Почему? Прежде всего надо принять во внимание следующее. Если сосредоточиться на какой-то одной области – нейробиологии, эндокринологии, поведенческой экономике, генетике, криминологии, экологии, детском развитии или эволюционной биологии, – у нас останется достаточное пространство для маневра, чтобы решить, что биология и свобода воли могут сосуществовать. По словам философа Мануэля Варгаса из Калифорнийского университета в Сан-Диего, «утверждение, будто какой-то научный результат доказывает ошибочность представления о "свободе воли"… это либо плохая наука, либо академическая спекуляция»{4}. И если признать очевидное, он прав. Как выяснится в следующей главе, большинство экспериментальных нейробиологических исследований, касающихся свободы воли, привязаны к результатам одного-единственного эксперимента, в котором изучались события, происходящие в мозге за несколько секунд до некоего действия. И Варгас правильно решил бы, что этот «научный результат» (плюс те ответвления, что отпочковались от него за последующие 40 лет) еще не доказывает, будто свободы воли не существует. С тем же успехом нельзя опровергнуть идею свободы воли с помощью «научного результата» из области генетики – гены в целом говорят не о неизбежности, а, скорее, об уязвимости и вероятности, и до сих пор не найден ни один ген, вариант гена или генная мутация, которые могли бы опровергнуть представление о свободе воли[6]; его невозможно опровергнуть, даже приняв во внимание суммарный эффект всех наших генов, вместе взятых. Свободу воли невозможно отрицать и с точки зрения психологии развития или социологии, упирая на научные данные о том, что детство, наполненное жестоким обращением, лишениями, отсутствием родительской заботы и психологическими травмами, астрономически увеличивает шансы на появление среди нас серьезно покалеченного – и готового калечить других – взрослого, поскольку для этого правила есть и исключения. Да, ни один результат или научная дисциплина по отдельности справиться с этой задачей не могут. Но – и это крайне важный момент – соберите воедино все научные результаты из всех соответствующих научных дисциплин, и для свободы воли просто не останется места[7].
Почему? Ответ лежит глубже, чем идея о том, что если вы изучите достаточно много различных дисциплин, одну «–логию» за другой, то в конце концов обязательно найдете ту, что окончательно закроет вопрос о существовании свободы воли. А также глубже представления о том, что даже если в каждой дисциплине есть дыра, не позволяющая ей отрицать свободу воли, то, по крайней мере, какая-то другая дисциплина эту дыру прикроет.
Нет, тут дело в том, что эти научные направления, взятые в совокупности, отрицают свободу воли, поскольку все они взаимосвязаны и составляют единый и неделимый массив знаний. Рассуждая, как влияют на поведение нейромедиаторы, вы в то же время неявно рассуждаете о генах, которые определяют строение этих химических мессенджеров, и об эволюции этих генов: области «нейрохимии», «генетики» и «эволюционной биологии» невозможно отделить друг от друга. Изучая влияние событий внутриутробного развития на поведение взрослого человека, вы автоматически учитываете такие вещи, как пожизненные изменения в паттернах секреции гормонов или в генной регуляции. Рассуждая о влиянии стиля материнского воспитания на поведение повзрослевшего ребенка, вы по определению рассуждаете и о характере культуры, которую мать своими действиями транслирует. Тут нет ни единого просвета, куда можно было бы впихнуть свободу воли.
Соответственно, первая половина книги посвящена биологическим основам отрицания свободы воли, которые, в свою очередь, служат мостиком ко второй половине книги. Как уже было сказано, я с отроческих лет не верю в свободу воли и всегда считал своим моральным долгом не судить людей и не думать, что кто-то из них заслуживает чего-то особенного; старался жить без ненависти к другим и без претензий на особое отношение к себе. Увы, это оказалось выше моих сил. Конечно, иногда у меня получалось, но редко бывало так, чтобы моя непосредственная реакция на события соответствовала подходу, который я считаю единственно приемлемым способом понять человеческое поведение; тут я обычно терплю неудачу.
Как я уже сказал, даже мне кажется безумием принимать всерьез все выводы об отсутствии свободы воли. И все-таки цель второй половины книги – сделать именно это как в представлении каждого из нас, так и на уровне всего общества. Какие-то главы посвящены научным соображениям о том, как мы можем обойтись без веры в свободу воли. Какие-то объясняют, почему некоторые последствия отрицания свободы воли не катастрофа, хотя на первый взгляд таковыми кажутся. В других рассматриваются исторические свидетельства, демонстрирующие нечто принципиально важное относительно тех радикальных изменений, которые нам придется произвести в нашем мышлении и восприятии: мы так уже делали раньше.
Намеренно двусмысленное название книги – отражение двух ее половин: она посвящена как науке о том, почему свободы воли не существует, так и науке о том, как нам лучше жить, если мы это признаем.
ПРЕДСТАВЛЕНИЯ, С КОТОРЫМИ Я НЕ СОГЛАШУСЬ
Здесь я собираюсь обсудить кое-какие распространенные подходы, которых придерживаются авторы, пишущие о свободе воли. Они представлены в четырех различных комбинациях[8].
Мир детерминирован; свободы воли не существует. В рамках этого представления если верно первое, то должно быть верно и второе; детерминизм и свобода воли несовместимы. Я исхожу из этой перспективы, которую можно назвать «жестким инкомпатибилизмом»[9].
Мир детерминирован; свобода воли существует. Эти люди признают, что мир состоит из атомов, а жизнь, по изящному выражению психолога Роя Баумайстера (ныне работающего в Квинслендском университете в Австралии), «основана на неизменности и неумолимости законов природы»{5}. Никакого волшебства или сказочной пыли, никакого субстанциального дуализма, полагающего мозг и разум отдельными сущностями[10]. Вместо этого детерминированный мир рассматривается как совместимый со свободой воли. Этого подхода придерживаются примерно 90% философов и правоведов, и я в этой книге чаще всего буду дискутировать именно с такими «компатибилистами».
Мир не детерминирован; свободы воли не существует. Это эксцентричное представление, что все важное в мире происходит в результате случайности, которая и лежит в основе свободы воли. До него мы доберемся в главах 9 и 10.
Мир не детерминирован; свобода воли существует. Эти ребята, как и я, верят, что детерминированный мир несовместим со свободой воли, однако для них это не проблема, поскольку мир в их представлении не детерминирован, а следовательно, в нем есть место для веры в свободу воли. Такие «инкомпатибилисты-либертарианцы» встречаются редко, и я только изредка буду касаться их взглядов.
С этой четверкой связан квартет представлений о соотношении свободы воли и моральной ответственности. Последнее слово, очевидно, несет в себе большой смысл, и то, как оно используется людьми, обсуждающими свободу воли, обычно относится к концепции базовой справедливости, предполагающей, что человек может заслужить определенное к себе отношение, а мир – это приемлемое с точки зрения морали место, где один человек признается как достойный награды, а другой – наказания. Вот эти представления.
Свободы воли не существует, и поэтому возлагать на людей моральную ответственность за их действия неправильно. Я нахожусь здесь. (И как будет показано в главе 14, это совершенно не связано с вопросами наказания в целях сдерживания.)
