После князя и Дорогожи свои жертвы приносил Хельги. Собственная его жена, Пестрянка, находилась в хазарской Карше, на другом краю света, и помогала ему сестра Ута. Ингвар был не слишком доволен тем, что бойкого шурина приходится допустить до этого дела в княжеском святилище, но отказать не мог: высокий род Хельги и успех похода давали ему все права перед людьми и богами, и из ревности настраивать против себя тех и других Ингвар не посмел. Для этого дня Хельги надел самый роскошный из добытых кафтанов – из запасов никомедийского стратига. Киевляне ахнули, увидев кавадион, сшитый из трех видов узорного шелка. На груди были видны вытканные многоцветные медальоны, изображавшие вознесение древнего царя Александра в вышний мир при помощи двух орлов. Казалось, сам василевс царьградский не мог выглядеть богаче. В это мгновение Хельги, и без того уже прославленный своим родством с Вещим и рассказами о походе, владел сердцами всех, кто на него смотрел. Олег Вещий умер тринадцать лет назад, еще многие здесь помнили его, пусть и стариком; и теперь в толпе шептались, как, мол, племянник на дядю-то похож – в одну версту! И пусть даже это была неправда – внешнего сходства с Олегом его племяннику досталось очень мало, – в нем увидели продолжение Вещего, и это значило очень много.
Головы и прочие положенные богам части жертв оставили на жертвеннике, остальное унесли на княжий двор. На пиру Эльга заняла свое обычное место, слева от Ингвара, как равная ему жена и совладелица княжеской власти. На ней была все та же «печальная сряда», усеянная каплями крови. Уже потемневшие, эти пятна казались не неряшеством, а знаком ее священного достоинства. Хельги сидел у верхнего края стола с ее стороны, на самом почетном месте. Свой красный кавадион он заменил такими же белыми одеждами: почтив богов, он теперь отдавал дань скорби по Эймунду, который приходился младшим братом и ему.
На пол возле главного очага положили старый Олегов щит – в обычное время он украшал стену позади княжеского престола. Ингвар сам снял его оттуда – щит почитался как святыня, и никто другой, кроме преемников, не смел к нему прикасаться. На красной коже виднелось несколько отметин от вражеских клинков, плашка с краю болталась, но никто не мог сказать, в какой из последних своих битв Вещий им пользовался. Подвыпив, старые оружники часто спорили об этом, и каждый якобы еще отроком в той битве был… Ингвар положил щит возле очага – на священном месте в гриднице, где и сейчас жил дух истинного хозяина этого дома. Эльга накрыла щит вышитым рушником, поставила лучшую чашу и несколько серебряных блюд. От всякого блюда, что вносили с поварни отроки, она сама брала лучший кусок и выкладывала к очагу, приглашая дух Вещего поучаствовать в пире. И вслед за ним – дух своего отца, Олегова младшего брата, и дух Эймунда. Оба они погибли в сражении, и уж конечно, близких родичей Вещий с удовольствием примет за своим столом. К потере отца Эльга давно привыкла, но при мысли о брате вновь смахивала слезы. Найдет ли его дух, покинувший тело так далеко отсюда, дорогу к этому угощению?
Сегодня все было как прежде: с другой стороны от Ингвара не сидела Огняна-Мария, в рядах его дружины не было Бояна и прочих болгар. Как христиане, они не могли быть при жертвоприношении и уехали на этот день на лов. Зато присутствовали все лучшие люди киевские: бояре со старшими сыновьями, гриди – все, кто уцелел в походе. Среди старших оружников Свенельда мелькнули знакомые лица бояр древлянских – Турогость, Обренко, Дарун. Пока варилось мясо жертвенных животных, подавали разную дичь, птицу, рыбу. Глядя, как отроки и ее служанки носят блюда на столы, Эльга вновь ощущала себя в былых временах, когда они с Ингваром были едины. Неужели те времена не вернутся? Неужели кареглазая болгарыня встала между ними навсегда? Так хотелось, чтобы Огняна-Мария вдруг растаяла, как дурной сон! Дела руси и земли Русской и без того совсем не хороши! Чтобы все уладить, нужно соединить усилия – Олегова рода и Ульвова, Южной Руси и Северной. Зачем Ингвару понадобилось в такое время вбивать между ними клин? Своими руками губить собственную державу?
Надо думать, такие же мысли посещали и гостей – Эльга не раз замечала, какими взглядами киевляне соединяют ее и Ингвара. Но лицо ее оставалось спокойным: за эти долгие дни она попривыкла к своему несчастью и обрела силы хранить невозмутимость. Она – не просто жена, для которой лишиться любви мужа значит потерять все. Она – княгиня русская, наследница Олегова рода. Не муж дал ей это достоинство, и не ему отнять. Княгиней она остается, даже не будучи его женой, и это сознание помогало ей гордо держать голову. Скорее муж понесет потери от их разрыва – и помоги ему боги, чтобы он лишился только жены…
Хельги сопровождали четверо его людей: Перезван, Агнер, Раннульв и Синай. Но успехи Хельги были видны не только по нему и спутникам: те бояре, у кого он успел побывать в гостях, уже красовались в кафтанах с шелковой отделкой, в новых шапках и поясах. Всякая обновка такого рода быстро замечалась в городе – последние два года они стали редкостью – и обсуждалась на всех дворах.
Эльга прохаживалась вдоль столов, где отроки рассадили гостей по ее указке, по старшинству и почету. Теперь ей оставалось угощать их, передавая, как положено, куски испеченного ею же хлеба, который ломал и рассылал с отроками Ингвар. Все это она за два года своего княжения проделывала не раз – сейчас невольно улыбнулась, вспомнив, какая гордость переполняла ее на пирах в первую осень… и как Мистина тогда улыбался ей с верхнего конца стола с ободряющим лукавством в глазах. Сейчас она исполняла свою обязанность, почти не задумываясь, что говорит. Но замечала, как при ее приближении на лицах отражаются волнение и смущение, будто мимо столов идет сама Дева Марена в одеждах цвета свежего снега.
Но вот наконец принесли котлы с вареной кониной и мясом бычка. Началась раздача: гости по старшинству подходили к Ингвару, он каждому выдавал кусок, разделяя кости по суставам; ломать их не следовало, чтобы к концу трапезы скелет животного можно было собрать целиком. Между очагами разложили обе шкуры: очищенные кости полагалось складывать туда. Потом шкуры с завернутыми в них костями зароют на полях, чтобы жертвенные животные могли возродиться и вновь быть посланы богами на пропитание людям.
И первым княгиня подвела к котлу своего брата Хельги: после хозяев он знатностью рода превосходил всех. За ним подошел Асмунд, двоюродный брат княгини и тоже племянник Вещего. Затем Свенельд – воспитатель Ингвара и сват княгини через ее сестру. Затем – старый Избыгнев и его сыновья, тоже сваты Олегова рода. Эльга стояла возле Ингвара и приветливо кивала каждому из тех, кто составлял силу ее рода на этой земле. Но даже те, кто составлял силу Ингвара – старые Олеговы хирдманы и нынешние его гриди, – были по большей части приведены в землю Русскую ее дядей, и в их ответных поясных поклонах княгине отражалось все почтение, через нее отсылаемое создателю державы.
Когда мясо было роздано, Ингвар поднял братину во славу богов и пустил по кругу. Сама Эльга неспешно шла за братиной вдоль рядов и несколько раз подливала хмельного меда: каждый отпивал по глотку, но гостей было столько, что братину, способную вместить напиток на всех, было бы и поднять невозможно. И чем дольше тянулся обряд, тем сильнее среди гостей заметно было нетерпение. Это чувствовал и Ингвар, однако именно поэтому проделывал все положенное с тщательностью старика. Каждое движение его сейчас было ступенькой, по которым он пытался подняться от земли к богам по праву князя. И при этом его не оставляло ощущение, будто «краснорожий ублюдок» идет за ним по пятам.
Но вот братина по первому разу обошла длинные столы и вернулась к княжьему месту. Эльга сделала знак отрокам наполнить ее снова.
– Я, Эльга, дочь Вальгарда, брата Олега Вещего, поднимаю эту чашу богам, – начала она, держа над очагом серебряный кубок. – Благодарю их, что сохранили в дальних краях брата моего, Хельги сына Вальгарда, и всю дружину его, позволили на Русь вернуться, добычу хорошую привезти, славу для руси в земле Греческой стяжать. Благо вам, боги!
