Еще раз огромное спасибо за шарф!

Целую,

Мэгги О'Рурк».

Когда Мэгги попросила брата отнести письмо в офис отца, чтобы оттуда его отправили по почте, Тедди выразил желание приписать несколько строк от себя. Мэгги согласилась – с условием, что он не будет читать то, что написала она. С тех пор, как отец повесил в ее комнате новые шторы, Мэгги стала вдруг напускать на себя невероятную таинственность, и это очень забавляло Тедди. Однако он сдержал обещание и, когда стал писать Кейт, сразу же закрыл письмо Мэгги, чтобы случайно не увидеть, что она там написала. У него тоже получилось целое послание:

«Здравствуйте, дорогая Кейт!

Как у вас дела? Как прошла ваша последняя поездка, вернее, как вы написали в письме Мэгги, ваше путешествие?

Слово «путешествие» звучит так заманчиво, что мне сразу хочется сорваться с места и отправиться в путь. На самолете, на поезде, на теплоходе – все равно… Просто сесть и поехать куда-нибудь. Это не означает, что я не люблю свой город – я люблю его. И я очень люблю свою семью. Но я считаю, что для человека очень важно повидать мир собственными глазами.

И в продолжение этой темы, я бы хотел спросить у вас: не могли бы мы с вами как-нибудь встретиться в Вашингтоне?

Конечно, мы еще не очень хорошо друг друга знаем, но помните, как мы с вами разговаривали о наших сестрах? Вы просто читали мои мысли… А потом вы еще и вымыли нашего Брейнера… Кейт, вы необыкновенная! Я должен вам это сказать, потому, что это чистая правда.

В общем, как-нибудь я обязательно приеду в Вашингтон: я хочу побывать в Верховном суде и в юридической школе, где учился мой отец. Если вы мне сообщите, когда вы будете свободны, то я могу приехать как раз к этому времени.

Надеюсь, у вас все хорошо. Передайте Бонни привет от меня. Брейнер уже опять весь грязный, и мы с Мэгги решили вымыть его на автомойке – так же, как это сделали вы! Футбольный сезон этого года закончился. Мы заняли второе место, а команда Ривердейла – третье (мы их обставили!). Большое спасибо, что вы пришли тогда на нашу игру.

Берегите себя, Кейт.

Ваш друг,

Тедди О'Рурк».

Сидя в своем офисе, Джон достал из бумажника визитку Кейт Хэррис. Он внимательно посмотрел на нее и написал адрес офиса Кейт на конверте с письмом Мэгги. Потом он положил конверт в специальный ящик, чтобы Дамарис наклеила на него марку и отправила по почте.

При одном только взгляде на имя Кейт сердце у Джона дрогнуло. Он знал, что в значительной степени это было связано с его переживаниями из-за нарушения адвокатской этики: он все ждал, что ему позвонят из Главного полицейского управления Коннектикута и спросят, какими сведениями он располагает о причастности его клиента к исчезновению еще одной девушки.

Однако Джон чувствовал, что главная причина его волнения при воспоминании о Кейт была все же в другом. Он не мог забыть их поцелуй. Воспоминание о нем неотступно преследовало его и завладевало всеми его мыслями и чувствами, как будто он был подростком, впервые обнявшим девушку. Эта картина вставала перед его глазами, по меньшей мере, раз двадцать на дню: темная автостоянка, горящие глаза Кейт, радость от того, что они только что помогли одной семье защитить их ребенка, и потом – внезапная вспышка страсти между ними…

Это было просто какое-то наваждение, и Джон никак не мог от него избавиться.

Вчера, сидя напротив Меррилла и Фила Беквита, он опять унесся мыслями к Кейт и их поцелую. Меррилл что-то сказал, потом повторил еще и еще, но Джон, витающий в облаках, никак не реагировал.

– Кажется, вас это настигло, Джон? – наконец донесся до него многозначительно вкрадчивый голос Меррилла.

– Что, Грег?

– Проклятие… или подарок судьбы…

– Какое проклятие? Какой подарок?

– О, это – одержимость… Вы встретили девушку! Поделитесь же со мной, Джон! Расскажите мне все – так же, как я вам рассказывал. Вы влюблены, вас переполняют чувства! Я вижу это по вашим глазам.

– Я просто устал, Грег, – ответил Джон: он снял очки и потер переносицу, стараясь придать своему лицу бесстрастное выражение. – Это не одержимость, это самое обычное переутомление.

Меррилл недоверчиво покачал головой и еще шире заулыбался. Ответ Джона нисколько не убедил его. Он забарабанил пальцами по столу, чтобы привлечь внимание психиатра.

– Доктор, ведь это же одержимость, навязчивая идея! Я вижу это в его глазах! Посмотрите сами, доктор! Разве я не прав?

– Я сейчас занимаюсь вами, мистер Меррилл, – сухо сказал доктор Беквит, даже не взглянув на Джона. – А вовсе не вашим адвокатом.

– Бог нас любит! – вскинув голову, восторженно воскликнул Меррилл. – Он направляет нас, указывает нам путь, даже если мы не обращаемся к нему с молитвами… Это Бог свел нас с Джоном. Джон понимает меня, потому что внутри он такой же, как я. Наши сердца стучат одинаково. Ведь одержимость это то же самое, что и любовь!

– Давайте продолжим, – перебил его Джон. Ему было не по себе при мысли о том, что в чем-то Меррилл был прав: он и в самом деле стал одержимым – он не мог не думать о том поцелуе даже здесь, в этой тюрьме.

– Итак, мистер Меррилл, – невозмутимо произнес доктор Беквит с легкой улыбкой, – вы готовы приступить к нашему важному разговору?

– Да. Я готов…

– Ну, что же, тогда начнем. И начнем мы с… – доктор порылся в своих записях, – … с Энн-Мэри Хикс. Будьте добры, расскажите мне о том, как вы ее впервые увидели… и обо всем, что произошло после.

Джон поднялся, чтобы уйти и предоставить возможность знаменитому эксперту спокойно работать с его клиентом. На его заключении о психическом заболевании Меррилла Джон собирался строить свою защиту. Доктор Беквит и раньше работал с клиентами Джона, но Меррилл – это был особый случай, представляющий огромный интерес для научных исследований известного психиатра.

Сейчас, взглянув на письмо Мэгги, Джон опять почувствовал на своих губах поцелуй Кейт и не мог уже больше думать ни о чем другом.

– Добрый день, господин адвокат, – раздался знакомый хриплый голос, и в кабинет вошел его отец.

– Здравствуй, папа, – сказал Джон, поднимаясь, чтобы пожать руку отцу. – Проходи. Что тебя привело сюда?

– А, я ездил в аптеку за лекарствами для Мэ… для меня, для себя, то есть… совсем я заговорился. У меня опухоль на большом пальце, болит ужасно – сил нет.

– Ладно, папа, – заметил Джон, усмехнувшись. – Я же знаю, что лекарство нужно для Мэв, можешь этого не скрывать. Ну, а что все-таки между вами – может, расскажешь?

– Не суйте свой нос не в свое дело, молодой человек, – ворчливо произнес отец, стараясь казаться строгим, но не в силах сдержать смущенной улыбки.

– Хорошо, папа, как хочешь.

Патрик кивнул головой, довольный тем, что ему ничего не пришлось объяснять сыну.

– Я по дороге зашел в суд, но там сегодня не было никаких слушаний. Скучно живете, скажу вам, господа адвокаты… В мое время все было не так. Жизнь в суде кипела, ни дня не проходило без слушаний… Это я тебе говорю, сынок, как бывший адвокат и бывший судья!

– Да, славное было время, правда, папа?

– Славное, Джон, это точно. Ну, а что у тебя? Это дело Меррилла так до сих пор и тянется?

– Я бы не сказал, что оно «тянется». Мы постепенно продвигаемся.

– А как ко всему этому относятся твои коллеги? Как они смотрят на то, что такой толковый адвокат, как ты, все свои силы и время отдает столь неблагодарному делу?

– Честно говоря, кто как, – ответил Джон и жестом пригласил отца сесть в виндзорское кресло с золотой эмблемой Джорджтауна, а сам откинулся на спинку своего стула перед письменным столом. – Они разделились на две партии. Те, кто против смертной казни, меня поддерживают. А у тех, кто за нее, мои действия вызывают раздражение.

Отец усмехнулся.