Но, как оказалось, столь сумбурно-неласково начавшийся день, еще даже не переваливший за половину, запаса своих каверз еще не исчерпал, и валившиеся на Еву с самого утра подставы не оставили ее своим гадским вниманием и на этом этапе пути.

Методом, в самом что ни на есть прямом смысле, экспериментального тыка вдвоем с водителем маршрутки Еве удалось установить тот факт, что ее чемодан никаким образом не помещался в небольшом багажном отсеке автомобиля, то есть совсем, как тело того гадского толстяка в кресло железнодорожного экспресса. Пришлось ставить чемодан в проходе салона и на каждой остановке выслушивать недовольное шипение и раздраженные упреки всех выходящих и входящих пассажиров. Оно и понятно, она бы, наверное, тоже недовольно ворчала, окажись на их месте.

Но все рано или поздно заканчивается, и с чувством небывалого облегчения Ева высмотрела показавшуюся из-за поворота такую знакомую остановку на трассе.

Напутствуемая осуждающими взглядами и недобрыми пожеланиями оставшихся в машине пассажиров, она наконец-таки выбралась из маршрутки.

И пошел дождь.

Зонт у нее, разумеется, имелся, кто ж путешествует в ноябре по просторам России да без зонта? Может, какой большой оптимист и путешествует без средства защиты от падающей с небес воды, но Ева к числу таковых не относилась – зонт у нее имелся. Да еще какой – отличный, можно сказать, красавец зонт… Только он находился в чемодане, етишкина кондрашка!

В чемодане!

И раскладывать-разваливать этот гроб на колесах на остановке среди натекших луж, ковыряться в вещах и доставать этот прекрасный зонт из-за пятнадцати минут энергичной ходьбы до конечной точки ее маршрута не имело никакого смысла.

Поэтому, накинув на голову поверх стильной шапочки капюшон куртки и натянув перчатки на руки, глубоко вздохнув и продленно выдохнув, Ева мрачно-решительно ухватилась за ручку чемодана и двинулась по асфальтированной дорожке в сторону главной поселковой улицы.

Погибельно крякнув, несчастное колесо окончательно и бесповоротно сломалось и отлетело в тот самый момент, когда мокрая, злая и до бог знает чего уставшая Ева отперла сложный сейфовый замок капитальной тяжелой калитки и шагнула на участок.

– Ну, хоть так, – проворчала она, поднимая с дорожки вывалившееся из крепления колесико, – а не по дороге. Спасибо и на этом.

Закрыв и заперев за собой калитку, она пошла по дорожке к дому, постояла у ступенек, ведущих на крытую веранду, опоясывавшую две стороны дома, одновременно являвшуюся некой буферной зоной между участком и солидной железной дверью главного входа.

Тягостно вздохнув от последнего предстоящего рывка и положив колесо, которое так и держала в руке, сбоку от дорожки, она ухватилась двумя руками за ручку и поволокла чемодан по ступенькам на веранду. При этом понося непотребными словами и этот гадский чемодан, и все попадалова сегодняшнего дня вместе взятые, и свое решение тащиться в эту Калиновку в целом.

Ну втащила – слава тебе господи! Добралась-таки! Фу-ух…

Первым делом она сейчас запустит котел, прямо вот не раздеваясь, только скинет ботинки, протопает в хозяйственную комнату и запустит всю эту канитель, включит все рубильники, поставит чайник и заварит себе чаю, а потом…

Ева привалила к стене у двери колченогий, неустойчивый, задолбавший ее до невозможности чемодан, достала ключи из сумочки и вставила в замочную скважину.

Ключ не проворачивался, и замок не открывался… по простой и вполне себе банальной причине – поскольку уже был открыт, а дверь ее домика оказалась незапертой.

Если честно, Ева не испугалась и даже не насторожилась – а пофиг уже все! Лишь успела прокрутить в голове вполне логичное объяснение этому факту. Даже два вполне логичных и возможных объяснения.

Она нажала на ручку, открыла дверь, переступила порог и… встретилась взглядом с совершенно незнакомым ей мужчиной, стоявшим в проеме распахнутой двери, ведущей из прихожей-сеней в коридор перед большой гостиной комнатой.

Среднего роста, стройный, даже скорее сухощавый, но весь какой-то мускулистый, лет сорока, наверное, с русыми волосами и проседью в короткой стрижке, вполне привлекательной, но неяркой, очень мужской внешности, с весьма-а-а непростым, внимательным взглядом темно-серых глаз, в данный момент смотревших на нее доброжелательно-улыбчиво.

Вообще вся его поза и то, как он стоял – расслабленно, с опущенными руками, с раскрытыми, немного развернутыми вперед ладонями, – демонстрировали то, что и должны были показать и для чего задумывались – открытую, доверительно дружескую доброжелательность и полное отсутствие агрессии. Классическая телесная демонстрация, однозначно трактуемая и понятная любому, даже начинающему профайлеру и практикующему психологу.

Ни профайлером, ни психологом, бог миловал, Ева не была, но имела весьма специфическое воспитание, образование и знания, полученные от родителей, и читать язык тела умела вполне себе неплохо.

– Здравствуйте, – поздоровался мужчина с легким намеком на улыбку, обозначенную лишь уголками губ, – я так понимаю, вы Ева. А я Орловский Павел Андреевич…

– Шпион? – перебив его, спросила Ева пустым, нейтральным тоном, без всякой эмоции в голосе.

– Почему шпион? – от неожиданности столь странного вопроса сбился со своего спокойного, выверенно-дружелюбного тона мужчина.

– Понятно, – тем же нейтральным тоном констатировала Ева и задала следующий вопрос: – Ну «и откуда ты взялся в полати царской, коли не было тебя»?

Мужчина, представившийся Павлом Андреевичем, посмотрел на нее, чуть приподняв удивленно брови, как на неведому зверушку, внезапно начавшую разговаривать. Но практически мгновенно совладал со своей непроизвольной реакцией, убрал визуальную демонстрацию эмоции и вновь обозначил доброжелательную улыбку уголками губ.

– А-а-а, – протянул он, легко усмехнувшись, – в этом смысле. Ваша тетушка Ангелина Львовна предложила мне пожить в вашем доме некоторое время, пока я в отпуске. Она уверяла, что в данный момент здесь никто не проживает, а с вами она согласует все вопросы.

– Понятно, – снова произнесла Ева совершенно пустым, нейтральным тоном.

Достала телефон из сумочки, порассматривала изучающе мужчину пару-тройку секунд, развернулась и вышла из дома, медленно закрыв за собой дверь.

Орловский работал за компом в небольшом, но очень уютном кабинетике на втором этаже дома, когда услышал звук отпирающегося замка в калитке. Окно кабинета, возле которого и стоял старинный, тяжелый, солидный стол из орехового массива, располагалось над крышей веранды, над главным входом в дом, и находилось аккурат напротив ворот и калитки, потому-то Павел и услышал звук отпирающегося замка. И не понял. А собственно, кто бы это мог быть? В том смысле, что вот так спокойно отпирать калитку, без всякого предупреждения человека, находящегося в доме, о своем приходе?

Поднявшись из-за стола, он прошел к краю окна, чтобы не быть на виду на случай, если тот, кто «проникает» на участок, станет осматривать окна дома. Калитка распахнулась, и Орловский увидел молодую, миниатюрную, стройную девчонку в курточке с накинутым на голову капюшоном, с которого капала и текла ленивыми струйками вода, в промокших насквозь от колен и выше брючках с заправленными в трекинговые ботинки штанинами. Она шагнула на дорожку участка, и в этот момент что-то случилось с ее большим, угловатым черным чемоданом, который, издав плохо различимый Павлу через окно звук, принялся заваливаться набок. Девушка успела подхватить чемодан, не дав тому окончательно рухнуть на мокрые плиты, нагнулась и, подняв что-то с земли, привалила чемодан к каменному столбику, закрыла и заперла на замок за собой калитку. Снова подхватила чемодан и направилась к дому.

И в этот момент Орловский понял два очевидных факта: первый – это хозяйка дома, то есть та самая Ева Валерьевна Ахтырская, и факт второй, менее приятный – она понятия не имеет о его пребывании в доме. То есть абсолютно не в теме. Наблюдая за тем, как девушка приближается к дому, и прикидывая, как разруливать странную ситуацию, в которой они оба оказались, Павел понял, что случилось с ее багажом – у чемодана отлетело колесо.