— Это верно, — опять вступил в разговор Мерль. — Если вы побежите или просто станете двигаться быстрее, время для вас замедлится. Все из-за того, что скорость света здесь такая маленькая. Относительность! Релятивистские эффекты обычно заметны на малых скоростях.

По выражению лиц многих сидевших за столом было ясно, что не одна Аманда только что узнала для себя много нового.

— Он прав, — подтвердил я. — Чем быстрее вы двигаетесь, — тем медленнее идет для вас время. Так что, в некотором смысле бег трусцой действительно может здорово продлить вашу жизнь.

Некоторые пассажиры при этих словах серьезно и понимающе покивали. Улыбнулся только Дэниел Хэффолт.

У Аманды, похоже, исчерпался запас научных вопросов, остальные тоже не были настроены продолжать, эту тему, и общий разговор за столом заглох. Пассажиры беседовали друг с другом о делах, рассказывали, кто куда едет, обсуждали подаваемые блюда.

Я уже решил было, что опасность миновала, как вдруг Аманда громко сказала:

— Знаю!

Я изо всех сил пытался смотреть куда угодно, только не на нее и не на Дженни, Аманда положила свою руку на мою:

— Утром стюард сказал мне, что ночью случился инцидент с одним из пассажиров. И я могу поспорить, что именно там вы получили свои царапины.

Если бы этим все ограничилось, я смог бы, пожалуй, снова замять этот разговор. Но не прошло и секунды, как Дженни поставила свою кружку не на стол, а прямо на кружку Тэйры. Кружка упала с ужасающим грохотом. Лицо Дженни побелело.

— Ну, хватит. Прекратите, слышите? — сказал я, но Дженни кивнула еще прежде, чем звук моих слов достиг ее. Она сидела, как нашкодивший ребенок, которого строгие родители застигли на месте преступления.

Головы обедающих за моим столом одновременно повернулись к Дженни. Те, кто расположился у дальнего края стола, первыми увидели ее реакцию, но их изображения доходили до меня с наибольшей задержкой. Наступила тишина.

— Ита-а-ак? — протянула Аманда, снова повернувшись ко мне, хлопая своими веками цвета темной ночи.

— Хватит, Аманда, — сказал я. — Произошел небольшой инцидент, но никто из вас не имеет к нему отношения.

— Ах, перестаньте! — неожиданно сказала Дженни. Таких живых глаз я до сих пор у нее не видел. — Перестаньте приставать к этому человеку, он настоящий джентльмен и не может признаться, что это сделала я.

Дженни уставилась в пол, затем снова подняла глаза. Кроме меня, на нее в ожидании смотрели еще восемь человек. Тэйра высоко вскинула брови. Дженни, сказала:

— Это не то, что вы думаете. Мистер Крафт… Джейсон помог мне.

Возможно, этим бы все и закончилось, но тут выступил Уэйд Мидсел.

— Помог вам? А может, позаботился и о себе? — Он широко улыбнулся Тэйре, но она сидела с мрачным видом с тех самых пор, как озорная улыбка исчезла с ее лица. Не хотел бы я встретить этот каменный взгляд. На лице Дженни выразилось страдание. Меньше всего на свете ей хотелось обсуждать свои личные проблемы с девятью незнакомыми людьми. Запинаясь, она произнесла:

— Дело в том, что… в общем, мне было нужно, чтобы… Господи, да просто со мной произошла неприятность, я испугалась, а Джейсон мне помог.

Говоря это, она сделала жест в мою сторону и кротко улыбнулась. О, как это было непохоже на ее вчерашнюю ярость!

Новую помощницу Лэйна Коффера ожидало глубокое разочарование — никто ничего не ел.

Теперь все смотрели на меня — кажется, — они вообразили, что присутствуют на — каком-то необычном спортивном состязании, и пришла моя очередь бить по мячу. Публике явно стало интересно наблюдать за поединком, и она ждала продолжения игры. Однако Дженни совсем не нуждалась в таком пристальном внимании, и поэтому я сказал:

— О, для меня это обычная, будничная работа. А знаете, по-моему, мы слишком углубились в обсуждение проблем, которые касаются только Дженни. Кстати, если кто-нибудь хочет отдохнуть после обеда — милости просим, комната отдыха работает.

Уэйд Мидсел фыркнул — достаточно громко, чтобы я отчетливо расслышал. Он прямо-таки расстроился — а что прикажете делать, если игрок бросает ракетку и убегает с корта! — но не пытался продолжать прерванный разговор.

Никто не пошевелился, все продолжали молча сидеть на своих местах. После короткой паузы Аманда вдруг выпалила:

— Вы что, пытались покончить с собой?

Так! Значит, тот, с кем она говорила, кое-что знал. Дженни смерила Аманду ледяным взглядом, в котором ясно читалось: а вам какое дело?

Эмил Франктон, бизнесмен, понял наконец мой намек и поднялся из-за стола, дав знак своему помощнику Хуану Эбсому следовать за ним:

— Мы, пожалуй, все-таки заглянем в комнату отдыха. — Неуклюже потоптавшись, он спросил: — Может быть, кто-нибудь присоединится к нам?

Было заметно, что он испытывает неловкость, но мне было трудно судить, что является ее причиной — неприятный разговор, сложности с адаптацией к суточному циклу корабля или, возможно, специфическая «ц-болезнь», которая иногда поражала новичков на кораблях нашего типа.

На приглашение Эмила никто не отозвался. Во всяком случае, он попытался разрядить обстановку и со словами: «Ну, так приходите попозже!», удалился в сопровождении помощника.

— Рассказать еще что-нибудь об устройстве корабля? — с надеждой воззвал я к оставшимся пассажирам.

Однако Уэйд Мидсел, видимо, решил обращать на мои призывы не больше внимания, чем Аманда. Он почувствовал, что своим молчанием Дженни неявно подтвердила, что Аманда попала в точку. Повернувшись к Дженни, он спросил:

— Слушайте, вы разожгли наше любопытство. Выходит, Аманда права?

В первое мгновение я был буквально ошеломлен столь грубой бесцеремонностью, но тут же почувствовал, что вопрос был задан тем же-самым тоном, каким я вчера разговаривал с Дженни. А в этом тоне звучало: «Ты хочешь лишить себя жизни? Но почему? Что заставляет тебя стремиться совершить самый нелепый, с моей точки зрения, поступок на свете?»

Я уже открыл рот, чтобы вмешаться, но тут Дженни вдруг совершенно спокойно заговорила. Наверно, ей было просто необходимо излить душу, пусть даже в компании посторонних людей. Кто знает, может быть, ей было легче от того, что все присутствующие практически незнакомы между собой…

— У вас когда-нибудь бывают такие моменты — озарения, что ли, — когда вдруг становится до боли ясно, что дальше все это продолжать незачем? Что жизнь просто запуталась сверх всякой меры? — говоря это, она смотрела только на меня, как будто мы были с ней вдвоем за столом. — Иногда это проходит, потом начинается снова. А я живу с этим чувством уже так долго, что для меня оно стало нормой. — Она наконец отвела взгляд от меня и посмотрела на Уэйда, как бы давая понять, что отвечала именно ему.

Я мысленно попытался поставить себя на ее место. О чем бы я предпочел говорить в такой ситуации — переживаниях, которые довели меня до попытки самоубийства, или о том, что делать, дальше? Решив, что лучше все-таки смотреть в будущее, я спросил:

— Но разве смерть — это выход?

Мгновение она озадаченно глядела на меня, потом ответила:

— Дело не в том, что смерть — это выход. Дело в том, что жизнь потеряла всякий смысл. Я не хочу смерти, просто порою мне не хочется жить.

Стремление отговорить ее от самоубийства превратилось у меня во что-то вроде навязчивой идеи. Понимая, что в основе всего лежат душевные переживания, я все же попытался прибегнуть к логике.

— А что, если умереть — еще хуже? — спросил я. — Вас, наверно, воспитали в духе одной из религий, которые обещают награду в загробной жизни?

Она кивнула.

— И вам никогда не казалось, что все это придумано специально для того, чтобы люди меньше боялись смерти? Или для того, чтобы они боялись причинить страдание другим, так как за это их ждет наказание в другой жизни? А может быть, другая жизнь еще хуже этой? Вполне возможно, это что-то вроде вечного ожидания в приемной врача, где вам непрерывно будут показывать старые видеофильмы о профилактике болезней.