Все, кроме вахтенных, отдыхают, но журналистам, конечно, не до сна: устроившись где придется, они пишут очерки и корреспонденции, которых ждут миллионы людей. Нам выпала счастливая участь — рассказать о замечательной экспедиции со слов ее участников.
Между корреспондентами идет соревнование: кто ярче, интереснее, обстоятельнее отобразит эпопею покорения Северного полюса… Четыре полярника почти ежедневно вели записи о жизни на льдине, Папанин — наиболее подробно. Если бы они предоставили свои личные дневники для опубликования!..
Привычка рано начинать трудовой день подняла их в тот час, когда на судне еще не началась утренняя суета. Мы с Кургановым зашли в каюту Папанина.
— Настало время подробно рассказать читателям о дрейфе, Иван Дмитриевич…
Он вытащил из вещевого мешка объемистый перевязанный пакет:
— Здесь мои дневники, можете использовать.
И вот мы сидим в боцманской каюте, листая летопись дрейфующей станции. Это пять плотных тетрадей. Дневник открывается записью от 21 мая: «В одиннадцать часов утра «СССР-Н-170» совершил посадку в районе Северного полюса…» Страница за страницей раскрывают необычайную жизнь на плавучей льдине, будни исследователей, их внутренний мир, радости и огорчения, волнения и тревоги, дружескую спаянность, споры и стычки.
Папанин отмечал всякие события — большие и малые. Вернувшись с ночного обхода, он снимал ледяные сосульки, наросшие на бровях, и, растерев окоченевшие пальцы, брался за карандаш:
«К вечеру я опять почувствовал себя плохо. Измерил температуру — 37,4. Петр Петрович дал мне две таблетки аспирина… В перчатках очищать металлические приборы от снега неудобно, а касаться их голыми руками — все равно что трогать раскаленное железо… Странное явление: нас постоянно клонит ко сну. Может быть, это действие полярной ночи? Но почему же я не наблюдал его прежде — на Земле Франца-Иосифа, на мысе Челюскин?.. Слышен сильный грохот, началось сжатие. Я вышел из палатки, кругом — вой, стон, треск».
Исследователи станции «СП-1» за работой. П. Ширшов рассматривает показания батометра. Радист Э. Кренкель ведет связь с Большой землей.
Новый год они встретили близ восьмидесятой параллели, за тысячу с лишним километров от полюса. «Готовясь к новогоднему вечеру, я открыл банку паюсной икры, достал сосиски, копченую грудинку, сыр, орехи, шоколад, — писал Папанин. — Все мы побрились, помыли голову, подстригли свои длинные косицы…»
Серьезное в дневнике перемежалось с шутками. Некоторые записи нельзя было читать без волнения. За три дня до окончания дрейфа над лагерем появился маленький самолет. Пилот Геннадий Власов с «Таймыра» опустился на площадке, заранее расчищенной полярниками. «Я побежал туда по сплотившимся льдинам. Мы встретились с Власовым на полдороге, бросились друг к другу, расцеловались. За много месяцев это был первый человек с Большой земли. Я положил голову к нему на плечо, чтобы отдышаться, а он подумал, что я заплакал… Так мы стояли несколько минут и не могли прийти в себя от радости. Власов передал мне пакетик с письмами от друзей из редакции «Правды» — первую нашу «почту» после вылета из Москвы».
Последние строки — в пятой тетради — Папанин дописал на борту «Мурмана»: «Сижу в уютной каюте, перелистываю страницы дневника, и кажется мне, будто льдину я еще не покинул и все это лишь радостный сон. Но нет — я на борту советского корабля, среди друзей, среди дорогих людей».
«Исландия… Гейзеры… Фьорды…» — слышно во всех уголках ледокола. Капитан Воронин ведет судно в одну из бухт Исландии для свидания с «Мурманцем». Теплый южный ветер гонит крутую зыбь, «Ермак» тяжело раскачивается с борта на борт. Что и говорить, неприятное ощущение. Ледоколы, отличающиеся формой корпуса от обычных судов, весьма неустойчивы на волне. Воронин посмеивается:
— Это еще цветочки!
Надвигается шторм. Иллюминатор захлестывает зеленая волна, и боцманская каюта на какие-то секунды погружается в полумрак. Раз… два… три… четыре… Ледокол кренится на другой борт, иллюминатор высоко поднимается над морем, и в толстом стекле, словно призрачное видение, мелькает нос «Мурманца». Порою кажется, будто суденышко совсем скрылось под водой. Секунда, другая, и «Мурманец» взлетает на огромном белесом горбе, чтобы через мгновение вновь погрузиться в бурлящий океан… Какие люди на маленьком боте! В середине зимы они бесстрашно вступили в полярные льды и пробились далеко на север Гренландского моря. У семьдесят седьмой параллели «Мурманца» затерло, и три недели он дрейфовал вместе со льдами.
«Ермак» изменил курс, качка еще усилилась. Наш спутник исчез, его радист передает своим товарищам на ледоколе, какие испытания выпали команде: «Мурманца» третьи сутки треплет шторм, в машинном отделении что-то не ладится, люди выбились из сил, но старый капитан Ульянов держится всем на удивление; наглухо задраены люки и иллюминаторы, волны перехлестывают через борт, палубные надстройки трещат, а северный мореход не покидает мостика…
Подошли к гористому берегу Исландии, изрезанному фьордами, Высокие холмы еще в снегах. Задевая серебристые конусы, мчатся наперегонки ажурные облака.
Вдруг, словно по сигналу, качка прекратилась — «Ермак» вошел в бухту. Здесь тихо, как на пруду в безветренную летнюю ночь, а в четверти мили позади свирепо рычит океан. Над крышами прибрежных хижин стелется дымок, повеяло обжитой землей.
Своеобразен этот уголок северо-западной Европы. На юге Исландии, далеко от бухты, куда Воронин привел ледокол, расположен главный город страны — Рейкьявик: в нем жило тогда более трети всего 140-тысячного населения Исландии. Северо-восточное побережье кажется пустынным, но и здесь, как на затерянном в Гренландском море норвежском островке Ян-Майен, мимо которого мы прошли минувшей ночью, есть рыбаки, зверобои.
В бухту входит «Мурманец». Льды и волны ободрали краску с бортов. Но команда как ни в чем не бывало перекидывается шутками с ермаковцами; встретились старые приятели, участники совместных походов. Наши моряки приглашают друзей.
— А мы вас, товарищи, к себе не зовем, — говорят те. — На нашем судне всемирный потоп.
Капитан Ульянов промок и продрог, щеки и подбородок обросли, усы повисли. Полярники обступили его:
— Спасибо вашей команде! Геройское совершили плавание!
Ульянов даже смутился:
— Слишком вы нас того… Ничего выдающегося… Верно, Владимир Иванович?.. Вот бы ваши механики посмотрели у нас машину…
Суда продолжали путь на юг. Сделали еще одну остановку — в скандинавском фьорде, у норвежского городка Коппервиг. Делегация местных горняков поднесла полярникам искусно сделанный торт, изображающий дрейфующую станцию. Как было не вспомнить хабаровские, читинские, красноярские подарки в поезде челюскинцев!
С быстротою кинокадров промелькнули дни плавания в Балтике. Бункеровка в Таллине. Горячая встреча в Ленинграде. Ночь в экспрессе. Митинг на вокзале в Калинине. Запруженная народом Комсомольская площадь столицы…
Полярники приехали в Кремль. Двери Большого Кремлевского дворца гостеприимно распахнулись, и в ослепительном сверкании люстр полярники увидели множество приветливых, дружески улыбающихся лиц. Из-за стола поднялись Валерий Чкалов, Михаил Громов, Михаил Водопьянов, их соратники по арктическим перелетам. Чкалов шагнул навстречу Папанину, крепко обнял:
— Здорово, Дмитрич, дорогой! Ну и молодцы!
Четверо смелых, самоотверженных людей свершили истинный подвиг и сделали ценнейший вклад в науку о Центральной Арктике. Так было положено начало новым методам исследования Полярного бассейна.
После Отечественной войны изучение высоких широт продолжалось с нарастающим успехом. Уже в 1950 — 1951 годах действовала дрейфующая станция «Северный полюс-2». В 1954 году в Центральной Арктике одновременно работали две плавучие научные станции: «СП-3» и «СП-4», а с весны 1955 года — «СП-5». Годом позже в высоких широтах Арктики возник плавучий научный городок — станция «СП-6», затем — «СП-7»… Одна за другой появлялись в Центральном Полярном бассейне всё новые дрейфующие станции, их уже обозначали двузначным числом: «СП-10», «СП-11», «СП-12»… В 1967 году в Арктике действовала станция «СП-15», дрейф уносил ее к центру Полярного бассейна; 6 декабря она прошла в непосредственной близости от Северного полюса. По своему техническому оснащению и объему научных исследований все эти плавучие экспедиции превосходят первую станцию «Северный полюс», работавшую в 1937 — 1939 годах. Но подвиг четырех исследователей, положивших начало новейшему способу изучения Центральной Арктики, навсегда вошел в историю.
