«Тополиный пух, жара, июнь…» – надрывалась магнитола в машине, припаркованной возле настежь раскрытого окна отделения милиции номер сорок три, что на Петроградской стороне. Лейтенант Иващенко, несший сегодня первое самостоятельное дежурство, лениво размышлял: стоит ли сделать замечание меломану-водителю или лучше просто прикрыть окно. Впрочем, если закрыть, это не спасет. К тому же песня вполне соответствовала ситуации: ночная духота и комья тополиного пуха, обычного в самой середине лета, имелись налицо. Жара не спадала даже ночью, а пух летел большими хлопьями, напоминая сероватый снег, что вызывало ностальгические воспоминания о зиме. «Сугробы» этого пуха уже скопились по углам дежурки.

Нет, закрывать окно не хотелось. Слишком душно, слишком жарко, а кондиционеры в районных отделениях не предусмотрены. «Чай, мы не баре!» – как любил приговаривать майор Кабанов в ответ на жалобы своих подчиненных. Впрочем, такой же фразой он встречал даже просьбу о выдаче пачки писчей бумаги или банки типографской краски для снятия отпечатков пальцев…

Выходить из помещения, обходить здание и вступать в препирательства с водителем лейтенанту Иващенко также было лень.

Усилием воли заставив себя подавить раздражение, возникшее от музыки, лейтенант вернулся к важному делу. Кроссворды, а точнее, сканворды – крупные и красочные – сержант Иващенко уважал, и даже очень. Покупал все еженедельные газеты и тонкие аляповатые журналы, в которых было обещано это простенькое развлечение для ума. А также и отдельные сборники: «50 кроссвордов», «100 кроссвордов, сканвордов и чайнвордов», «Самые новые кроссворды» и прочую чепуху. Благо их щедро и в большом количестве предлагали в электричке, в которой лейтенант Иващенко трясся и томился ежеутренне минут сорок по дороге на службу. Там он и наловчился разгадывать нехитрые вопросы, сначала заглядывая через плечо других пассажиров, а потом уже и самостоятельно.

– Имя царицы из древнегерманского эпоса? Э-э-э… пятая «г», последняя «а», аж десять букв… да…

«Жара, июнь…» – напоследок взвизгнула автомагнитола за окном и заткнулась.

«Ну наконец-то!» – вздохнул Иващенко. И тут раздался стук в дверь.

– Занято, – пошутил Иващенко, но потом испугался, что это его непосредственный начальник – майор Кабанов – пришел проверить, как лейтенант справляется с первым ночным дежурством.

Майор Кабанов, надо сказать, таких шуток не понимал. Как-то раз на первое апреля сотрудники сорок третьего отделения решили начальство разыграть – вполне невинно – прислали ему пригласительный билет на встречу с известным питерским шоуменом (а по совместительству – малоизвестным сексопатологом) доктором Щегловым.

Гром и молнии, которые обрушились на головы подчиненных, когда розыгрыш открылся, размах имели чудовищный – чуть до рукоприкладства не дошло. С тех пор сотрудники сорок третьего отделения милиции шутить с начальником избегали.

В дверь снова постучали.

– Войдите! – сказал Иващенко, на всякий случай скинул пачку журналов и газет с кроссвордами в ящик стола и зачем-то приподнялся со стула.

В дежурку вошла, а точнее, вплыла дама. Вот именно, что не девушка, не женщина, не барышня даже – а дама.

Крупная блондинка лет тридцати в черном шелковом брючном костюме и с черной же газовой косынкой на голове вошла и застыла в дверях.

«Брунгильда», – сразу всплыло в памяти лейтенанта неугаданное слово из кроссворда.

«Надо бы записать, а то еще забуду», – с сожалением подумал он, вслух же произнес:

– Слушаю вас, проходите.

Дама прошла к столу дежурного и произнесла неожиданно высоким нервным голосом (от которого Иващенко даже вздрогнул):

– Здравствуйте! У меня случилось несчастье!

– Добрый день, – произнес Иващенко. – В чем дело?

– У меня пропал муж! Вы должны найти его, немедленно!

Под конец фразы голос ее сорвался почти на визг, и дама бурно разрыдалась.

Иващенко смутился-засуетился, схватил с подоконника пластиковую бутылку, в которой отстаивалась вода для поливки цветов. Налил этой воды в стакан, подскочил к даме – щелкнул несуществующими каблуками и бряцнул несуществующими шпорами.

Но дама от воды отказалась. Она вынула из черной лакированной сумочки носовой платок, от которого сразу повеяло какими-то неземными духами. Дама крепко и смачно высморкалась и уставилась на лейтенанта круглыми немигающими глазами. Удивительно, но косметика на ее ухоженном лице не потекла от столь бурных рыданий.

«Хорошая косметика. Водостойкая, наверное, – подумал Иващенко. – Не то, что у моей Аньки, та как заревет – так вся в синих разводах, смотреть жутко, как вампирёныш».

На пришедшую даму смотреть было куда приятнее.

– Наша фамилия – Дублинские, – она сделала паузу, чтобы посмотреть на реакцию лейтенанта. Однако лицо Иващенко оставалось непроницаемым. Дама с некоторым даже недоумением хмыкнула и продолжила: – Вы понимаете, мой муж, Сергей Владимирович, прилетел вчера из Германии, сказал, что у него дела на пару часов, ушел из дома и не вернулся. Вы понимаете, такого никогда не было! Умоляю вас! Надо что-то срочно делать!

– Подождите, гражданочка! Давайте разберемся… – Иващенко достал из ящика несколько листов бумаги.

– Да что тут разбираться? Надо! Срочно! Розыск!

Дама кричала.

«Дублинские», – подумал Иващенко. В кроссвордах ему эта фамилия не попадалась.

– Погодите. Когда, вы говорите, он ушел из дома?

– Вчера. В семнадцать ноль-ноль, – четко ответила мадам Дублинская. – То есть в пять.

– Ага, – неопределенно ответил лейтенант и сделал пометку.

Дублинская снова сорвалась на крик:

– Вы что, не понимаете?! Мы же время теряем! Надо всесоюзный розыск объявлять!

– Всероссийский, – машинально поправил ее Иващенко.

– Да хоть всенародный! Вы что, не понимаете?!

– Я-то понимаю, но и вы поймите – в розыск мы можем объявить человека, только если он не появлялся более трех суток. А по вашим словам, он только вчера из дома ушел.

– Вы что, с ума сошли? А если с ним что-то случится за эти трое суток?

– Очень может быть, что погуляет – и вернется, – попытался успокоить ее лейтенант. Но его фраза возымела обратное воздействие. Дама снова сорвалась на крик:

– Мой муж не гуляет! Как вы смеете?! Он солидный человек! Профессор! Мировая знаменитость! Он вчера с симпозиума прилетел! Я уже и в бюро несчастных случаев звонила, и по моргам. С ним точно что-то случилось. Он не может просто так пропасть!

– Ну-ну, все бывает, – продолжал твердить свое Иващенко. – Бывает, что и солидные люди загулять могут.

– Я вам говорю, не может он загулять! С ним что-то случилось!

– И вы меня поймите. Не имею я права раньше трехдневного срока в розыск объявлять, – упрямо сказал лейтенант. – Хоть режьте на куски – не имею.

– А зачем вы тогда тут сидите? Что вы можете сейчас сделать? Нельзя же совсем бездействовать. Человек пропал – вы понимаете?!

«Вот заладила, – подумал Иващенко. – Такая не отвяжется. Надо что-то придумать, а то ведь будет сидеть тут трое суток, дожидаться».

– Я могу сейчас у вас заявление принять, – пришла в голову Иващенко спасительная мысль. – Но ход делу мы сможем дать только по истечении трехдневного срока. Согласны?

Дама посмотрела в глаза лейтенанта милиции и, увидев только ледяную непреклонность, поняла, что препираться бессмысленно, и кивнула.

Иващенко протянул ей несколько листов бумаги.

– Пишите. И как можно подробнее опишите обстоятельства. Сесть можете вон за тот столик.

Иващенко показал в угол своего кабинета, где стоял второй письменный стол. По идее, за ним должен был сидеть еще один инспектор, но по причине хронической нехватки кадров стол был не занят.