Как только летчики встали из-за стола, началась передача, организованная радиовещательной компанией. У микрофона с самодовольным видом расхаживал низкорослый щуплый человек в клетчатом малиновом пиджаке и мягкой черной шляпе — Уолтер Харвей, скромный фермер из Сан-Джасинто. Волею обстоятельств он стал популярной личностью, на его долю выпало в тот день первосортное паблисити.
Когда «РД» опустился на поле и Сергей Алексеевич Данилин выскочил из машины, невдалеке показался ветхий форд. За рулем сидел Уолтер Харвей. Данилин вручил фермеру заранее подготовленную записку на английском языке: «Мы, летчики Советского Союза, совершающие перелет из Москвы в Америку через Северный полюс, просим срочно сообщить советскому посольству в Вашингтон, местным властям и на ближайшие аэродромы, что мы благополучно опустились». Харвей заторопился на телефонную станцию, и через несколько минут мы в Сан-Диего узнали, что «РД» сделал посадку в ста пятнадцати километрах к северу от мексиканской границы.
Неведомый фермер приобрел известность, имя его обошло все газеты, появились портреты «удачливого Уолтера». Он быстро вошел во вкус и давал интервью. Сейчас Харвей выступал перед миллионами радиослушателей.
Паблисити Уолтера Харвея было недолговечно: на другой день о нем уже не упоминали ни газеты, ни радио. Но маленький фермер не упустил случая нажить толику денег. «РД» опустился на его земельном участке, и ловкий Харвей установил таксу за… осмотр советского самолета: квартер — четверть доллара с владельца каждого подъезжавшего сюда автомобиля. Он оборудовал палатку и стал продавать экскурсантам кока-кола. На дорогах к Сан-Джасинто появились указатели со стрелкой: «Путь к советскому самолету». Серебряные струйки потекли в карманы новоиспеченного бизнесмена. Лихорадочную деятельность оборотистый фермер проявил перед разборкой машины; он разослал в газеты соседних городов анонсы: «Еще только три дня вы можете видеть рекордный русский самолет!» Туда устремились сотни автомобилей…
В тот самый час, когда «РД» кружил над полем Уолтера Харвея, чкаловский экипаж покидал США. Настроение летчиков омрачалось отсутствием вестей о Громове. Но двумя часами позже, когда «Нормандия» вышла в океан, радиостанция парохода приняла короткую телеграмму из Марчфилда на имя первооткрывателей воздушного пути через полюс: «Мировой рекорд дальности побит. Приземлились в Южной Калифорнии». Чкалов, Байдуков и Беляков откликнулись: «Восхищены мастерством Громова, Юмашева и Данилина, которые подтвердили реальность воздушного сообщения из СССР в США через Арктику и завоевали во славу родины мировой рекорд на дальность. Советские самолеты должны летать дальше всех, выше всех, быстрее всех!»
У знаменитого советского пилота, сопровождаемого почтительными взорами пассажиров «Нормандии», завязался как-то вечером разговор с попутчиком — американским миллионером.
— Вы богаты, мистер Чкалов? — спросил капиталист.
— Очень! — сказал Валерий Павлович.
— А какой, позвольте спросить, у вас капитал? Во что оценивается ваше состояние, сэр?
— У меня сто семьдесят миллионов.
— О, сто семьдесят! — воскликнул собеседник Чкалова. — Чего же — рублей или долларов?
— Нет, сто семьдесят миллионов человек, которые работают на меня так же, как я работаю на них.
ПОЧЕТНЫЕ ГОСТИ КАЛИФОРНИИ
Из военного городка Марчфилд началось путешествие мировых рекордсменов по Калифорнии. Поздним вечером мы приехали в Сан-Диего. У подъезда отеля на пилотов ринулись корреспонденты, фотографы, кинооператоры. Громов погрустнел: «Вот тебе и отдых!» Снова приходилось давать интервью, отвечать на расспросы: «Что именно и в каком количестве съели вы, мистер Громоу, за последние сутки полета?», «А сильно вы мерзли над полюсом?», «Правда ли, сэр, что среди ваших продовольственных запасов было десять фунтов черной икры?»
— Кажется, оторвались, — со вздохом облегчения сказал Юмашев, войдя в вагон поезда, уходившего в Лос-Анжелес.
— Неужели удастся часок-другой вздремнуть? — проговорил Данилин.
Не прошло и минуты, как в вагон с шумом ввалилась веселая репортерская компания. Соседи-пассажиры отводили фотографов в сторону и перешептывались; бакалейщик Смит, судья Паркинс, дантист Ункельс и его самодовольная супруга заказывали фотоснимки, изображающие их в обществе пилотов, — паблисити!..
Рабочие делегации полуторамиллионного Лос-Анджелеса ждали советских гостей. Люди заполнили перрон, запасные пути, взобрались на площадки, крыши и буфера вагонов. Полетели букеты. Пилотам насилу удалось выбраться на вокзальную площадь, запруженную народом. Из группы русских, эмигрировавших в Калифорнию еще в царское время, вышел рослый человек с бородой по пояс, склонил седую голову: «Слава вам, русские люди!» Кто-то запел «Интернационал», его подхватили сотни голосов…
Солнце еще не поднималось над Сьерра-Невадой, малолюдны были живописные, радующие обильной тропической растительностью улицы красавца города, а у особняка советского консульства гудела толпа. В дверь стучались школьники, целыми классами приходившие за автографами. Фоторепортеры ждали выхода громовского экипажа. Посыльные несли пачки поздравительных телеграмм, записки от модных портных и парикмахеров, от владельцев магазинов и ресторанов, предлагавших пилотам свои услуги, нередко безвозмездно, — словом, все, как неделей раньше, было на другом конце США.
Летчиков пригласили на просмотр нового фильма с участием знаменитой Ширли Тэмпл, самой юной артистки Соединенных Штатов. Кудрявая, большеглазая, миловидная девочка встретила гостей с напускной важностью; ей, видимо, нравилось изображать надменную и капризную леди. Но стоило Ширли оставить эту роль, и она превратилась в обаятельного ребенка. С Громовым у маленькой артистки быстро завязалась дружба, а Юмашев — не только выдающийся пилот, но и художник — завоевал ее сердце, подарив Ширли рисунок, где она была изображена у штурвала «РД».
Держась за руку Михаила Михайловича, девочка вошла в зал. Поднялась овация, со всех сторон протягивали блокноты, листочки…
— Вы, оказывается, такой же несчастный, как я: вам тоже надо подписываться, раздавать автографы, — сочувственно сказала Ширли своему рослому приятелю и, поднявшись на цыпочки, зашептала: — Вы, мистер Громов, сделайте, как я: закажите в типографии много-много своих подписей и, уходя из дома, берите их с собой.
Чуть ли не с трех лет Ширли привлекла внимание голливудских деятелей. С одобрения родителей одаренного ребенка превратили в кинозвезду первой величины. Девочка стала неиссякаемым источником долларов для мистера Тэмпл, скромного калифорнийского клерка, и его чопорной супруги. Где бы ни появлялась Ширли, два мрачных вооруженных сыщика-детектива с оттопыренными карманами неотступно следовали за юной артисткой, оберегая ее от киднаперов — профессиональных похитителей детей.
Киднаперы орудовали во всех краях Соединенных Штатов. Неоднократно видели мы в общественных местах плакаты: «Сильвия Дресслер, четырех лет, голубые глаза, вьющиеся светло-каштановые волосы, похищена неизвестным. Всякий, кто нападет на след и поможет найти ребенка, получит 5000 долларов. Бенджамен Дресслер, обувная фирма, Чикаго». Далее указаны приметы похитителя и помещен портрет ребенка. На другом плакате финансист из Сан-Франциско, суля пятнадцать тысяч, взывал непосредственно к преступникам, увезшим его «обожаемого мальчика»…
Обычно через несколько дней после «киднапа» родители получают извещение: ребенок жив и здоров, но для нормального питания его требуется внушительная сумма, иначе кормление придется прекратить… Затем начинаются переговоры, причем посредничество в них нередко берут на себя… полицейские чины.
Мы выехали из Лос-Анджелеса на север — в Сан-Франциско. Калифорнийская автострада протянулась на пятьсот миль вдоль побережья Тихого океана, ровная, широкая, накатанная до блеска. Шофер, уступивший свое место Громову, беспокойно ерзал. Стрелка указателя скорости, вздрагивая, передвигалась все дальше вправо. Шестьдесят миль, семьдесят, восемьдесят… Ветер свистел в раскрытых окнах. На востоке в голубизне неба искрилась и сверкала зубчатая снежная гряда. У подножия хребта в пышной субтропической растительности, среди пальм и апельсиновых рощ, красовались дворцы и замки, белоснежные, розовые, лиловые виллы миллионеров. Роскошные яхты покачивались на легкой волне.
