– По осени еще, – начала она вспоминать, – как тех… как меня со стравы домой привезли… надумала наша мудрая чадь послать к уграм, подмоги просить. Дары повезли… паволоки, я узорочье все мое отдала… Ни снизки не осталось. Обещали им дань давать… И недавно, седмицы с три, приехал Житина назад и сказал: князь Файса кланяется, за дары благодарен, большого войска дать не может, с саксами большую рать ведет непрестанную, но пять сотен всадников с братаничем своим Такшонем вышлет. Володислав все по заборолу ходил да в полуденную сторону смотрел. Говорил, пришли бы угры сейчас – ух мы бы стоптали их всех… ну, киян.

– А когда именно пришлет – не сказал? – Соколина подползла к ней по кошмам и слушала, ловя каждое слово.

– Месяц брал на сборы. Вот, срок выходит… вроде… у меня все дни в голове перемешались.

Эльга выпрямилась, потом перевела взгляд на телохранителя у дверей:

– Ольрек, беги к воеводам… и к князю.

Гридь кивнул и мигом выскочил за дверь.

Воеводы, уже расставившие дозоры и собравшиеся отдыхать, вновь сошлись и набились в княгинину юрту, где ветер не мешал беседе. Сели кругом на кошмы у огня, будто степняки, все эти потомки норманнов и славян: Святослав, Острогляд из Киева, Грозничар из Чернигова, Ингвар-младший из Ладоги, Тородд и Хакон из Хольмгарда, княжич Судимир Воиславич из Плескова, князь Видогость с Шелони, Равдан из смолян, Гуда с Ловати, дружинные бояре во главе с Мистиной. Лют, как самый среди них младший (князь старший в любом собрании, сколько бы ему ни было лет), пролез в ту сторону, где теснились женщины, и улегся, положив голову на колени Предславе. На него косились, но молчали: он только что вернулся из дозора, и в тепле его так разморило, что не было сил даже сидеть. К тому же все уже знали, что минувшей ночью это он прикончил деревского воеводу Величара и в его греческом доспехе нынче вечером объезжал окрестности русского стана. Однако Предслава, не переставая слушать бурный разговор бояр, опустила руки и стала перебирать волосы Люта: для нее это был все еще тот же мальчик, чье детство прошло у нее на глазах. Занятая своими бедами и тревогами, она еще не осознала, что в это собрание он допущен не потому – или не только потому, – что приходится братом Мистине.

– Как ты оброс… – шепнула она, пропуская меж пальцев длинные светло-русые пряди. – О!

Ей вдруг бросился в глаза меч в ножнах, лежащий возле бока Люта. При дрожащем огне костра перемигивался искрами тончайший узор из кусочков серебряной и медной проволоки, что отличает настоящие «корляги».

– Да ты теперь… вольный человек и знатный муж!

Предслава покачала головой, дивясь, как много изменилось в близком ей семействе за такой недолгий срок.

Лют лишь улыбнулся, не открывая глаз.

– Извод бы взял угров этих, только мне и дела теперь с ними еще ратиться! – тем временем говорил княжич Судимир, двоюродный брат Эльги и заодно зять Тородда и Хакона. – Нам бы и восвояси уже собираться. Просинец кончается, зимнего пути два месяца осталось самое большее, засядем в распутицу на Ловати где-нибудь, да, Видята?

Шелонский князь Видогость, зять Эльги, молча кивнул. В глазах Тородда и Хакона тоже отражалось понимание: они представляли себе сложности перевода войска от Киева к Ильменю зимой и тем более по весенней распутице.

Что войску делать дальше, теперь, когда сопротивление рода деревского сломано и последний их князь, скорее всего, мертв, Святослав и его приближенные намеревались обсудить завтра. Однако новость насчет угров стоила того, чтобы отодвинуть отдых. Пять сотен всадников – немалая сила, при том что противостоять им русы могли лишь в пешем строю. Княжьи табуны насчитывали несколько сотен голов, но русы не бились конными. Опыт сражений против сильной конницы имели только Мистина, встречавшийся с греческими катафрактами, и Грозничар, воевавший с печенегами. Столкнуться с конницей в земле Деревской никто из бояр не ожидал, и весть о них сейчас, когда все почитали войну почти законченной, вызвала на усталых лицах озлобление и мрачность.

– Угры к нам пойдут с юго-запада, близ верховий Случи, – говорил Мистина. – Ждать надо в Веленеже на Случи. К бужанским рубежам поближе. Лют, сколько войску идти отсюда до Веленежа?

Лют подскочил и сел прямо, отбрасывая волосы с лица.

– По рекам, как мы в дань ходили… По Тетереву до Перемила… Днищ пять, если нигде не мешкать.

– Стало быть, надо завтра и выступать.

– Со всем обозом пойдем? – сказал Асмунд. – Если без него, то авось и побыстрее выйдет.

– Отправим обоз в Киев, – Святослав взглянул на мать.

– Это князь верно мыслит, – кивнул Мистина. – Водить с собой весь полон и по дороге его кормить – лишний труд и расход. Только на ногах будет виснуть. А в Киев целее будет.

– Вы хотите, чтобы я вернулась в Киев?

– С древлянами война закончена, – улыбнулся Эльге Тородд. – И чем сражаться с Такшонем, тебе, княгиня, лучше вернуться в город и не оставлять его сиротой так надолго.

Решено было, что Эльгу до Киева проводят Судимир и Видогость, не считая трех вышгородских сотен, а все остальные завтра же тронутся к Тетереву и пойдут на юго-запад до его истока.

– А заодно по западному краю Деревов пройдемся! – сказал Острогляд.

– Что там за племя обитает? – спросил Святослав.

Он явно повеселел от мысли, что мать возвращается в Киев и он остается единственным повелителем объединенного киевского войска. При Эльге ему не удавалось почувствовать себя полновластным владыкой, над которым – только боги.

– Случане, – подсказал Лют. – Колен у них девять, а правит ими ныне Будерад, Мирогостев сын, Веленегов внук.

– Где он сидит?

– Город его Туровец, стоит на Случи.

– Далеко до него от Веленежа?

– Два дня пути. По реке вверх.

– Не пойти ли нам сразу туда? – юный князь оглядел воевод. – Сядем в Туровце, оттуда по округе будем дружины рассылать.

– Нам, княже, сперва с уграми надо переведаться, – напомнил Асмунд. – А как с ними покончим, сможем на Туровец идти и хоть до весны там прохлаждаться. А то угры объявятся, а нам до них два дня ходу – вдогон пешими за конными не побежишь.

– А они как увидят, что здесь князей нет, так все разорят под корень, что после нас цело осталось, – пробурчал Острогляд.

Святослав надменно взглянул на него:

– Здесь есть князь. Это я.

Назавтра тронулись в путь. До Тетерева войско дошло вместе, потом разделились: Эльга с Ивором и тремя вышгородскими сотнями повела полон и часть обоза в Киев, а Святослав, забрав из добычи съестные припасы, двинулся по Тетереву на юго-запад, к верховьям Случи. После разгрома собранной Володиславом рати и гибели самого князя – в доказательство ее Святослав вез с собой шлем, разрубленный в лобовой части, – сопротивления древлян ожидать более не приходилось, хотя значительная часть их земли еще оставалась непокоренной.

Эти места Лют хорошо знал: с двенадцатилетнего возраста Свенельд брал его с собой в зимние объезды земли Деревской. Вдоль Тетерева ему были хорошо знакомы все роды, гнезда и веси. Получив под начало оставшуюся при князе вышгородскую сотню Енаря Шило, Лют почти неизменно возглавлял передовой отряд. Мистина в глубине души опасался, как бы он не получил стрелу в глаз из лесной засеки, поэтому предложил пустить вперед всю сотню: по десятку всадников местные удальцы могли выстрелить с перепугу, но при виде сотни предпочтут тихо убраться с дороги.

Слухи о разгроме Искоростеня бежали впереди войска: порой кияне заставали брошенные веси и городки, порой старейшины выходили навстречу, предлагая дань и клятвы покорности. Успокоенный победой на берегах Ужа, Святослав принимал эти клятвы, разрешал старейшинам самолично потрогать полуразрубленный шлем Володислава как доказательство его гибели. Но и с покорных родов тоже брали военную дань – треть зерна, хорошую тканину, меха, свиней, птицу, нужную для прокорма дружины в пути, отроков и девиц в челядь, детей старейшин в тальбу.