— Род, — тихонько позвал он, но Роджер не повернул головы и не открыл глаз.

— Господи, — прошептал Том. Он бессильно опустился на стул и повернулся к Джону. Тот молчал; при виде Роджера все ободряющие слова, которые он собирался сказать, вылетели у него из головы. Через несколько мгновений он все же опомнился и сумел проговорить:

— Идем. Мы заглянем к нему попозже, когда он очнется.

— Ты иди, — рассеянно сказал Том и придвинул стул вплотную к кровати. — Иди, а я пока тут посижу.

Джон понял, что переубеждать его бесполезно и что Том не двинется с места, пока Роджер не откроет глаза. Поэтому он молча кивнул, повернулся и вышел в коридор, прикрыв за собой дверь.

*

Роджера несла багрово-красная река, мерно катившая свои воды в багрово-красном лесу. Над его головой, в багровом небе, стояло багровое солнце. Он ничего не чувствовал, и на душе у него было спокойно, как никогда. Плаванию не было конца, но вдруг Роджер услышал какой-то звук. Он доносился откуда-то издалека и был едва различимым. Роджер напрягся и прислушался. Это был голос, до боли знакомый. Он что-то шептал, но что именно, Роджер никак не мог разобрать. И тут в ленивую беспечность медленного движения постепенно стала проникать боль. Она была тупой, но все время усиливалась. Наконец в голове у него словно сверкнула молния, и он очнулся.

Все тело страшно болело, он не мог пошевелиться. Он с трудом разлепил отекшие веки. Рядом сидел Том, уткнувшись лицом в простыню у его левого плеча, и тихо повторял:

— Род, господи… Бедный мой… Сволочи, как они могли… Мерзавцы… Боже… Родди…

Роджер повернул голову и пошевелил левой рукой — это все, на что он был способен, но Том уловил это движение и резко выпрямился. Глаза у него были красные и мокрые.

— Род!

Роджер попробовал улыбнуться. Том вскочил и хотел было обнять его, но вовремя спохватился, сел на место и осторожно взял его руку в свою.

— Родди…

Роджер слегка сжал руку Тома.

— Лисенок… Хорошо, что ты здесь… — еле слышно выговорил он. Было видно, что он делает над собой большое усилие. — Не плачь, не надо. А то мне бы тоже надо расплакаться, да я боюсь стать еще красивее…

Том шмыгнул носом и тоже попытался улыбнуться, но слезы потекли из его глаз сами собой. Ему больно было смотреть на Роджера. Он опустил голову и прижался щекой к его руке. Роджер снова прикрыл глаза; он уже успел устать, но от одного присутствия Тома ему стало чуть легче.

Вошел врач.

— Вам лучше сейчас выйти, ему нужен покой, — сказал он Тому. — Мы сделаем все, что сможем.

Том словно очнулся от глубокого сна. Деликатно поддерживая его под руку, врач помог ему встать и вывел в коридор.

Подошли ребята, обступили их.

— Ну что? — спросил Джон.

Том не отвечал. Вид у него был отсутствующий.

— Состояние очень тяжелое, нестабильное, — сказал врач. — Не знаю, что вам сказать, ребята. Шансы невелики. Мы делаем, что можем, но… — Врач смущенно развел руками. Помолчав, он повернулся и ушел. Джон положил руку Тому на плечо. Том поднял на него полные слез глаза. Он наконец полностью осознал, что произошло, и от мысли, что он, возможно, больше не увидит Роджера, не сможет его обнять, не услышит его голоса, у него больно сжалось сердце. Он хотел выйти на улицу закурить, но вдруг охнул и схватился за грудь. Ребята подхватили его и усадили в одно из свободных кресел.

— Что такое? — нахмурившись, спросил Джон.

— Не знаю. Что-то я… Дышать не могу… — пробормотал Том, все еще держась за грудь. — Джон… Как же…

Джон сел рядом с ним и обнял за плечи.

— Ну-ну, не надо. Успокойся. Может, еще обойдется…

Но он догадывался, что надеяться на это не стоит. Том вдруг уткнулся лицом в его куртку и разрыдался в голос. Ребята смущенно топтались вокруг, и Джон знаком попросил их выйти в больничный садик.

*

Четыре часа провел Том у кровати Роджера, держа его за руку и не отходя ни на шаг. Роджер иногда приходил в себя и, увидев Тома, слабо улыбался. Большую часть времени он был без сознания, а Том смотрел на него и беззвучно плакал. Ребята поняли, что ничем помочь не могут, и разошлись. Джон остался в коридоре, пообещав присмотреть за Томом и в случае чего всем сообщить. Но и от него было мало толку. Время от времени он подходил к двери палаты, смотрел на Тома и снова отходил, качая головой.

Какая-то пожилая женщина, вышедшая в коридор с костылями размять ноги, сказала участливо:

— Надо же, какой мальчик преданный, как прибежал, так и не уходит.

Тут только Джон вспомнил, что уже видел ее — она гуляла в коридоре, когда Том примчался в больницу и когда выходил из палаты в первый и последний раз, но тогда никто не обратил на нее внимания.

— Жена его, что ли, тут лежит? Я у него кольцо обручальное видела.

Джон посмотрел на нее и серьезно сказал:

— Нет. Муж.

*

В тот же день Роджер умер. Травмы оказались слишком серьезными, и к тому времени, когда его нашли, он потерял слишком много крови.

Ребята были потрясены и подавлены. Все они очень любили Роджера, и им было трудно свыкнуться с мыслью, что его больше нет, тем более что он погиб так нелепо и страшно.

Том же впал в ступор. Он совсем ослеп от горя, и умудренный горьким личным опытом Джон сразу сообразил, что за ним надо постоянно присматривать. Том мог попасть под машину, потому что не смотрел по сторонам, или элементарно умереть от голода; он стал равнодушен ко всему. Оставлять его одного было просто опасно, и Джон прямо из больницы забрал его к себе. После похорон Роджера он взял отпуск и около недели выхаживал Тома. Китти ему тоже пришлось перевезти к себе, так как больше о ней некому было позаботиться.

Днем Том часами сидел в кресле, тупо глядя перед собой, а по ночам плакал — тихо, но так горько, что и у Джона наворачивались слезы на глаза. Ребята заходили к нему, но Том был не в состоянии кого-либо видеть или с кем-то говорить. Он уходил и закрывался в ванной, а ребята сидели и тихо переговаривались, пытаясь осознать свою потерю.

Придя понемногу в себя и начав реагировать на происходящее, Том понял, что оставаться в Нью-Йорке больше не может. Как-то вечером, когда Джон готовил ужин, Том сообщил ему, что решил вернуться к родителям.

— Может, я скотина, но я больше так не могу, — сказал он. — На что ни посмотрю, мне все Рода напоминает, и так тошно становится, что хоть вешайся. Не могу я больше. Понимаешь?..

— Еще как понимаю, — сказал Джон, отрываясь от своего занятия и серьезно глядя на Тома. — И ребята, я думаю, тоже поймут. Наверное, так и правда лучше будет.

— Я буду вас навещать. Иногда… Наверное… — Том оборвал себя и отвернулся, чтобы вытереть глаза.

— Все образуется, — неуверенно сказал Джон, чтобы хоть что-нибудь сказать. Том обернулся, и они некоторое время внимательно смотрели друг на друга. Оба понимали, что если все и образуется, то это будет не скоро.

*

И снова ребята собрались у здания аэропорта. Только на этот раз никто не веселился; все смущенно и подавленно молчали. Девушки вытирали глаза. Никто не знал, что говорить, да и говорить, собственно, было нечего. Китти сиротливо съежилась в своей корзинке.

— Мне из полиции звонили, — сказал вдруг Джон. — Этих выродков все-таки поймали.

Это была правда. Через три дня после нападения на Роджера в ювелирную лавку на Сто двадцать пятой улице в Гарлеме пришли два подозрительных типа и сказали, что хотят продать бриллиантовую сережку. Рассматривая ее, чтобы оценить камень, старик-ювелир заметил на замке следы запекшейся крови. Он слегка испугался, но не подал виду. Как только посетители ушли, ювелир вызвал полицию и подробно описал их.

— Их уже давно разыскивали, они торговали наркотиками в школах, — добавил Джон. — А теперь их будут судить за убийство.