы. — Ладно, ладно. Они заслужили побед, даже если его псевдоним — полный отстой, а на самом деле его зовут Брайан, и я уверен на девяносто девять процентов, что они сжульничали в испытании с рыбой.

— Справедливо, — говорит она, закатывая глаза.

Мы замираем в тишине. Она теребит карту, словно решает, что делать дальше. Мне хочется сорваться с места, обнять её так крепко, чтоб кости хрустнули. Но я вижу по её глазам, как она борется. Страх, что тебе снова сделают больно — парализует. Я знаю, каково это, когда тебя предают. И даже если она выберет меня, ей нужно время, чтобы исцелиться. Поэтому я не тороплю её, не давлю. Просто жду.