Он обнял мать и спросил:
— Было жутко?
Марчелла не выдержала и расплакалась в объятиях сына.
— Я никогда не поступлю с тобой так же, — пообещал он. — Никогда!
Марчелла взглянула на него умоляюще.
— Не говори так, от таких слов мне делается еще хуже! Неужели ты думаешь, будто я хотела сплавить ее в дом престарелых? Я пошла на этот шаг потому, что боялась, что она причинит себе вред, если не будет находиться под присмотром все двадцать четыре часа в сутки.
Каждый день Марчелла звонила в дом престарелых, справлялась о состоянии Иды. Когда они с Марком стали навещать ее, казалось, она не чувствовала себя хуже, живя в новых условиях. Сидя в саду, они, бывало, говорили с ней, похлопывали по руке. Все это, однако, были односторонние разговоры, и Марчелла могла только надеяться, что они с Марком были для матери хоть каким-то утешением.
Марк и она составили избранный клуб из двух человек. Они вместе обедали, вместе гуляли в парке, ходили в кино. По выходным Дональд отвозил их в Виллидж или в Сохо. Там они бродили, прогуливаясь в толпе. Марчелла сделала ремонт в комнате матери и устроила в ней рабочий кабинет.
Соня превращалась в излюбленный объект всех фотографов. Ее фотография на обложке журнала «Вог» с озорно высунутым языком, а также рассказ о последней моде заявили о ней, как о новом лице в общественной жизни. Вскоре с ежемесячно обновляемых витрин магазинов и афишных щитов на автобусных остановках на жителей города взирали ее фиалковые глаза. Несколько раз Марчелла попыталась поговорить с Соней по телефону, но всякий раз ей отвечал автоответчик. Сама же Соня ни разу не позвонила матери.
Марку шел восемнадцатый год, он стоял на пороге превращения в мужчину. Он был настолько красив, что Марчелла испытывала опасения. Она знала, что ни одному красивому мужчине не давали возможности вести размеренную жизнь. Она переживала, что внешность может затмить его музыкальное мастерство. Пока, однако, он жил жизнью примерного студента. Трудолюбивый и серьезный, он был центром небольшой группы молодых музыкантов, которые вместе ходили на концерты, любили съездить на пикник в парк или прогуляться за город. Они часто ходили на концерты в «Карнеги-холл» и Центр Линкольна. Бывало, Марк после концерта приглашал друзей к себе домой на чашечку кофе. Тихо посмеиваясь, он рассказывал Марчелле о девушках, преследовавших его в школе. Ему было немного жаль их, когда он тактично разочаровывал их, заявляя, что для него самое главное работа. Марчелла изо всех сил старалась не проявлять любопытства к его личной жизни.
— У меня позднее развитие, — загадочно улыбаясь, говорил он ей.
Марк был уверенным в себе, каким бывает мужчина, сознающий собственную привлекательность, но лишенный тщеславия. Иногда Марчеллу тревожило, что Марк не проявляет большого интереса к девушкам, однако она решила, что матери не под силу оценить сексуальность собственного ребенка.
Чаще всего Марк рассказывал ей о своем учителе, который совсем недавно начал преподавать у них на факультете. Музыканта звали Кол Феррер, он преподавал новый, вызывавший горячие споры курс джаза, свинга, буги и синкопирования. Руководство школы решило, что такой курс поможет ученикам получить более полное музыкальное образование, и многие учащиеся с готовностью стали посещать занятия.
— Говорят, что классический пианист не станет подлинным мастером, не имея представления о джазе, — объяснил Марк Марчелле, вращаясь на стульчике перед пианино и извлекая несколько аккордов мелодии буги. — Буги здорово развивает левую руку.
Марчелла посмотрела на его руки, лежащие на клавишах.
— Понимаю, но ты, надеюсь, не станешь злоупотреблять этим, так ведь, Марк? — спросила она. — Довольно странно слышать такие заявления из твоих уст.
— Феррер довольно суров к студентам, не принимающим этого всерьез, вот почему я тренируюсь, — рассмеялся Марк. — Он настоящий садист. Совершенно не похож на других учителей: тем, как одевается, как разговаривает с нами…
Когда друзья Марка вновь появились у них дома, Марчелла услышала, как они с раздражением обсуждали нового учителя. Однажды Марк признался матери, что, когда он особенно неудачно исполнил произведения Гершвина, Кол довел его до слез.
На следующей неделе в «Санди таймс» Марчелла прочитала статью о Феррере. Его дальнейшая работа в академии ставилась под сомнение в связи с тем, что он начал выступать в вечерних программах в отеле «Карлайл». Он играл и пел произведения Гершвина и Кола Портера, в исполнении которых отличался особым мастерством. Мягко отвергая высказанную в его адрес критику, он заявил:
— Я исполнитель. И играю всюду, где мне платят деньги!
Наиболее обеспеченные из учеников отправлялись в центр города, платили по двадцать пять долларов за входной билет, чтобы вечерами по пятницам услышать игру своего учителя. За шесть недель выступлений Кол Феррер завоевал себе множество почитателей, для которых стал подлинным идолом.
Утром в понедельник он взирал на Марка гипнотическим взглядом своих черных глаз. Нескольким коллегам-преподавателям, пользовавшимся его расположением, Феррер заявил, что у него не было ученика столь талантливого, как Марк. Многие из преподавателей хотели бы узнать, что произвело на Кола большее впечатление — талант Марка или его внешность. Разумеется, Марку нечего было добавить к характеристике учителя, когда он описывал его как «холодного, как лед», или как «высокомерного».
Поэтому Марчелла была удивлена, когда в самый канун Рождества Марк сообщил, что пригласил Кола и нескольких друзей зайти к ним после концерта Шопена в «Карнеги-холле».
Роман Марчеллы «Самая большая любовь» на протяжении многих недель прочно удерживал первое место в списке бестселлеров; теперь, когда подарочные издания книг, приуроченных к Рождеству, заполнили витрины магазинов, спрос на нее стал понемногу падать. Эми донимала Марчеллу вопросами, побуждая взяться за новую книгу. Она же еще не могла найти подходящей темы и под любым предлогом старалась держаться подальше от своего рабочего кабинета.
