— Прости меня, Эми, — извинилась Марчелла. — Но если бы Марк убил себя, разве я могла продолжать жить?
Эми поджала губы:
— А я согласна с Санти. По-моему, он просто хотел сосредоточить на себе внимание. Ты не можешь посвятить всю себя, отдать свою любовь до конца жизни этому перешедшему все границы мальчишке.
Марчелла бессильно опустилась, глядя, как побитая собака.
— Разве я заслужила это, Эми? — спросила она в изнеможении.
— Кто сказал, что мы должны непременно получить таких детей, каких заслуживаем? — фыркнула Эми. — Взгляни на Соню!
— У Сони было ужасное детство, — возразила Марчелла. — Я все свое внимание отдавала Марку. Всю свою любовь я вложила в него, и вот…
— И сделала так, что он стал зависеть от тебя на тысячу процентов! — закончила Эми. Она поднялась и обняла Марчеллу. — Теперь я понимаю, почему пишу книги, вместо того чтобы воспитывать детей, — дьявол, насколько же это проще! Пошли! — Она втолкнула Марчеллу в гостиную и провела к стопке газет и журналов. — Скотт прислал все это сегодня утром. — Она раскрыла газету и сунула ее Марчелле под нос. — Вот, очередное обозрение «Санди бук ревью». Я номер третий!
— Поздравляю! — расцеловала ее Марчелла. — Как я рада за тебя, Эми! Но я бы променяла весь успех моих книжек на один час в объятиях Санти!
— Отлично! Вот ты сама и ответила на свой вопрос. — Эми взяла Марчеллу за руки и нежно пожала их. — Ты знаешь, что для тебя главное. Ну, действуй!
Марчелла вернулась к себе и пошла взглянуть на Марка. Он спал. Санти позвонил ей уже в сумерках, когда в соседних домах стал зажигаться свет.
— Кажется, я нашел выход, — сообщил он. — Я сейчас приду.
Она поправила свой макияж и принесла бутылку охлажденного вина.
Санти явился минут через десять с огромным букетом красных роз.
— Спасибо, любимый!
Она взяла цветы, и он обнял ее, целуя. Он прошел с нею на кухню и продолжал обнимать, пока она наполняла водой вазу и расставляла цветы.
В гостиной она разлила вино и протянула ему бокал. Лицо Санти сияло, пока он пил за ее здоровье.
— А где Марк? Я бы хотел сказать это вам обоим.
— Все еще спит, — объяснила Марчелла, усаживая Санти на софу рядом с собой. — Скажи сначала мне!
Он отпил глоток вина.
— Я прогуливался по Манхэттену, — начал он, — и просил Бога помочь мне.
— И он помог? — спросила она.
— В каком-то смысле да! — кивнул Санти. — Я зашел слишком далеко вниз, по каким-то странным улицам, по которым мы никогда не гуляли вместе. Я увидел там много несчастных бедняков, которые, сидя на тротуаре, просили милостыню или спали. А потом я опять вернулся в центр и увидел еще более странных людей — они были так смешно одеты и так смешно шли. И тогда я понял, что Нью-Йорк — безумный город. Вот здесь, сейчас, это трудно понять! Тут так много всего намешано — слишком много нищеты, слишком много богатства. Если я почувствовал себя здесь безумцем после одной недели, то уж, конечно же, дети должны чувствовать себя куда хуже — ведь они живут тут всю свою жизнь. И тогда я принял решение.
— Какое? — почти выдохнула она.
— Вы должны поехать на Майорку все вместе, — сказал он с сияющим взором. — Ты, и Марк, и Соня. Там для всех найдутся комнаты. Дети могут жить в квартире, а мы с тобой в Дее. И ты сама увидишь, как спокойно и чудесно на Майорке. Через несколько месяцев Марк поймет, и мы будем счастливы! — Он так ликовал, что сердце у Марчеллы перевернулось.
— Конечно же, мы спросим у них, но… — Она остановилась, обдумывая ответ. — Просто не знаю, что из этого может выйти. Сонина работа манекенщицей, ее съемки держат ее здесь, а у Марка прослушивание в Болонье в следующем месяце…
— А ты могла бы там писать! — не слушая, продолжал Санти. — Ты же сама говорила, что могла бы там писать!
— Ну, для начала я должна некоторое время побыть тут с Марком, — сказала она. — Может быть, подыскать ему хорошего врача. Ему нужна какая-то помощь.
— Разве то, что предлагаю я, — это не помощь? — нахмурился Санти.
Марчелла закинула руки ему за плечи и прижалась к нему.
— Ты такой хороший, такой добрый и такой великодушный, мой любимый! — Она выдыхала слова прямо ему в шею. — И ты совершенно прав: Нью-Йорк — сумасшедший город. Но таким он нам и нравится. Только здесь мы и можем жить. А Марк и Соня никогда не захотят отсюда уехать. Мне предстоит потратить много сил, чтобы уговорить Марка прожить в Италии какой-то год!
Санти уставился на нее так, будто видел впервые.
— Я думал, что узнаю тебя, — сказал он, — все глубже и глубже — самую твою суть. Но вот сейчас смотрю на тебя и не знаю, что и думать!
— Не говори, пожалуйста, так! — закричала она, хватая его за руку. — Перед тобой я раскрылась так, как ни перед каким мужчиной. Но у тебя нет детей, Санти, ты даже не можешь себе представить, что это такое. Это моя плоть и кровь! Ты делаешь для них все, что можешь, но нет никаких гарантий, что они поймут и оценят это. Я люблю Марка так, как, может быть, ни у кого нет права быть любимым, — целых восемнадцать лет! Понятно, что теперь, когда я встретила тебя, он чувствует себя в отчаянии!
Санти вскочил и зашагал по комнате.
— Между нами куда большая разница, чем я мог вообразить, — сказал он. — Я-то думал, что ты разделяешь мои мечты. Жить на Майорке — разве можно предложить что-то лучше? Я пытался показать тебе простую, прекрасную жизнь на острове, который я так люблю.
— Да, любимый, ты мне показал ее! — согласилась она. — И я никогда этого не забуду. Этот чудный домик на Дее! Маслянистые инжиры! И эта милая старушка соседка, которая была нам так рада…
— Так, значит, вот что это для тебя? — спросил он. — Немного воспоминаний? Обычный летний роман, как у всех туристов?
Она выдержала его взгляд.
— Ты и сам знаешь, что для меня это гораздо больше. Но просто нам нужно…
— Тебе нужно! — закричал Санти. — Марку нужно! Твои нужды мы достаточно обсуждали, а как насчет моих? — Он повернул ее лицо так, чтобы она смотрела прямо на него.
— Прости меня, Санти, — беспомощно пролепетала она. — Мне хотелось представить тебя отличной семье…
— Но я не этого ждал! — сказал он. — Я не так хорош, но ведь у тебя никогда не было достаточно времени, чтобы заметить мои недостатки. Испанцы-майорканцы — гордый народ. Мы можем отдать свою любовь, свои сердца, свои жизни, но мы должны сохранить свою гордость.