Не бил барабан перед смутным полком,

Когда мы вождя хоронили,

И труп с разрывающим душу гудком

Мы в тело земли опустили.

Серели шинели, краснела звезда,

Синели кремлёвские ели.

Заводы, машины, суда, поезда

Гудели, гудели, гудели.

Молчала толпа, но хрустела едва

Земля, принимавшая тело.

Больная с похмелья моя голова

Гудела, гудела, гудела.

Каракуль папах, и седин серебро…

Оратор сказал, утешая: ?

«Осталось, мол, верное политбюро?

Дружина его удалая».

Народ перенёс эту скорбную весть,

Печально и дружно балдея.

По слову апостола не было здесь

Ни эллина, ни иудея.

Не знала планета подобной страны,

Где надо для жизни так мало,

Где все перед выпивкой были равны

От грузчика до адмирала.

Вся новая общность?

Советский народ

Гудел от Москвы до окраин.

Гудели евреи, их близок исход

Домой, в государство Израиль.

Кавказ благодатный, весёлая пьянь:

Абхазы, армяне, грузины…

Гудел не от взрывов ракет «Алазань»?

Вином Алазанской долины.

Ещё наплевав на священный Коран,

Не зная законов Аллаха,

Широко шагающий Азербайджан

Гудел заодно с Карабахом.

Гудела Молдова. Не так уж давно

Он правил в ней долгие годы.

И здесь скоро кровь, а совсем не вино

Окрасит днестровские воды.

Но чувствовал каждый, что близок предел,

Глотая креплёное зелье.

Подбитый КАМАЗ на Саланге гудел

И ветер в афганских ущельях.

Ревели турбины на МИГах и ТУ,

Свистело холодное пламя.

Гудели упёршиеся в пустоту

Промёрзшие рельсы на БАМе.

Шипели глушилки, молчали АЭС.

Их время приходит взрываться.

Гудели ракеты, им скоро под пресс,

Защита страны СС-20.

Над ним пол-Европы смиренно склонит

Союзников братские флаги,

Но скоро другая толпа загудит

На стогнах Берлина и Праги.

Свой факел успел передать он другим.

Сурово, как два монумента,

Отмечены лица клеймом роковым,

Стояли Андропов с Черненко.

Не зная, что скоро такой же конвой

Проводит к могильному входу

Их, жертвою павших в борьбе роковой,

Любви безответной к народу.

Лишь рвалось, металось, кричало:

«Беда!»

Ослепшее красное знамя

О том, что уходит сейчас навсегда,

Не зная, не зная, не зная.

Пришла пятилетка больших похорон,

Повеяло дымом свободы.

И каркала чёрная стая ворон

Над площадью полной народа.

Все лица сливались, как будто во сне,

И только невидимый палец

Чертил на кровавой кремлёвской стене

Слова:

Мене, Текел и Фарес. …

С тех пор беспрерывно я плачу и пью,

И вижу венки и медали.

Не Брежнева тело, а юность мою

Вы мокрой землёй закидали.

Я вижу огромный, разрушенный дом

И бюст на забытой могиле.

Не бил барабан перед смутным полком,

Когда мы вождя хоронили.

Шумели толпы демократов

В весенний вечер над рекой,

А одного из депутатов

Несли с пробитой головой.

Затихли жаркие дебаты,

Укрылась в сумерки земля,

Когда к отелю депутаты

Тихонько крались из Кремля.

Их на Васильевском, на спуске

Ждут сотни баб и мужиков.

Сюда и водки и закуски

Доставил мэр Москвы Лужков.

И для защиты депутатов

Туда, где высится собор,

ОМОНа рослые ребята

Пробили узкий коридор.

Но в жизни подвигу есть место.

Один отважный депутат,

Сказав:? «Мне в коридоре тесно!»

Пошёл в народ, как на парад.

Он шёл в народ и глаз не прятал,

Не притворялся москвичом,

Он был Народным Депутатом,

Таким и пуля нипочём.

Он подошёл с заветной думкой?

Узнать, что люди говорят,

Но тут его с размаху сумкой

Ударил пьяный демократ.

Прямо по темени ударил,

Как будто грянула гроза,

И вот лежит парламентарий,

Глядит в слепые небеса.

Лежит, обняв родную землю,

Сражённый возле входа в храм,

Над ним, раскаянью не внемля,

Ликует многоликий хам.

Чуть лысоватый, краснолицый

Одетый в брюки и пиджак,

Лежит на площади столицы

И про себя считает так:

«Прости, прощай, старушка-мама,

Прощай красавица-жена.

Я шёл по жизни только прямо,

А гибну - не моя вина.

Сражённый мафией столичной,?

Повсюду крёстные отцы,?

Я отдаю жизнь за импичмент,

Но встанут новые бойцы.

Я ухожу, совсем не старый,

Ещё я мог бы жить да жить…»

Но тут вмешались санитары,

Давай болезного грузить.

Вот понесли… Поплыл мой милый

Среди святынь и алтарей.

Его приветствуют могилы

Царей и ген. секретарей.

Над ним кометы, метеоры,

Над ним рубин кремлёвских звезд,

И крест Покровского собора,

И перевозки красный крест.

Страна героя не покинет,

Узнает? кто её герой.

И с постамента машет Минин

Своей мозолистой рукой…

С утра он вышел на трибуну.

На лбу кровавые бинты.

И губы сжаты, словно струны.

Глаза бесстрашны и просты.

Был бледен, но держался прямо,

Смог под овации сказать,

Что пал он жертвой наркомана,

Но им его не запугать.

И верю я - импичмент будет,

И знаю - конопле не цвесть,

Пока у нас такие люди

В ВС РФ и Съезде есть.