Но вот Колояр и Соломка принесли гусли. Боян проковылял к лодье покойного и уселся на кошму под самым бортом, там, где Черниге было бы лучше всего его слышно, если бы звуки этого мира еще до него доносились. И сама душа воеводы, наверное, невидимою птицей сидела сейчас на высоком штевне и прислушивалась. Клубы дыма, уносимые ветром от берега в море, вихрились над носом лодьи с резной головой сокола, и Мистине вдруг померещилось, будто он и правда видит там белую птицу с человеческим лицом…
По знаку Ингвара гриди уняли шум. Боян провел пальцами по струнам, и у каждого возникло удивительное чувство – будто тьму прорезали солнечные лучи, невидимые очам, но ощутимые сердцем. – Я принесу в жертву мертвому и его новым владыкам другую деву, куда лучше этой, – сказал Боян, и все стоявшие вокруг сомкнули ряды теснее, чтобы как можно больше людей могли его расслышать. – Да усладится слух твой, Царь Морской, песней во славу твою, сложенной дедами нашими! Была у матери дочка, Гостилюба, кровинка родная. Мать ее в зыбке качала, Качала и песни пела. Росла она, возрастала, Вошла в девичий возраст. Могла хозяйничать в доме, А мать ее не пускала, Ни по воду, ни к скотине. Девушки мать хвалилась У моря пред рыбаками, Что растит красоту-девицу Ясного солнца пригожей, Вдвое месяца краше… Удивительно, как нежно звучал низкий голос Бояна, рисуя красоту девы. И настоящее чудо творил он с каждым слушающим. Стоя на песке перед лодьей у моря, каждый ощущал себя где-то в другом месте – светлом, теплом, чистом, как цветущий луг ранним летним утром. Никто уже не видел той тощей девчонки в черно-красной плахте, что сидела у ног покойного в лодье – перед каждым сияла иная дева, прекрасная, как солнце, в лучах золотых прядей, с глазами небесной синевы… Шли рыбаки по морю, Громко спевали песни Про красоту-девицу, Что вдвое месяца краше, Яснее светлого солнца. Услышал рыбацкие песни Могучий Морской Владыка. Услышал и стал печален, Нахмурил чело свое грозно. Вскипели тут пенные волны От гнева Морского Владыки. Три дня бушевало море, Гнало высокие волны, Губило лодьи морские, Билось о белые скалы. Собралися мудрые старцы, Держали совет и сказали: Гневен Морской Владыка, Желает и требует жертву. Положено Князю Морскому Раз в девять лет – по деве. Голос певца изменился: в нем зазвучали грозные завывания бури, низкий шум валов, дробящихся о скалы, крики чаек, треск ломаемых весел. Каждый нахмурился, затаил дыхание, видя бурлящее море перед собою. И пробирало холодом от ожидания: вот-вот морской владыка явит себя взорам и назовет причину своего гнева… Мать как-то пошла за водою, Оставив одну Гостилюбу. Вышла девица из дома, Села у синего моря, Звонкую песню запела. Вскипело синее море, Погнало высокие волны, Ударило в белые скалы. Глядит пред собой Гостилюба И видит великое чудо: Стоит перед нею владыка Златые кудри по пояс, В руках золотые стрелы И лук с золотой тетивою. Слова говорит ей такие: Душа моя, красная дева, Давно я тебя поджидаю. Положена дань мне от веку, Раз в девять лет – по деве. Славен я всякою силой: Когда заиграю на гуслях, Пляшут волны морские, А вихри им подпевают. Златые мечу я стрелы Быстрее буйного ветра, В кого попадут мои стрелы, Тот занеможет немедля. Есть у меня источник, Девы его охраняют, Кто выпьет воды волшебной – Тот будет здоров и молод. Любимцев своих награждаю Великим я жалую даром: Кто мил мне, умрет в расцвете, Без дряхлости в тяжких недугах. По глади синего моря Я мчусь на конях проворных, Как ветер несутся кони По морю, ровно по суше. Живу я в богатом чертоге, В глубинах синего моря, Бесчисленны в нем палаты, Красного золота утварь, Белого серебра двери, Скатного жемчуга окна. Три сотни белых баранов, Три сотни черных овечек На стол подается в палатах, Где гости мои пируют. Всем изобилен чертог мой, А только в нем нет хозяйки. Тебя я избрал, Гостилюба, Княгиней морских чертогов, Будешь ты жить со мной В глубинах синего моря. Трудно было дышать, грудь сжимало от смеси восторга и ужаса: в глаза каждому смотрели золотые очи морского владыки. Сквозь легкие колебания прозрачных волн было видно, как тянутся вдаль золоченые палаты, сияют жемчужные окна, искрится самоцветами посуда на столах. Это потрясало – и в то же время казалось пугающе знакомо. Как будто в младенчестве каждый видел эти палаты, эти столы с пирующими гостями и самого хозяина, но был унесен оттуда так давно, что все забыл… А теперь вспомнил и вновь узрел потерянную родину. Вскрикнула громко дева И быстро бежать пустилась. Едва она оглянулась, Как видит великое диво: Исчез златокудрый владыка, И змей перед нею двуглавый, Одет золотой чешуею, Венцы на главах сверкают. Змеяка за девой мчится, Златые свивает кольца. Бежала дева близ моря, До белой скалы высокой, Настиг ее здесь змеяка И рухнул с ней в синие волны. И стала жить Гостилюба В глубинах синего моря, В богатом чертоге царском Женою Морского Владыки. Поют дунайские девы Славу красе Гостилюбы, Отроки славят владыку, А кто услышал – пусть помнит. |
