– Разве это так необходимо? Может быть, я буду жить дома, а сюда приезжать? Я пунктуальная, если надо быть к 6 утра, я буду, можете не сомневаться.

Холодов медленно оторвался от ноутбука и посмотрел мне в глаза. Я поёжилась и захотела спрятаться. Он мог больше ничего не говорить, я уже на всё была согласна.

Доктор помолчал. Почему-то я точно знала, что у меня не может быть от него секретов. Не потому, что он врач. Даже если бы он был инженером или лётчиком, и без слов знал бы обо мне всё.

– Ксения Сергеевна, вы честно рассказали, как была получена травма. Я отвечаю тем же. Чтобы начать лечение любого из известных заболеваний, в первую очередь необходимо прекратить контакт пациента с фактором, приведшим к заболеванию. Если это аллергия, устранить аллерген, при отравлении – перестать давать больному пропавшие продукты. В противном случае лечение будет неэффективным. Вернее, оно будет иметь положительный эффект, который будет сводиться к 0 повторным травмирующим воздействием. Надеюсь, я понятно объяснил, и вы сможете самостоятельно провести аналогию.

И снова этот бесстрастный взгляд. Ледяной и пробирающий до костей. Но не безразличный! Живой, мощный, умный, диктующий условия, но не ломающий.

Для меня это было что-то новое. То, на что можно было опереться. То, за что можно было схватиться в последний момент. Опора, которая выдержала бы и 12-и балльный шторм.

Мы оба понимали, что Матвей не остановится. Что это его характер и уровень дозволенности. В пылу гнева Рябов сможет толкнуть, ударить, отвесить оплеуху.

Смог сейчас, сможет и в будущем. И два месяца – хорошая возможность восстановиться. Пожить в безопасности. Найти какой-то выход. Если он только есть.

И глядя в глаза Холодова я была в этом уверена. Убеждена, что всё получится, и у меня будет возможность вырваться. Не бояться, не вздрагивать ночами.

Не прислушиваться к звукам. Не вчитываться в сообщения от мужа. Не угадывать, в каком настроении он вернулся и чем это обернётся для меня. И как мужа не спровоцировать на скандал, хотя он его очень ждёт.

Ото всех этих мыслей я устала, даже сидя в кресле. Мне не хотелось возвращаться ко всему этому снова. Не сейчас, когда я была измотана морально и физически.

Даже Мотино чувство вины могло в любой момент превратиться в ярость и обвинения. А уже они, в моральное и физическое насилие.

От этих мыслей у меня всё сжалось внутри. Стало страшно.

– Так что вы мне скажете, Ксения Сергеевна? Вы сможете прожить в клинике два месяца?

– Да. – Без промедления ответила я. – Если надо больше, пробуду здесь больше, можете на меня рассчитывать.

– Даже если на возвращении домой будет настаивать муж или кто-то ещё?

Я невесело усмехнулась.

– Тем более, если кто-то будет настаивать. Вы мой врач, и я буду выполнять все ваши рекомендации.

В глазах Холодова появился опасный блеск. Словно у него появился новый подтекст. И от этого моё тело моментально отреагировало. По коже пробежали будоражащие мурашки. Соски стали острыми.

Я это заметила, осознала и успела испугаться собственному ответу на взгляд! Холодов заметил всю цепочку моих реакций и еле заметно улыбнулся. Теперь я потекла окончательно.

Сидела перед врачом, который мог спасти мою руку, и хотела его, как мужика. Прямо здесь, на столе его стерильного кабинета. Меня это потрясло!

Я была замужем 2 года. Никогда до свадьбы, а уж тем более, после неё, я ни на кого так не реагировала.

Он волновал меня каждым жестом, словом, решением. Будил во мне женщину, говоря о совершенно неэротичных вещах. Холодову было достаточно позвать, и я бы побежала следом.

Это осознание меня потрясло. Повернув голову к стене, я старалась вернуть себе самообладание. Избавиться от дурманящего воздействия Холодова. Потому что его власть надо мной пугала.

Успокоившись, снова посмотрела на врача. Теперь он смотрел на меня нахмурив брови. Сердился, но всё держал под контролем. Не допускал сбоев.

– Вот на этом и остановимся, Ксения Сергеевна. Я говорю – вы исполняете без разговоров. Поверьте, я буду действовать исключительно в ваших интересах.

Пока Холодов сидел за столом и объяснял, как называются мои переломы, я чувствовала себя спокойно. Он говорил ужасные вещи, но я их воспринимала нормально. Предыдущий врач был ещё пессимистичнее.

Мне собрали предплечье в лангету и проводили из травмпункта со словами: «Привыкайте обходиться без левой руки». Но и тогда я не расстроилась из-за перелома. Боялась, что Матвей ударит доктора, потому что орал он ужасно.

И теперь я тоже никак не могла осознать всей серьёзности ситуации. Мне казалось, что всё это происходит не со мной. Ведь так ужасно у меня просто не могло быть!

Когда я не двигалась, я не чувствовала ничего, даже боли. А вот взгляд Холодова ощущала каждой клеточкой своего тела. В какой-то момент он опустил глаза к ноутбуку, а я закрыла свои.

Он что-то печатал с одинаковой скоростью. Не изменился звук от нажимания кнопок. Но в какой-то момент меня обдало леденящим вниманием. Когда я открыла глаза, Холодов, продолжая печатать, смотрел на меня не мигая.

Потом упёрся локтями в стол и замер. Красивый мужик. Не смазливый, а мощный. Уверенный. Он не просто смотрел. Он сканировал меня, просвечивал насквозь.

Но не для того, чтобы ударить побольнее. Он словно просеивал меня через собственное сито. Оценивал мгновенно, точно, грамотно. Выискивал недостатки конструкции. Выбирал крепкие опоры.

Только у меня их не осталось. На снимке, который мне показали в травмпункте, кости предплечья стали кучкой осколков. Моя душа разбилась ещё сильнее. Была перемолота в песок, растёрта в пыль.

Но Холодов так не считал. Почему-то я знала, что сломленную пациентку он бы не взял. Значит, во мне осталось что-то живое, способное откликаться на оценивающий взгляд нереальных синих глаз.

В стерильном медицинском кабинете, без малейшего намёка на симпатию или флирт, при идеальном соблюдении врачебной этики, я вся дрожала от взгляда врача, в руках которого оказалось моё будущее.

Мне было так тепло, словно его сильные руки касались моей кожи. Гладили плечи, ключицы, спускались за край ворота. Скользили по ставшим острыми соскам.

У меня пересохли губы. По спине несколькими волнами скатились будоражащие мурашки. Опоясали талию, скользнули по ягодицам и колкими искрами опалили бёдра.

Холодов даже не прикоснулся ко мне, не сказал ни единого слова, а я уже была готова на всё!

Чтобы прекратить чувственное наваждение, я прикусила губу и замотала головой. Шевельнула рукой и охнула от боли. Но перед этим успела заметить крохотное движение смоляных бровей Холодова.

– Как я вижу, вы начали приходить в себя, Ксения Сергеевна. Давайте ещё раз проговорим о плане вашего лечения. Первой при переломе проводят репозицию, то есть возвращение костных отломков на место. В простых случаях этот этап проводится консервативными методами. То есть кожные покровы остаются целыми.

Холодов замолчал. То ли подбирал слова, то ли давал мне осознать произошедшее. А я, стремясь поскорее избавиться от его будоражащего воздействия, сама задала вопрос.

– Но у меня не такой случай?

Врач едва заметно качнул головой в сторону. Но без разочарования. Наоборот, мне показалось, что он старается погасить слабую улыбку.

– Нет, у вас случай сложный. Более того, он сложный даже среди сложных. Поэтому репозицию мы будем проводить при помощи оперативного метода. Какого именно, решим сегодня на консилиуме.

– А есть несколько вариантов? Я думала, что или без операции, или с операцией, других вариантов нет. По крайней мере, врач в травмпункте сказал, что операция не поможет и мне надо учиться жить без одной руки.

Холодов моментально превратился в стальное изваяние. В нём теперь была только решительность и непримиримость. Взгляд стал расфокусированным. Мне даже показалось, что он отгородился невидимым экраном.