Жан де ла Круа также пишет о приобщении к «потаенной, скрытой мудрости Бога»: «Без слов, [...] в тишине и умиротворенности ночи, минуя все, что способны уловить органы чувств, и не касаясь мира физических явлений, Бог наставляет душу»[117]. То есть молчание и покой ума — необходимое условие для того, чтобы душа прониклась Богом. Молчание «помогает остановить ход рациональной мысли и прервать рассуждения и таким образом настраивает на прямое восприятие божественного слова»[118].
Ведя речь о мистицизме в контексте нашей темы, упомянем также духовный опыт и сочинения святой Терезы Авильской, в особенности то, что она пишет о «замке души». По ее мысли, Бог постигается исключительно в тишине «слухом души», и происходит это ночью.
В основе устава картезианцев лежат принципы молчания и уединения; кроме того, монахам предписывается определенный круг чтения. Благодаря этому, по словам Жеральда Ше, человек устремляется к Богу «всем сердцем, всей душой, всеми силами»[119]. Тишина внешнего окружения, которую требует устав и оберегает картезианская традиция, служит лишь средством достижения тишины внутренней, наступаю шей в уме (mens) и сердце (cor). Очищенный от мирских мыслей ум сосредоточен только на Боге. Хотя внешняя тишина и является вспомогательным средством для приближения к Господу, устав ордена подчеркивает ее необходимость и настаивает на строгом соблюдении ее, равно как и принципа монашеского уединения. Этому вполне соответствует и требование устава обходить стороной тексты, в которых превозносится красноречие, и направить внимание на чтение книг, где говорится о безмолвии и твердости веры. Жеральд Ше отмечает, что в эпоху Реформации картезианцы придерживались этих правил, однако впоследствии соблюдали их все менее строго и, все больше отклоняясь от устава, прослыли «Божьими безумцами»[120].
В XVII столетии тишина постепенно вытесняется из жизни людей, однако находятся те, кто придает ей огромное значение и отводит ключевую роль в процессе размышления и созерцания. Речь идет о Жаке Боссюэ и аббате де Ранее, основателе ордена траппистов, чья позиция в этом вопросе была более радикальна. Боссюэ в своих сочинениях неоднократно подчеркивает силу и первостепенную необходимость тишины. В подтверждение он ссылается на фрагмент из Апокалипсиса: когда была снята седьмая печать, на небесах настало безмолвие, «ангелы предстали перед Богом, превознося его величие. Что означает это таинственное молчание ангелов?» — задается вопросом Боссюэ. И продолжает: «Каждое создание, будь то ни небе или на земле, нуждается в тишине и молчании, чтобы поклоняться и служить Богу, осознавая Его величие». Отсюда следует указание: «Пребывайте время от времени в тишине, как это делали ангелы»; «вы никогда не станете сожалеть о том, что хранили молчание»[121].
В проповеди, адресованной урсулинкам монастыря города Мо, Боссюэ утверждает: «Только в тишине и при воздержании от напрасных и отвлекающих разговоров Он преподнесет вам откровение, наделит благодатью и раскроет Свое присутствие в вашей душе»[122]. Подобные убеждения проходят красной нитью в текстах Боссюэ. Он приводит слова святого Иакова о том, что человеку всегда следует больше слушать, нежели говорить. «Необходимы полное безмолвие и глубокое сосредоточение, чтобы услышать внутри себя голос Божий». И в другой проповеди урсулинкам Мо: «Не следуя завету молчания, мы навлекаем на себя беды»[123]; тяга к разговорам отворачивает нас от Господа. В монастырях «несоблюдение тишины становится нарушением обета целомудрия». Не считая беседы с Понтием Пилатом, Иисус Христос «хранил беспрерывное молчание» на протяжении всего последнего отрезка Своей земной жизни, и следует подражать Ему в этом. Откуда в человеке стремление к разговорам? — вопрошает Боссюэ; ведь они служат помехой к обращению внимания внутрь себя[124].
Он подкрепляет свои наставления примерами. Во «Втором панегирике святому Бенедикту» Боссюэ пишет, что в пустыне, «месте бесплодном и ужасном», куда удалился Христос, царствовало «страшное, внушающее трепет безмолвие, нарушаемое лишь голосами диких зверей»[125]. Это испытание было дано Иисусу для того, чтобы душа его стала зрелой; Бог-Отец толкнул его «в край дикий, необитаемый и невозделанный, в пустыню, назначив Ему безмолвие и одиночество [...]. приведя Его в мрачную, суровую пещеру»[126]. Позднее святой Бернард, отрекшись от мира в возрасте двадцати двух лет, стал «необычайно привержен молчанию, сдержанности и одиночеству», он следовал примеру Христа, хранившего безмолвие во время крестных мук. Святой Бернард говорил: «Наложу на уста свои молчание»[127]. Случалось, некоторые послушники не могли вынести «нескончаемой, пугающей тишины» аббатства Клерво, однако святой Бернард полагал, что, «если бы они понимали, с какой внимательностью великий Судия избирал каждое произносимое Им слово, то молчание не давалось бы им с таким трудом»[128].
В «Размышлении о молчании», адресованном все тем же сестрам-урсулинкам монастыря в Мо, Боссюэ еще более детально излагает свою позицию. С его точки зрения, есть три вида молчания: «молчание, требуемое уставом; молчание, что проистекает из целомудрия и благоразумия и связано с воздержанием от пустых разговоров; молчание, помогающее стойко переносить трудности»[129]. На протяжении тридцати лет Иисус лишь однажды нарушил молчание, в храме. «Воздерживаясь от бесед, Он преподносил людям урок безмолвия»[130]. Монастырские уставы назначают часы, когда следует соблюдать тишину. Порой устав предписывает «постоянно хранить глубокое молчание, никогда не нарушая его». Основатели монашеских орденов были убеждены, что «молчание освобождает от множества грехов и пороков». Они также полагали, что «укрепление веры во Всевышнего и погружение в молитву невозможны без тишины»[131]. Кроме того, тишина и молчание необходимы для сплочения членов монашеской обители и поддержания между ними мира, согласия и щедрости. Если речь заходит об обновлении монастыря с целью неукоснительного следования христианским заветам, добавляет Боссюэ, то нужно начинать именно с принципа молчания и пресечь «стремление к разговорам».
Молчание, вытекающее из благоразумия, помогает поддерживать в монахах целомудрие и предполагает «обоснованную сдержанность» в поведении. Третий вид молчания, который служит опорой в преодолении трудностей, предполагает «безмолвно переносить страдания в присутствии Бога», ведь «молчание освящает тяготы и скорби наши»[132]. Следует держать в памяти образ Спасителя в момент поднятия на крест и надевания на Него тернового венца. Христос «пожертвовал Себя молчанию», посвятил Себя ему, доказав это в финале Своего земного пути[133]. Молчание оберегает человека от гнева, является верным средством одолеть жажду мести и обуздать «желания, вызванные любопытством». «Строго соблюдая обет молчания, вы погасите все свои страсти», — заключает Боссюэ[134].
Аббат де Рансе, настоятель монастыря траппистов в Солиньи, предписывает членам братства молчание, излагая это требование в 29-й статье устава. Многие тезисы Боссюэ пересекаются с убеждениями де Ранее, с которым его связывали дружеские отношения. Аббат полагает, что молчание неотделимо от одиночества и без него теряет смысл. Безмолвие — своего рода исповедь, пребывание наедине с Богом, и другие люди не должны в это вмешиваться. Речь идет об удалении от общества, разрывании связей с ним. Это непременное условие для отстранения от своего «я», доказательство того, что человек больше нс придаст значения телу. Молитва происходит в тишине, только так можно внимать Богу. Без тишины немыслимы духовный рост и понимание языков, в которых слова отсутствуют, — языка души, языка высших сфер и ангелов.
