— Ты пробовала наш ликер «Пало»? — спросил он, когда они присели. — Его можно найти только на Майорке. Напиток довольно странный. Гостям острова он либо нравится, либо вызывает отвращение. Если он тебе не понравится, я выпью его сам! — заверил ее Санти.

Когда принесли напитки, он поставил свой, намного больший, бокал напротив ее.

— Почему тебе подали его со льдом и лимоном? — спросила Марчелла.

— Потому что «Пало» можно пить двумя способами. Советую отведать оба.

Марчелла сделала глоток из своего крохотного бокальчика. Жидкость, налитая в нем, была густой, темно-красного цвета, терпкой и сладкой. Она вызвала теплое ощущение, растекавшееся по животу.

— М-м-м, мне нравится, — сказала Марчелла. — Хотя он довольно крепкий.

Он придвинул ей свой бокал, к которому вежливо не прикасался.

— Теперь отведай моего!

— Твой мне больше нравится! — заявила она. — Он не такой сладкий и не такой густой.

Лицо Санти сияло.

— Это и есть подлинно майорканский рецепт.

Он довольно кивнул головой, а Марчелла почувствовала себя так, словно удачно прошла испытание. Санти возвратил напиток Марчеллы официанту с соответствующими инструкциями, как его улучшить.

Марчелла оперлась на стол, глядя в его суровое, прекрасное лицо. Она могла часами наблюдать, как меняется выражение этого лица с наивностью и искренностью ребенка и в то же время с серьезностью взрослого человека.

— Почему ты становишься таким довольным, когда мне нравится что-то майорканское? — поинтересовалась она.

— Мне кажется, что я в большей степени майорканец, нежели испанец, — смеясь, заявил он. — Может быть, потому, что моя мать была майорканкой и в юности я проводил здесь много времени: все лето, каникулы, рождественские и новогодние праздники. Мне кажется, что остров таит в себе волшебство.

— А что именно делает майорканцев непохожими на испанцев? — спросила Марчелла.

Он задумался.

— Это непросто объяснить, не произведя при этом впечатления кичливости и стремления показать превосходство, — начал он. Он сдвинул брови, поигрывая красной жидкостью, налитой в бокале, поворачивая его то одной, то другой стороной.

— Мы — люди острова. Я думаю, мы спокойнее, уравновешеннее и в большей степени контролируем себя, чем испанцы. Всегда мы были более либеральными и шли немного впереди. Майорканцы весьма терпимо относятся к жизни и живут очень скромно.

— Да, — сказала она. — Я заметила, какие замечательные люди майорканцы. Официанты у меня в отеле всегда…

— Ну, это не майорканцы! — быстро перебил ее Санти. — Уверен, что я первый настоящий майорканец, которого ты встретила!

Марчелла удивленно подняла брови.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что в индустрии туризма заняты преимущественно испанцы с материка, — сказал он. — Майорканцы не заметны. Ты могла их видеть в их магазинах. Но большинство из них профессионалы и работают в банках или конторах или же врачами или юристами. Семьи продавали свои земли, когда тридцать лет назад начался строительный бум. Но они всегда оставляли себе свои дома и фруктовые сады, где продолжают спокойно жить.

Когда они двинулись обратно в Пальму, было уже больше десяти вечера.

— Ты проголодалась? — спросил он.

— Вовсе нет.

Вернувшись в город, он остановился на тихой улочке. Провел ее через входную дверь небольшого современного здания в отделанное мрамором фойе. В лифте он стоял рядом, но не прикасался. Так они поднялись на верхний этаж.

— На острове у меня два дома, — объяснил Санти, открывая дверь. — Дом в Дее на зиму закрыт и пустует. Мне хочется, чтобы ты побывала в нем, но это лучше сделать днем. Тут я останавливаюсь, когда приезжаю по делам.

Шаги эхом отзывались, когда они шли по белым каменным плитам. С любопытством Марчелла оглядывалась по сторонам. Она думала, что квартира Санти окажется сходной с теми тремя, где проводила ночи на этой неделе, может быть, немного почище. Но когда вспыхнул свет, она вскрикнула от изумления. Убранство комнаты говорило о вкусе и воспитании, беззвучно ответив на последние мучившие ее вопросы. Это было жилище человека, у которого было чему поучиться. А когда Санти поднял жалюзи белого цвета, распахнул двери на балкон и включил внешнее освещение, высветившее несколько плетеных из прутьев стульев и столиков, то Марчелла сглотнула комок, внезапно подкативший к горлу. Они вышли на балкон и стали смотреть на панораму раскинувшейся внизу Пальмы.

Вдали, на краю черной полосы моря, возвышался залитый огнями собор. Его белые шпили вонзались в темное ночное небо.

— Подумать только, в этом крохотном здании мы с тобой встретились, — сказала Марчелла, указывая на собор.

Санти скрылся на кухне, и до Марчеллы донесся звон бокалов и бутылок. Он вернулся с подносом, на котором стояли оливки, орехи и бутылка охлажденного вина. Пока Санти откупоривал бутылку, Марчелла рассматривала его комнату. Все было просто и без претензий. От огромных картин абстрактной живописи, висевших и прислоненных к стенам, исходил удивительный свет. Большинство картин были чисто абстрактными работами, хотя кое-где виднелись полотна с вольным изображением пейзажей, а на одном большом прекрасном холсте, исполненном в живых розовых и черных тонах, была изображена пальма, гнущаяся под натиском ветра.

Длинный диван, пара кресел, кофейный столик из стекла и два торшера завершали в общем-то аскетичное убранство комнаты. Причудливая коллекция небольших скульптурок, раковин, шлифованных камней и окаменелостей украшала развешанные по стенам полки. Центральную полку занимали книги по искусству и романы.

Марчелла, указав на картины, спросила:

— С этими художниками ты ведешь дела?

— Да, с большинством из них! Нравится?

Пока Санти разливал вино, она внимательно рассматривала каждую картину. Они вернулись в комнату, держа бокалы с вином.

— Они все мне нравятся! — рассмеялась Марчелла. — У тебя хороший вкус. Почему ты решил заняться картинами?

Санти улыбнулся:

— Передо мной стоял выбор: искусство или религия. А что бы предпочла ты? — рассмеявшись, ответил он. — Я решил, что искусство более религиозно, более духовно, чем церковь!