– Как видите, фараон восседает на троне в традиционном царском облачении…

– Головной убор немес[9] со змеёй и с ритуальным опоясыванием шендит[10].

– О! А вы, как вижу, неплохо разбираетесь в искусстве Древнего Египта! – провещал незнакомец. – Видимо, зря я помешал вашему созерцанию этой красоты.

– Нет-нет, я очень вам признателен, как раз именно этих сведений мне и не хватало, подзабыл слегка. Память – дама капризная.

– Вы очень любезны, сударь, – тряхнул головой человек, которого Ардашев уже мысленно окрестил художником. – Позвольте представиться: Фауст Иосифович Сарновский, археологический рисовальщик.

– Фауст? – невольно вопросил Клим.

– А что вас удивляет? Великий Гёте прославил имя, которое по-латыни означает всего лишь «счастливый» или «удачливый».

– Ардашев Клим Пантелеевич, только что окончил факультет восточных языков Императорского университета, – рекомендовался Клим и протянул руку.

– Весьма-весьма! – отвечая на рукопожатие, восхищённо выговорил художник и вопросил: – И какими же языками вы владеете?

– Турецкий, арабский, персидский, французский, английский и немецкий – эти я знаю в совершенстве, но есть ещё несколько других языков, на которых я читаю вполне сносно, но изъясняюсь как ребёнок.

– А что вас привело сюда? Ведь наверняка вы уже здесь были, если четыре года посещали Императорский университет?

– Вы правы. Был, и не раз. Но я получил назначение на службу в российское генеральное консульство в Каире и решил освежить знания перед поездкой, чтобы не прослыть невеждой, когда прибуду в эту страну. Человеческая память требует постоянной тренировки… А в университете я учился три года. Два месяца назад меня вызвали телеграммой в столицу и поставили перед дилеммой: либо я за семь недель самостоятельно прохожу программу четвёртого курса и, сдав экстерном государственные экзамены, уезжаю в Каир драгоманом, либо учусь ещё год и дожидаюсь свободного места в дипломатическом представительстве. А ждать, знаете ли, можно годами. Вот я и решил рискнуть. Терять мне было нечего. Но повезло, – Ардашев посветлел лицом и, указывая на всё то же изваяние, добавил: – Отличительной особенностью этого изображения Аменхотепа Третьего является виртуозная техника мастера, передавшая мимику каменного изваяния, – губы, искривлённые в лёгкой, слегка ироничной улыбке.

– Браво! Браво! – воскликнул Сарновский и вдруг погрустнел. – А вот у меня нет никакой определённости. Я торчу здесь уже третий день, делая эскизы всех этих скарабеев[11], ушебти[12] и саркофагов с одной лишь целью – убедить господина Батищева взять меня в качестве рисовальщика в археологическую экспедицию в долину Нила. Нас три кандидата, и кого он выберет – неизвестно. А посмотреть эту прекрасную и древнюю страну за казённый счёт – счастье, да вот кому оно улыбнётся – большой вопрос.

– А кто этот Батищев?

– Максимилиан Андреевич – наследник огромного состояния, позволяющего ему путешествовать в Страну фараонов столько раз, сколько заблагорассудится. Он собрал и продолжает пополнять богатейшую личную коллекцию египетских древностей. А почему бы и нет, если средства позволяют? К тому же это отличное вложение денег. Конечно, кое-что он иногда подкидывает Эрмитажу, но это сущие крохи. Как бы там ни было, но за это его и приняли на службу в храм искусств, истории и науки. Здесь он ведёт каталоги, заведует реставрацией и пишет научные статьи по древнеегипетской истории. Да и на поездки ему теперь тратиться не нужно. Его вояжи оплачивает государство, а ему лишь остаётся вести раскопки и скупать у гафиров[13] и разного рода пронырливых египетских дельцов ценные предметы. Максимилиан Андреевич прекрасно понимает язык пирамид и древних папирусов. Благодаря этому он весьма точно определяет ценность артефактов и потому не стесняется перепродавать втридорога то, что недостойно входить ни в его коллекцию, ни в собрание Эрмитажа.

– Никогда бы не подумал, что в России так много любителей старины.

– В том-то и дело, что богатых пруд пруди, а настоящих знатоков Египта – единицы. Каждый нувориш хочет иметь в своём кабинете какую-нибудь древнеегипетскую диковинку, чтобы похвастаться перед приятелями. Естественно, все обращаются к Максимилиану Андреевичу, и тот неплохо на этом наживается.

– Тут, наверное, целый тайный мир?

– Совершенно верно. Но не буду мешать вашему созерцанию. Продолжайте осмотр, а я примусь за рисунки.

– Желаю вам победить конкурентов и отправиться в Египет, – сказал на прощание Ардашев.

– И вам всего доброго!

Клим обошёл все залы и вскоре покинул Эрмитаж. Уже сидя в конке, он пытался понять, почему именно его, ещё не окончившего четвёртый курс, рекомендовали на вакантное место дипломатического драгомана в Каире. Вероятно, основную роль сыграли письменные благодарности, направленные в университет от полицейских, судебных следователей и прокуроров за раскрытие сложных преступлений. За эти три года ему удалось отыскать злодеев в Лондоне[14], Ставрополе[15], в Ростове и Нахичевани-на-Дону[16], а также в Ораниенбауме и Казани[17]. «Интересно, неужто и в Египте придётся вновь окунуться в поиски какого-нибудь супостата?» – мысленно спросил себя Ардашев и улыбнулся, вспоминая брошенную однажды им фразу, что охота на злоумышленника не только бодрит и щекочет нервы, но ещё и развивает логическое мышление. «Что ж, собеседование в МИДе я прошёл, назначение, командировочные и подъёмные получил. Мундиры пошиты, шпага куплена, и завтра я сяду на поезд и через два дня доберусь до станции Невинномысская, а уже оттуда на дилижансе – домой, в Ставрополь. До отъезда в Одессу у меня будет семь дней. Целая неделя в родном городе! Что может быть лучше?»

Николай Христофорович Папасов в свои сорок пять лет достиг в жизни всего, чего только желал. Начало его благополучию положил отец – Христофор Иванович, бежавший когда-то от притеснений турок в Таганрог, обвязанный матерчатым поясом, наполненным золотыми монетами. Но на берегу Азовского моря он задержался недолго и вскоре перебрался в Ставрополь, где и присягнул российскому престолу. Здесь же он начал скупать крупный рогатый скот и отправлять его в столицу. Первые приличные заработки позволили уроженцу острова Санторини купить в Гостином ряду лавку и торговать колониальными товарами. Не прошло и пяти лет, как предприимчивый грек построил дом на углу улиц Большой Черкасской и Хопёрской. Винокуренный завод и разные виды торговли привели к тому, что «его степенство» господин Папасов стал не только купцом первой гильдии, но и почётным гражданином города Ставрополя. Состоятельные греки, как и армяне, заботились об образовании собственных детей. Не был исключением и Христофор Иванович, пославший своих отпрысков в самые престижные заграничные университеты, по окончании которых все пятеро сыновей вернулись в Россию, где и продолжили заниматься коммерцией.

Николай Папасов – второй по возрасту из всех братьев – последние двадцать лет не только много путешествовал по миру, но и скупал полотна известных живописцев. Высокий, но с уже заметным животом, спрятанным под жилетку синего костюма-тройки, с внешностью то ли художника, то ли последнего французского императора Наполеона III: заострённое лицо, внушительный нос, длинные усы стрелами и бородка-эспаньолка. Справедливости ради стоить заметить, что и сам коммерсант увлекался живописью. Вершиной его мастерства стала «Мадонна с младенцем», висевшая в общей зале рядом с творениями К. Айвазовского, О. А. Гофмана, А. И. Шильдера и Ю. Ю. Клевера. Но особой гордостью владельца особняка на Воронцовской улице был эскиз Леонардо да Винчи «Мученичество святого Себастьяна» к одноимённой, но утерянной человечеством картине. На рисунке великого живописца был изображён святой страдалец древнеримского периода, привязанный к дереву и умирающий от попавших в него стрел на фоне пейзажа. Совсем небольшой размер работы (в европейской системе мер: 19 на 12,7 сантиметра), заключённый в паспарту, стекло и конвертированный с оборотной стороны картоном, датировался между 1482 и 1485 годами. И вот теперь этот набросок исчез, и на его месте красовалась подделка.