Мистина кивнул и выпил. Лишь мельком подумал: дом, где он родился, остался в Хольмгарде, если отсюда глядеть – на другом краю света. С тех пор он бывал там пару раз, но своим домом это место не считал: кроме могилы матери, он ничего и никого там не оставил. Уже много лет домом для него был Киев. Там находилась его середина мира. И та, в ком он видел хранительницу своего мира, – Эльга.
Туган говорил еще что-то, но Мистина больше не слушал. Это что же выходит: Ингвар взял в Болгарском царстве другую жену и привез ее к Эльге? Как она примет такую новость?
Что там сейчас происходит, в Киеве?
И чем дольше он думал об этом, чем яснее осознавал, к каким последствиям может принести внезапная новая женитьба его побратима, тем сильнее ему хотелось поставить на столик чашу и выйти, чтобы немедленно продолжать путь. Похоже, стольный город русов нуждается в его присутствии еще сильнее, чем он думал нынче утром.
* * *
Хельги Красный подошел к Киеву в первые дни листопада. Зная здешние порядки, из Витичева он послал гонца вперед – уведомить князя о своем прибытии.
– Гонец из Витичева! – задыхаясь не столько от быстрого шага, сколько от волнения, доложил десятский, Хрольв. Возвращения своих соратников гриди ждали с не меньшим нетерпением, чем князь, княгиня и родичи ушедших. – Войско…
– Кто? – рявкнул Ингвар, вскакивая на ноги.
Стол содрогнулся, а Огняна-Мария испуганно отпрянула и вытаращенными глазами посмотрела на Хрольва. Тот говорил на «русском» языке, то есть северном, несколько изменившемся в устах норманнов третьего-четвертого поколения, а новая Ингварова жена пока не выучилась понимать.
Ингвару кровь бросилась в лицо – от радости и тревоги. Этой вести он ждал днем и ночью. Разрываясь между Огняной-Марией и мыслями об Эльге – ведь и он пять лет привыкал считать ее своей судьбой и неотделимой частью себя, – между своим прошлым и будущим, между надеждами и опасениями полного крушения, – он всем сердцем жаждал, чтобы вернулся наконец его побратим, привез добрые вести… или хотя бы свое несгибаемое упорство и неустанную изобретательность. Если бы Мистина вернулся – хоть как, хоть с чем! – тяжкое княжеское бремя наполовину облегчилось.
– К-красный… – упавшим голосом пробормотал Хрольв, с неохотой делясь своим разочарованием. – Брат княгинин…
Не один Ингвар в дружине ждал Свенельдича – того человека, который уже лет десять говорил отрокам, что делать, и находил выход из любого затруднения.
– Тьфу, йотуна мать, жма тебя возьми! – выбранился Ингвар, не стесняясь стола и молодой жены.
Эльга не позволяла ему такого в жилой избе, но Огняна-Мария пока не понимала этих слов. Или делала вид, будто не понимает.
Ожидаемая радость обернулась жестокой досадой. В той же мере, в какой Ингвар сейчас жаждал увидеть перед собой побратима, Хельги Красному он желал обнаружиться где-нибудь не ближе Йотунхейма.
– Живой, стало быть… – Ингвар вновь опустился на свое место, осмысливая новость.
Несмотря на их прежние разногласия – улаженные в конце концов все тем же Мистиной, – появлению шурина Ингвару следовало бы радоваться. Имея под боком беспокойных древлян, он должен был всех богов благодарить за возвращение хоть какой-то части прежнего войска. При нем сейчас находилось три десятка гридей и три сотни болгар под началом Бояна. Те дружины, что пришли с ним из Греческого царства, уже разошлись восвояси, чтобы успеть по домам до снега. Нагрянь сейчас какая беда – у Ингвара не было под рукой военной силы, чтобы ей противостоять.
А Хельги Красный ушел в тот поход как его человек. По уговору старших бояр в Боспор Фракийский он направился первым – со своей дружиной из шести сотен отроков, кое-кем из наемников и прочих удальцов, пожелавших присоединиться. Уступая ему эту честь, Ингвар и Мистина в глубине души надеялись, что он первым и голову сложит при встрече с царскими судами. Честолюбивый, бойкий и храбрый родной племянник Олега Вещего очень мешал им, тем более что он и не скрывал своих притязаний на дядино наследство.
Но в то злополучное утро они еще не знали, с чем им предстоит столкнуться. Не догадывались, что приятный теплый ветерок, дующий им в лицо, погубит их – и спасет Хельги. Греческие хеландии дали огнеметные залпы по русским лодьям только тогда, когда те окружили их. Бронзовые сифоны, плюющиеся горящей смесью, стояли на носу и по бортам хеландий и могли накрыть противника одновременно с трех сторон. Кроме задней – с кормы не стреляли, потому что попутный ветер бросил бы пламя назад, на саму хеландию. И таким образом, суда Хельги Красного, возглавлявшие строй и успевшие пройти за корму грекам, неведомо для себя оказались в безопасности.
Ингвар обдумывал это уже потом – стиснув зубы, чтобы одолеть боль от ожогов и горе от потери половины ближней дружины, что сгорела и утонула у него на глазах. В этот раз богини судьбы улыбнулись Хельги, а не ему. Но о дальнейшей судьбе Хельги в это лето Ингвар ничего не знал: тот ушел через Боспор Фракийский на юг, к Царьграду, а Ингвар и Мистина остались севернее и в конце концов разошлись в разные стороны. Жив ли Хельги, жив ли хоть кто-то из тех двух тысяч человек, что вольно или невольно оказались под его началом? Или повстречались с сильными царскими войсками и полегли все до единого? Об этом можно было только гадать, но этим бабьим делом Ингвар не занимался.
И вот пришли вести. Хельги жив. Нашел силы выдержать целое лето в отрыве от прочего войска и даже вернуться на Русь.
Эльга… Она обрадуется возвращению сводного брата. Но Ингвара мысль об этом наполнила тревогой. Не хуже княгини он понимал, чей союзник прибыл в Киев. А он, Ингвар, почти один – кроме гридей и Бояна, при нем лишь двое двоюродных братьев, Фасти и Сигват. Два года назад, когда Хельги Красный впервые явился требовать своей доли наследства, здесь был Мистина. Он удержал Ингвара от поспешных опрометчивых действий и нашел способ все уладить. Ингвар был способен обойтись и без побратима – он не дитя, а Свенельдич не нянька. Но боялся в глубине души, что сгоряча наломает дров, а рядом не окажется Мистины, который может сказать ему «нет». Твердым голосом своего старого отца, слушаться которого Ингвар привык с четырехлетнего возраста.
– Ну… – Ингвар посмотрел на Хрольва. – С чем он? Сколько у него людей? Кто от него приехал?
– Селимир, словенин. Позвать?
– Не сюда. – Ингвар снова встал. – В гридницу пойдем.
Среди славян в дружине Хельги Селимир отличался наиболее знатным происхождением: его род владел городцом Люботешем на Ильмене, и отец Селимира считался малым князем в своей округе. Сейчас, с возвращением на Русь, это снова стало важно. Ингвар хорошо знал этот род: уже третье поколение Люботешичи подчинялись и платили дань его предкам в Хольмгарде. Уже поэтому Ингвар, отгоняя тревогу и волнение, встретил посланца со всей приветливостью: даже вышел ему навстречу к очагу и обнял. В Царьграде август лишь взирает на гостей с высоты золотого троноса – а тот порой хитроумные приспособления поднимают к самому потолку, будто в небо, – и даже приветствие от его имени произносит царедворец. Русский же князь еще сам в себе видел прежде всего военного вождя и мог лишь как брата приветствовать другого воина, посланца от родича и соратника.
Бойкостью ума Селимир не отличался, однако выглядел внушительно – рослый, плечистый, с золотистой бородкой, окаймлявшей круглое лицо. Сейчас его кожа, загоревшая за два года под жарким солнцем полуденных стран, была темнее волос. А греческий кафтан-кавадий из желто-зеленого самита и хазарская шелковая шапка, похожая на шлем с бармицей, и вовсе придавали ему такой диковинный вид, что даже княжьи гриди, многое повидавшие, недоуменно ухмылялись. И в ухмылках сквозила зависть… Селимир еще не сказал ни слова об успехах похода, но его наряд был весьма красноречив.
Вслед за Ингваром к Селяне подошла Огняна-Мария. Отрок передал ей рог с медом, и она протянула его гостю, приветливо улыбаясь.
