И вот он идет по серым плахам причала – загорелый, как все побывавшие в Греческом царстве, с красной чертой шрама на левой скуле. Ступает сильно и мягко, будто пард, обутый в свои старые «датские» башмаки, избитые о каменистую землю Вифинии…
– Вижу, ты мне рад! – с искренним удовольствием отметил Мистина, обнимая Хельги.
– Ни разу в жизни… так счастлив не был! – Хельги обнял его в ответ, улыбаясь до ушей.
Ну а что же теперь – заплакать, что ли?
– Не ждали ведь уже? – Мистина с наслаждением смотрел ему в глаза, в которых, вопреки улыбке на губах, отражалось острое разочарование и почти горе.
– Ой, Свенельдич, не ждали! – Дежень тоже потянулся обнять рослого воеводу. – Уж думали, все…
– Что в живых меня нет? – Мистина над его плечом подмигнул Хельги.
– Что до весны вестей не будет. Здоров будь, Тормар! – Дежень поклонился главному хозяину Витичева, сошедшему на пристань вслед за Мистиной.
– А вы тут уже и осенние пиры без меня справили?
– Справили. – Дежень покосился на Хельги, вспомнив, какие разговоры на этих пирах велись.
И что раздела Ингваровой державы удалось избежать только благодаря тому, что княгиня не пожелала отказаться от надежды все же увидеть Свенельдича живым.
– Ну, теперь еще справим! За возвращеньице! – Мистина хлопнул боярина по плечу. – Гонца готовь.
– Сам поеду! – усмехнулся Дежень: у него-то не было причин жалеть о возвращении Мистины. – За такую новость князь обручье серебряное пожалует! Ох он и ждет тебя… Как девка Купалий.
– Ну, что там? – Мистина бросил лишь беглый взгляд на причал, где по очереди высаживались его люди, и снова взглянул на Деженя: – Что в Киеве?
– Неладно в Киеве, – Дежень тут же и подтвердил его опасения. – Княгиня на князя осерчала и в Вышгород со всем двором уехала. Знаешь ведь, что он…
Боярин хотел продолжать, но осекся. Мистина на миг прикрыл глаза и так переменился в лице, что Дежень даже испугался. Но тут же понял, что это – облегчение.
Осерчала на мужа и уехала в Вышгород… Эльга сделала примерно то, что Мистина от нее ждал, и это было куда меньше того, чего он боялся. Особенно в тот нехороший первый миг, когда услышал от Тугана о новой Ингваровой женитьбе.
И вот тут Хельги, тоже наблюдавший на ним, наконец улыбнулся почти от чистого сердца. Надежда обманула его, но не обманул расчет. А значит, и возвращение Свенельдича с войском еще может обернуться на пользу ему, а не во вред.
* * *
Не в пример Хельги Красному, Мистина даже не подумал послать к Эльге в Вышгород гонца тайком от Ингвара. Он-то не сомневался в своем праве непременно ее увидеть – чуть раньше или чуть позже. И все же он дурно спал от нетерпения в последнюю ночь и с трудом сохранял внешнее спокойствие в последний день пути. Хорошо знакомые берега Днепра и острова перед Киевом проплывали мимо, как во сне. Замирало сердце от мыслей: должно быть, Ингвар догадался послать к ней в Вышгород, времени хватило бы на дорогу туда и обратно, пока войско шло от Витичева. Она захочет его встретить. Эльга даже должна это сделать, раз уж, как рассказал Дежень, она перед всеми мужами нарочитыми утвердила свое право на звание княгини русской. Тогда она будет на причале у Почайны. И он увидит ее сразу, как только лодьи подойдут. Мгновения, когда его взгляд наконец найдет ее, Мистина ждал с таким чувством, будто ему впервые за полгода позволят вдохнуть.
Хорошо, что все это лето в Греческом царстве ему просто некогда было о ней много думать.
И теперь, ради Эльги, он постарался сделать так, чтобы ей понравилось зрелище его возвращения.
Ей бы понравилось. Наверное, она бы засмеялась. Но над густой толпой киевлян, заполнившей причалы у Почайны и склоны берега, висел негромкий изумленный гул. Ветра почти не было, слегка моросило, и лодьи шли мимо киевских гор на веслах. Тем не менее у идущих впереди на мачтах висело по полотнищу – разной формы, разного цвета… И лишь когда первые ряды приблизились к причалам, стало видно, что это шелковые одежды и ткани – кафтаны, рубахи, накидки, занавеси, церковные покровы… Они полоскались на реях, висели на штевнях, пестрели на бортах. Было почти так, как рассказывали про уход Олега Вещего из Царьграда: под парусами для руси – из паволок, а для славян – из коприны. Но сейчас боги не послали такого сильного ветра, чтобы разорвать дорогую добычу; кавадионы, мантионы и камизионы лишь махали широкими рукавами и расшитыми полами, будто приветствуя изумленных киевлян. Потрепанные за время похода скутары, принарядившись таким образом, вдруг стали чудо-лебедями – будто выплыли к Почайне прямо из тех сказаний, где сама Солнцева Дева на ночь подводит к облачным берегам свою золотую лодочку.
Трубили все рога, имевшиеся в войске, голоса их отдавались между склонами киевских гор, далеко уносясь над водой, будто призывая небо и землю в свидетели радостного события. В другой раз Мистина посмеялся бы, глядя на изумленные лица жителей. Но сегодня он лишь скользил по ним пристальным взглядом, выискивая единственное лицо, которое так хотел увидеть. Мгновения убегали прочь, и нарастало ощущение пустоты. Была бы она здесь – он бы почувствовал ее, даже не видя.
Но вот он заметил Ингвара – под красным княжеским стягом, впереди толпы гридей – и взял себя в руки. Сердце кольнуло – что бы там ни было, именно Ингвару сейчас приходилось труднее всех. А о том, как сильно его ждали, Мистина догадывался по напряженному молчанию. Конечно, на причалах не было тихо: толпа из нескольких тысяч человек под открытым небом не может не издавать звуков, – но никто не кричал, не подкидывал шапок. Все смотрели на него и его лодьи, как на видение. Не смели верить глазам, хотя были предупреждены о возвращении войска.
Но вот лодья подошла к причалу – к тому же, от какого уходила полгода назад. Мистина ступил на плахи с мостков – в светлом, серебристо-желтоватом шелковом кафтане на куньем меху. У пояса висел греческий меч с золоченым набором, а вместо поношенных старых башмаков теперь на воеводе были греческие желтые сапоги с обшитым жемчугом голенищем.
Ингвар в окружении своих людей стоял шагах в десяти и смотрел на него, как на вернувшегося с того света. Взгляд его был пристальным, но не так чтобы радостным: потрясение еще не пропускало радость. Мистине вспомнился тот день на заставе Иерон, когда он, после двухдневной неизвестности, вновь увидел Ингвара и с облегчением убедился, что побратим хоть и ранен, но жив. Тогда он тоже не сразу смог осознать, что ему, пожалуй, следует радоваться.
Теперь все было наоборот. Это он провел четыре месяца среди постоянной опасности, а Ингвар не знал, жив ли его побратим.
Только на последних шагах Ингвар, будто вдруг очнувшись, сошел с места и двинулся Мистине навстречу. Они обнялись молча: в эти первые мгновения говорить было нечего и не за чем. Ответ на самый важный свой вопрос каждый из них получил, увидев другого.
И тут гриди, а за ними и народ закричал, наконец поверив, что это не сон. Войско вернулось. Почти вдвое меньшее, чем уходило, даже если присчитать тысячу Хельги Красного. Но после долгих дней в тоскливом ожидании, что не вернется никто, и эти одиннадцать тысяч были счастьем.
Ингвар не остался совсем без войска. Русь в Киеве не осталась без силы. Держава между двух морей устоит. Сейчас в это верили все, и никто не хотел думать о сложностях.
Мистина выпустил Ингвара из объятий, но остался стоять рядом, держа руки на его плечах. Они смотрели в лицо друг другу, будто каждый проверял, найдет ли побратима прежним после долгой разлуки и всех ее испытаний.
– А мы уже ждать перестали… почти, – сказал наконец Ингвар.
– Да неужели ты поверил, что я дам себя убить? – Мистина усмехнулся, словно говоря: ты же меня знаешь.
– Я – нет. Другие вот…
– Кто ж это? – Мистина мельком подумал об Эльге, и на сердце повеяло холодом.
Не могла же она поверить, что он погиб!
– Где… – начал он.
Но тут Ингвар от него отвернулся, и Мистина, проследив за его взглядом, обнаружил возле себя юную, лет шестнадцати-семнадцати, женщину – невысокую, смуглолицую, кареглазую, миловидную, несмотря на явную примесь степняцкой крови. Одетая в богатую красно-синюю далматику, видную из-под шелкового же кафтана на соболях, с золотыми греческими подвесками поверх белого шелкового убруса, она приветливо улыбалась ему и протягивала медовый рог.
