— Взяла меня история эта за душу, вот и решил, как говорится, тряхнуть стариной…
В одной из кают «Совета» расположились Леонид Михайлович Старокадомский и Георгий Давыдович Красинский, старейшие полярные исследователи.
Восточная часть Арктики, особенно Чукотское побережье, была хорошо знакома Красинскому. На его глазах полярная авиация делала свои первые шаги. Еще в 1927 году он руководил воздушной экспедицией на Крайнем Севере: два гидросамолета обслуживали пароходы, совершавшие первые грузовые рейсы из Владивостока к устью Лены, в бухту Тикси. Красинский летал с мыса Северного на остров Врангеля, из бухты Тикси в Иркутск. Следующим летом Георгий Давыдович на гидроплане «Советский Север» исследовал воздушную трассу над побережьем Ледовитого океана.
Трудности ожидали людей на каждом шагу. Четыре недели занял путь от Владивостока до Уэлена! Оттуда гидроплан пошел на запад, но густой туман вынудил пилотов опуститься в Колючинской губе — «ловушке кораблей и самолетов», как позднее назвали это злополучное место полярники. Здесь гидроплан стал жертвой бури: его сорвало с якорей и выбросило на берег.
Неудача не остановила Красинского: спустя год он снова полетел с Чукотки в Тикси; впервые самолет прошел от Берингова пролива до устья Лены. Последний раз Георгий Давыдович посетил Крайний Север летом 1933 года. С борта самолета «АНТ-4» у мыса Якан исследователь увидел «Челюскина», пробивающегося сквозь льды к Берингову проливу…
Наша первая беседа с Красинским затянулась. Выходя из его каюты, я столкнулся в дверях с высоким худощавым стариком в стеганом ватнике и шапке-ушанке. Это был Леонид Михайлович Старокадомский, участник славного арктического похода «Таймыра» и «Вайгача». В 1913-1915 годах эта экспедиция под начальством Бориса Вилькицкого прошла по Северному морскому пути с востока на запад, из Тихого океана в Атлантику, и открыла Северную Землю.
Старокадомский сбросил шерстяной плед, который был накинут поверх ватника, быстро переобулся в чесанки и, потягиваясь, стал рассказывать, как идет погрузка.
— Вы опять таскали ящики?! — ополчился на него Красинский.
— Ничего со мной не сделается, — спокойно сказал Леонид Михайлович. Тонкими пальцами он разгладил узкую седую бороду, поднял добрые глаза. — Помог самую малость.
Это он, врач полярной экспедиции «Таймыра» и «Вайгача», 3 сентября 1913 года коротко отметил в своем дневнике важное событие: «Рано утром справа были замечены очертания берега… Вскоре туман начал подниматься, и шедшие на кораблях к новым, неизвестным берегам увидели широко раскинувшуюся, покрытую изрядно высокими горами землю…» То была Северная Земля. А спустя несколько дней возле острова Малый Таймыр гидрографы нанесли на карту кусочек суши, замеченный самим Леонидом Михайловичем и названный позднее островом Старокадомского…
Миновали сутки, и на палубе «Совета» остались лишь узенькие проходы между нагромождениями ящиков и бочек. Судовые коки сбились с ног — никогда им не приходилось кормить так много пассажиров.
А лагерь челюскинцев жил без перемен. Самолеты больше не навещали его. Со дня гибели судна прошло около шести недель, запасы продуктов скоро иссякнут. Как хорошо, что Ляпидевский вывез женщин и детей!
Получил редакционную телеграмму: «Из Кронштадта через Панамский канал идет на помощь челюскинцам «Красин», наш корреспондент на ледоколе — Борис Изаков. Желаем «Совету» счастливого плавания».
Ледокол «Красин» спешит из Кронштадта на помощь челюскинцам.
Наконец пришел и наш час: мы расстаемся с Владивостоком. «25 марта, в 9.20 по московскому времени, «Совет» отправился на Камчатку» — этими словами я открыл свой «морской дневник». Почти каждый день он пополнялся короткими записями:
«27 марта. Скрылись за горизонтом скалистые берега Приморья. Идем к Сангарскому проливу.
28 марта. В тот час, когда хабаровская радиостанция транслировала бой часов кремлевской башни, «Совет» вошел в Сангарский пролив, разделяющий японские острова Хоккайдо и Хонсю. В течение двух часов нас сопровождал японский миноносец.
1-2 апреля. Прошли вдоль Курильских островов, скрытых туманом. В кают-компании вывесили иллюстрированную стенгазету «За челюскинцами!». После шестисуточного плавания снова увидели берега родины — покрытый снегом мыс Лопатка, южную оконечность Камчатского полуострова».
САМОЛЕТЫ НАД ЛЕДОВЫМ ПОСЕЛКОМ
Первая половина нашего плавания подходила к концу. На душе было тревожно. Почти семь недель обитают челюскинцы на плавучей льдине. Единственное отрадное событие за все это время — полет Ляпидевского, спасение женщин и детей. После того прошел целый месяц — и никаких перемен. К счастью, лагерь дрейфует в одном и том же районе, однако нет никакой уверенности, что его не понесет внезапно на север.
Дрейф льдов в Чукотском море изучен очень мало. Но ведь именно здесь четверть века назад Руаль Амундсен намеревался на знаменитом нансенском «Фраме» войти в льды, чтобы вместе с ними пересечь Центральный Полярный бассейн. Если дрейф изменится и лагерь понесет к северу, надежды на спасение людей будут сокращаться с каждым днем. И это не единственная беда, грозящая им. В любой час может возобновиться катастрофическое сжатие, ледяные хребты двинутся на лагерь, все сокрушая и сметая… Запасы продовольствия у них сокращаются; вероятно, придется уменьшить пайки… Наши радисты ночью перехватили радиограмму: в лагере есть больные, среди них Отто Юльевич Шмидт…
«Совет» идет вдоль берегов Камчатки, страны вулканов и горячих ключей. Природа не поскупилась: на полуострове двадцать восемь действующих вулканов. Легкий дымок курится над Ключевской сопкой, возвышающейся почти на пять километров; в нашем Восточном полушарии — это самый высокий действующий вулкан. Вершина сопки покрыта вечными льдами.
Берег совсем близко. «Совет» изменил курс и вошел в Авачинскую бухту.
Петропавловск окружен подковой гор. По сравнению с Хабаровском главный город Камчатки — «глубокий старец», ему двести лет. Петропавловск основан во времена экспедиции Беринга и Чирикова. Отсюда отправлялись в дальние походы русские мореплаватели и промышленники, открывшие и исследовавшие американский Север.
Пока мы находились в плавании, радистам «Совета» удавалось перехватывать лишь обрывки известий о челюскинцах, и только здесь, в Петропавловске, мы узнали, что в лагере Шмидта произошли большие события.
— Льдина испытала серьезные сжатия, но люди невредимы, — рассказал нам начальник камчатской пограничной охраны. — Напором торосистых льдов надвое разломало деревянный барак, где раньше жили женщины и дети. Кухня тоже оказалась разведенной на две части… Вот, читайте…
С нарастающим интересом перебирал я радиограммы челюскинцев: «Происшествия минувших дней не испугали нас, но вызвали много дополнительной работы. Аэродром, где садился Ляпидевский, сломало, мы расчистили новый. Температура держится на одном уровне — минус тридцать восемь… Жизнь в лагере идет буднично: в шесть утра возобновляется связь с материком, в восемь — завтрак, потом наши бригады отправляются расчищать аэродром, ремонтировать жилища… Пополнили продовольственные запасы, подстрелив двух медведей, гулявших возле аэродрома… Следим за продвижением самолетов…»
С трех сторон стремились к лагерю советские пилоты.
Звено Талышева, преодолев труднейшие участки пути, приближалось к Чукотке.
Пароходом «Смоленск» прибыла в Олюторское, на побережье Берингова моря, группа Каманина. Отряд самолетов «Р-5» стартовал отсюда на Чукотку. Две машины, попав в пургу, сделали посадку между Олюторским и Анадырем, а Каманин, Молоков и Пивенштейн, достигнув Анадыря, полетели через горный хребет в Ванкарем и… исчезли.
Пять суток об их судьбе ничего не было известно. На поиски вышли в тундру пешие партии. И вдруг радиограмма: Каманин и Молоков — в Уэлене! Оказывается, дважды пытались они пройти над Анадырским хребтом, но оба раза встретили густую облачность. Полет в тумане грозил бедой — ни одна карта не давала точных сведений о высоте чукотских гор.
