– Дорого, наверное, тут дом купить. Не в городской черте дешевле.

– Я не очень в курсе, но Татьяна говорила, что им сильно повезло. Дом оказался в не очень хорошем состоянии. Со времен строительства не ремонтировался, так что им пришлось вложить в него довольно много денег. А вы же сами видите, что он не очень современный. Богатые люди, морально готовые на такую покупку, предпочитают что-то более комфортное, чем постройка тридцатых годов прошлого века. Так что получилось дешевле, чем может показаться. Кажется, продавцы были заинтересованы в быстрой продаже.

– Могу себе представить, сколько работы Эдику и Татьяне пришлось совершить. – Лена покачала головой. – Моему мужу достался большой деревянный дом от его дяди. Так он пять лет потратил на ремонт, чтобы в доме можно было жить с двумя детьми.

– И опять вы ошибаетесь. – Нина улыбнулась. – Эдик и Таня не стали ничего перестраивать. Им дом понравился именно своей старинностью, даже архаичностью. Укрепили перекрытия, перекрыли крышу, поменяли систему отопления, а все остальное – чистая косметика. Обои переклеить нетрудно.

К Кисловским подошли двое мужчин: один – молодой парень, лет двадцати, не больше, с длинными волосами, выкрашенными в синий цвет, другой – постарше, точно за сорок. Выглядели они не то чтобы неуместно, но все-таки довольно сильно выделялись среди других гостей. Все остальные были одеты нарядно, соответственно случаю, в то время как молодой парень был в шортах и свободной, не очень чистой белой майке, а мужчина постарше – и вовсе в рабочем комбинезоне и клетчатой рубахе, неуместной среди щеголяющих голыми плечами дам и их элегантных спутников.

– А это кто? – спросила Лена у Нины, но той уже не было рядом. Она куда-то отошла, зато мимо с деловым лицом проходила хозяйка дома.

– Таня, – окликнула Лена, – а кто эти двое мужчин?

– Миша и Костик, – откликнулась Татьяна. – Михаил возглавлял бригаду рабочих, которые у нас ремонт делали. А Костик его сын. Ужасный лоботряс. Работать и учиться не хочет. Вбил себе в голову, что мечтает о создании музыкальной группы. Больше ни о чем и слышать не желает. Недавно даже квартирник организовали. Есть тут у нас энтузиасты, которые творческие камерные вечера проводят в своем доме, вот они и пригласили этих доморощенных музыкантов. Но мы с Эдиком не ходили, конечно. Я, знаешь ли, не люблю самодеятельность. А Эдик всегда готов всех поддержать, так что Костик сегодня отвечает за музыкальное сопровождение вечера. Не суди строго.

Она засмеялась, махнула рукой, что спешит, и ушла исполнять свои хозяйские обязанности. Лена осталась одна. Голова болела все сильнее. Пожалуй, надо выпить таблетку. Она пошла в сторону дома, аккуратно обходя группки веселых гостей. Часть их, к счастью, уже расходилась. Так, Эдик, прервав свой разговор с Дорошиным, теперь стоял у калитки, прощаясь с гладким, дорого одетым толстяком с бородкой и его спутницей, в которой Лена с изумлением узнала довольно известную актрису. Только имени ее не вспомнила.

Н-да, круг знакомых у Киреева, конечно, высший класс, чемпионский разряд. Дамы в бриллиантах и в туалетах, стоящих как однокомнатная квартира в российской глубинке. Мужчины в костюмах, крой и ткань которых выдают содержание надежно спрятанной от любопытных глаз этикетки, и в туфлях ценой в две-три среднемесячные зарплаты. Не их, разумеется, а, к примеру, директора картинной галереи областного масштаба.

«Не бурчи, – одернула себя Лена. – Это ты оттого, что у тебя болит голова, потому что в обычном состоянии тебе нет дела до доходов других людей и своим уровнем жизни ты вполне довольна».

Во всех комнатах в доме горел свет, но было довольно тихо, поскольку основное действо все-таки происходило во дворе. Она поднялась по лестнице и прошла в спальню, отведенную им с Дорошиным, нашла в сумочке нужное лекарство. Бутылка воды, стоящая на тумбочке, оказалась пуста, и, вздохнув, Лена отправилась на кухню, чтобы раздобыть другую. Возвращаться к накрытым столам в сад, где гремела музыка, ей не хотелось.

Путь ее лежал мимо двух гостевых спален, одну из которых хозяева отвели Нине Невской. Вторая же пустовала, но сейчас в ней явно кто-то находился. Через щель в приоткрытой двери было видно, что в комнате темно, но оттуда явственно доносились приглушенные голоса. Мужской и женский. Точнее, говорить тихо старался только мужчина, в то время как женщина вовсе не собиралась делать из их разговора никакого секрета.

– Ты обещал позвонить и пропал.

– Я не пропал, я просто занят.

– Месяц? – В голосе женщины звенела ярость. – Ты был так занят целый месяц, что не мог выбрать времени для звонка?

– Гелена, с чего ты взяла, что я должен перед тобой отчитываться?

– А с того, что ты мой.

– Вовсе нет. Я всегда был и остаюсь ничей. По-моему, я с самого начала предупредил тебя об этой своей особенности. Для меня слишком важна независимость, чтобы я кому-то принадлежал.

– Даже мне?

– Особенно тебе.

– Ты – мерзавец! Ты решил меня бросить.

– Гелена, не кричи, а то твой муж услышит.

– Пусть слышит. Я больше не могу жить с ним, терпеть его прикосновения. Мне физически плохо оттого, что я вынуждена возвращаться к нему из твоей постели.

– Боже мой, сколько пафоса. – Мужчина, голос которого отчего-то был Елене знаком, громко фыркнул. – Гелена, я тебя умоляю, прекрати эту пошлую мелодраму. Мы встречались с тобой, когда у нас было время и настроение. И это все.

– Все? – В голосе женщины с необычным именем звучали близкие слезы. – И ты так спокойно мне об этом говоришь? Меня еще никто не бросал! Ты слышишь? И ты не посмеешь.

– Для того чтобы бросить, сначала надо поднять. Гелена, я тебе никогда ничего не обещал. Мы несколько раз приятно провели время. Все остальное – твои фантазии. Но жизнь не спектакль. Так что прекрати играть.

– Если ты меня бросишь, я покончу с собой.

– Не покончишь. Для этого ты слишком сильно себя любишь.

– Тогда я убью тебя.

Лена вдруг поняла, что подслушивает, стоя под дверью. От стыда кровь бросилась ей в голову, пульсирующая боль в висках стала совсем невыносимой, Лена сжала виски ладонями и со всех ног бросилась в кухню за водой. Надо все-таки принять наконец спасительную таблетку.

Сделав пару глотков, она подошла к окну и глубоко задышала, стараясь успокоиться. И что это она сегодня такая чувствительная? Никогда ей не было дела до чужих адюльтеров. Ей муж, слава богу, не изменяет, а остальные люди могут делать все что угодно. Она не ханжа и не моралист, никого не осуждает. И права у нее такого нет, да и желания тоже.

Стукнула входная дверь, и на крыльцо выскочила высокая, очень худая, но довольно красивая молодая женщина. На голые плечи, белеющие над вырезом вечернего платья, накинут расшитый каменьями шарф. Она сбежала по ступенькам – Елена успела заметить, что лицо у нее заплаканное, – бросилась к стоящему в группе дорого одетых мужчин человеку с простым, словно стертым лицом, потянула его за руку.

– Петр, мы уходим.

– С чего это вдруг такая спешка? – удивился тот.

– Потому что я так хочу. – Женщина повысила голос, и Лена узнала в ней ту самую Гелену, пятью минутами ранее выяснявшую отношения в одной из гостевых спален. – Я сказала: поехали домой.

Не дожидаясь ответа, она быстро пошла, практически побежала по каменным плитам дорожки по направлению к калитке.

Мужчина со стертым лицом вздохнул.

– Нельзя жениться на балеринах, – наставительно сказал он своим собеседникам. – А уж на примах тем более. Они помешаны на своих капризах. Но именно это и делает их такими привлекательными.

Он быстро распрощался и пошел за женой. Так-так-так, значит, Гелена – балерина. И у нее роман и неразделенная любовь с кем-то из гостей.

Послышались шаги, и в кухне появился Гриша Киреев. Так это он был таинственным собеседником, а значит, и любовником Гелены? Больше в дом никто не входил, в этом Лена, державшая в поле видимости вход, могла поклясться. В подтверждение ее подозрений на щеке у Гриши алело пятно, как будто он только что получил смачную пощечину.