– Уберут помещения и вынесут трупы, – вполголоса объяснил Маджид.

Трупы без всяких церемоний выбросили за борт на поживу крокодилам. Новицкий стискивал кулаки, а Смуга смотрел на все это холодным стальным взглядом. За час со всем управились, и невольников снова загнали в трюм.

– Теперь должны вывести брата, – шепнул Маджид.

– А потом? – спросил Новицкий.

– А потом европейца.

Окрестности окутались лиловыми сумерками, на болоте сильно заквакали лягушки. На фоне гаснущего неба повисли тучи москитов. Раздался писк проснувшихся летучих мышей, ласточки искали ночлега. На темном небе выплыл полумесяц, начал свое путешествие по небу и воде. Когда открылись двери коридора, ведущего к каютам, было уже слишком темно, чтобы как следует разглядеть выведенного тройкой мужчин пленника. Но что-то в манере двигаться, может быть, в фигуре пленника заставило сердце Новицкого бешено забиться, его пронзила какая-то невыразимая тоска, печаль по чему-то утраченному навсегда, сжала горло. В молчании наблюдали они за недолгой прогулкой пленника, потом смотрели, как обитатели корабля готовятся ко сну. Со стороны озера поставили стражу. Ночь все тянулась, слышался лишь монотонный плеск падающей воды. Больше ждать было нечего, решили вернуться в лагерь и отдохнуть до утра.

Вильмовский приготовил для них еду, все уселись у слабого костра.

– Есть ли возможность освободить пленников? – спросил Вильмовский.

– Да, но легче всего было бы это сделать в джунглях, – задумчиво ответил Смуга. – Здесь их слишком уж тщательно охраняют. Прорваться со стороны озера невозможно, на это нечего и рассчитывать.

– С военной точки зрения, – вступил в разговор Гордон, который уже послал солдат с рапортом и просьбой о подкреплении, – проще всего было бы занять скалы и потребовать сдаться. А не послушаются, так поджечь это осиное гнездо…

– Я не собираюсь принимать участие в резне, в которой погибнут невинные люди, – решительно воспротивился Новицкий, до той поры, как ни странно, молчавший.

– Прямая атака смысла не имеет, – повторил Смуга. – Тем более, что негры боятся крокодилов.

– Пока будем терпеливо наблюдать и надеяться на благоприятные обстоятельства, – решил Вильмовский. – А сейчас пошли спать, скоро рассвет.

Новицкий никак не мог заснуть, поднялся, когда солнце еще не окрасило горизонт, хотя обычно он не любил вставать рано. Полежать, поваляться немного в постели, разглядывая стены и потолки, потянуться, – все это он относил к приятной стороне жизни. Сегодня же его подгоняло какое-то неопределенное нетерпение. У тлеющего костра уже сидели Вильмовский с Маджидом. Наскоро поев, все трое отправились на вчерашний наблюдательный пункт. В тепле солнечных лучей к верху тянулся влажный воздух. Пароход был окутан туманом, а когда тот развеялся, они могли наблюдать за утренней «прогулкой» невольников. На этот раз вместе с ним вышел и Наджиб, брат Маджида. Европейца же не вывели, Новицкий обратил внимание Вильмовского на это обстоятельство.

Они шепотом поговорили о таинственном узнике, кто это может быть и при каких обстоятельствах он попал в неволю. В конце концов согласились с предположением Маджида, что это, видимо, какой-то христианский миссионер, в последние годы их в Уганде появилось очень много – и английских, и римско-католических. Они часто даже соперничали между собой. Поскольку миссионеры не всегда достаточно уважительно относились к местным, пусть и варварским обычаям, случалось, их убивали[420]. Тем не менее, они внесли огромный вклад в уничтожение рабства в этой части Африки. Промышляющие этим занятием мусульмане их ненавидели. Подобное предположение выглядело вполне резонно.

Тем временем на палубе началось оживленное движение. Выносили стулья, лавки, принесли кресло с высокой спинкой.

– Что-то затевается, – прошептал Вильмовский.

– Похоже на суд. Будут кого-то судить, – произнес Маджид.

– Как это судить? – изумился Вильмовский.

– А вот так! Их вожак считает себя законным владыкой.

– Так ведь он сумасшедший!

Маджид кивнул.

– Клянусь Аллахом, так оно и есть.

На палубе тем временем соорудили временный зал для судебных заседаний с креслом для судьи и столиком для обвиняемого. Сзади встали охранники и несколько негров невольников, их специально вывели для этого случая.

Когда все было готово, появились два черных охранника, одетых в одинаковые белые шаровары, такие же рубашки и жилеты, в руках они держали кривые сабли, за поясом заткнуты по два серебристых пистолета.

– Это личная охрана вожака. Безжалостны и крайне опасны! – прошептал Маджид.

За ними торжественно выступал человек, облаченный в нечто, полностью повторяющее одеяние фараона. Бросались в глаза скрещивающиеся на груди символы власти: бич и скипетр, напоминающий пастуший посох.

«Салли! – промелькнула мысль. – Точно как во сне Салли…» – начал было Новицкий, но тут же застыл, увидев идущего вслед за «фараоном» человека с корбачом. После всех вывели пленника и теперь в свете дня его можно было как следует разглядеть.

У Новицкого перехватило горло, бинокль выпал из рук. Вильмовский хватал воздух ртом, будто его душило, и так замер. Они забыли о Маджиде и его объяснениях, забыли обо всем на свете. Перед ними был Томек. Истощенный, исхудалый, но живой. Живой Томек!

Нелегко было в это поверить, после дней и недель поисков, после всех колебаний между надеждой и отчаянием. Но стоял ясный день и со скалы все было видно, как на ладони. Никаких сомнений, это был Томек. Положение, в котором он оказался, было пока неясно, и, конечно, опасно, но хоть он был жив и невредим.

– Иисус, Мария! – шептал Новицкий. – Вы меня услышали! Вы меня услышали!

По щекам Вильмовского медленно текли слезы.

То, что ему снова встретился Томек, «фараону» показалось необычным поворотом судьбы. Он ведь отдал его пустыне в добычу. А пустыня вдруг вернула своего заложника. Провидение снова поставило Томека на его, «фараона», дороге. Как еще можно было это событие расценить, как не сверхъестественное знамение, неведомый обет, наложенный самим Богом.

«Воля Аллаха! Инш Аллах», – думал «фараон». – «Раз сам Бог отменил вынесенный мною приговор, этим он хотел мне что-то сказать».

Сперва в его больной голове родилась идея – взять Томека в дело! И он был уверен, что это вполне возможно. Он знал многих европейцев, знал их невероятную жадность. Им всегда чего-то было надо: денег, славы, значительности, власти или хотя бы античных реликвий и самых обычных, мало чего стоящих сувениров… Томек отвергал все предложения. Сперва это изумляло «фараона», а потом так разочаровало и обозлило, что в присутствии пленника он всегда был готов сорваться, вспыхнуть гневом.

Со временем «фараон» стал считать сопротивление Томека единственной причиной всех своих неудач, символом нависшего над ним рока. Ведь ему пришлось срочно бежать из Фив, а дела на севере страны были полностью остановлены. И он пришел к решению прекратить внутреннюю раздвоенность, вызванную «зловещим» присутствием этого узника. Но как это сделать, имея дело с примечательным законом Божьим? «Фараон» выбрал… суд.

Томек занял место напротив «трона», предназначенное для обвиняемого. Молодые люди меряли друг друга взглядами. В горящих глазах судьи пылали страдание и ненависть. В глазах же обвиняемого можно было заметить лишь выдержку и покой. Томек не питал иллюзий, спасти его могло только чудо. Все, что он был в состоянии противопоставить ненависти, – это достоинство.

Начался суд. Судья на безукоризненном английском языке задавал вопросы. Каждый раз ему отвечало молчание. Томек держался так, будто не просто это все его не занимало, а вообще до него не доходило. Взгляд его был устремлен поверх палубы, на окружающий, такой прекрасный мир. Он повернул голову к ближним скалам, улыбнулся про себя.