Невесело было на душе у пилотов: одолев труднейшие препятствия, оставив позади длинный, опасный путь, — завязнуть на последнем этапе! Но сделать ничего нельзя — только ждать! Ждать часа, когда потерявший сон синоптик прибежит с радостной вестью: «Летная погода!»

Час этот наконец пришел. Первым из Анадыря стартовал Водопьянов. «Хоть одного, да вывезу!» — сказал пилот. Сокращая путь вдвое, он полетел напрямик через Анадырский хребет. Его предупреждали: две попытки Каманина одолеть горы не удались. Водопьянов был непреклонен.

День выдался ясный. На высоте тысяча восемьсот метров «Р-5» прошел над хребтом. Ветер сносил машину, и Водопьянов очутился западнее цели — на мысе Северном. Переночевав здесь, 12 апреля он прилетел в Ванкарем.

Доронин задерживался в Анадыре. Он надеялся, что злосчастную помпу на самолете Талышева удастся быстро исправить. Но вылет откладывался самое малое на сутки.

— Буду ждать тебя, — сказал Доронин другу.

Галышев не согласился:

— Лети один, Иван Васильевич, ты нужен там.

Доронин повел свой серебристый моноплан через залив Креста, мимо острова Колючин, к Ванкарему. Встретили его радостно — пять экипажей в сборе!

Слепнев полетел с больным Шмидтом и Ушаковым на Аляску. Едва скрылся из виду его «Флейстер», как на старте в Ванкареме, вздымая снежные вихри, закрутились винты самолетов Каманина, Водопьянова и Доронина.

Они сделали в этот день шесть рейсов: Каманин три раза посетил лагерь и вывез тринадцать полярников, Водопьянов в два приема взял семерых, на долю Доронина пришлись двое.

На льду Чукотского моря остались последние шесть челюскинцев.

У меня сохранился листок блокнота: «Последние шесть — заместитель начальника экспедиции Конусов, боцман Загорский, механик Погосов, радисты Кренкель и Иванов, капитан Воронин. Люди встали на последнюю вахту, она продлится пятнадцать — восемнадцать часов. Три «Р-5» и моноплан Доронина — на старте в Ванкареме. Одна ночь, только одна ночь! Хочется верить, что она пройдет спокойно, что не повторится ни 13 февраля, ни 9 апреля…»

Солнце выкатилось из-за горизонта и осветило идущий на север «Сталинград». Не покидаю радиорубки. Василий Литвинов замер у приемника — слушает Уэлен, откуда радистка Людмила Шрадер повторяет последнюю радиограмму Кренкеля. Из точек и тире рождаются строки:

«Сейчас Ванкарем передал о вылете к нам трех самолетов. Зажигаем последний дымовой сигнал. Прекращаем радиосвязь. Через полчаса мы — Воронин, Конусов и Кренкель — покинем лагерь, подняв на вышке советский флаг. Направляемся на аэродром, где находятся наши товарищи Иванов, Загорский и Погосов».

^{Челюскинцы подняли красное знамя над ледовым лагерем.}

Три пилота вылетели одновременно, через пятьдесят минут они появились над лагерным аэродромом. Их ждали шестеро.

В кабине каманинского «Р-5» расположился боцман Загорский. Погрузили на самолет ездовых собак, доставленных в лагерь Слепневым.

Водопьянов усадил Копусова, Иванова и Кренкеля, захватил приборы и аппаратуру.

Молоков из пилотской кабины жестами торопил Воронина и Погосова. Капитан «Челюскина» еще раз глянул в сторону лагеря и забрался в заднюю кабину.

«Готово?» — глазами спросил пилот.

«Есть!» — взмахнул рукой Погосов и, ловко вскочив на плоскость, перевалился через борт к Воронину.

Молоков сделал над льдиной два виража и лег на курс.

Спустя час самолеты приземлились на материке. Кренкель выбрался из кабины и долго притаптывал ногою снег.

— Чего ты пляшешь? — засмеялся Водопьянов.

— Пробую — твердая здесь почва или лед, — ответил Кренкель. — Восемь месяцев на земле не стоял…

В кают-компании «Сталинграда», радуясь победе наших летчиков и полярников, мы вспоминали недавнее прошлое. Шесть лет назад в другом краю Ледовитого океана произошла трагическая катастрофа: за восемьдесят первой параллелью, севернее Шпицбергена, разбился дирижабль «Италия». Шестнадцать судов и более двадцати самолетов из разных стран двинулись на помощь итальянским воздухоплавателям. Советский Союз направил две спасательные экспедиции: на ледоколе «Красин» с самолетом Бориса Григорьевича Чухновского и на ледокольном пароходе «Малыгин» с самолетом Михаила Сергеевича Бабушкина. Им выпала главная роль в спасении людей «Италии». Однако катастрофа дирижабля не обошлась без тяжелых потерь: погибли восемь воздухоплавателей «Италии», шестеро членов экипажа гидроплана «Латам», вылетевшего на поиски дирижаблистов, и трое пилотов итальянского спасательного самолета. В числе жертв «Латама» был великий исследователь полярных стран Руаль Амундсен.

Экспедиция на «Челюскине» понесла единственную тяжкую утрату — погиб Борис Могилевич. Сто четыре челюскинца были спасены!

За многие тысячи километров радио приносило на борт «Сталинграда» отклики.

Слышался голос Максима Горького: «Только в СССР возможны такие блестящие победы революционно организованной энергии людей над стихиями природы».

Говорил английский романист Герберт Уэллс: «Спасение челюскинцев — триумф для Советского Союза, достигнутый во имя цивилизации. Этот героический подвиг является одним из начинаний, которые лежат перед человечеством в будущем, когда оно уничтожит навсегда войну и все люди станут союзниками в поддержании социальной справедливости и в завоевании природы. Человечество в будущем нельзя себе представить иначе, как единое общественное целое, охватывающее весь земной шар, и тогда оно будет очень похоже на Советский Союз».

Волнующие приветствия стекались в Ванкарем и Уэлен из советских городов и поселков, степных деревень и горных аулов. На Чукотке приняли правительственную радиограмму, адресованную Ляпидевскому, Леваневскому, Молокову, Каманину, Слепневу, Водопьянову и Доронину: «Восхищены вашей героической работой по спасению челюскинцев. Гордимся вашей победой над силами стихии. Рады, что вы оправдали лучшие надежды страны и оказались достойными сынами нашей великой Родины…»

Правительство установило высшую степень отличпя за проявление геройского подвига — звание Героя Советского Союза. Первыми этого звания удостоены семь полярных пилотов — спасители челюскинцев.

Радиограмму от руководителей партии и правительства получили и полярники: «Приветствуем и поздравляем доблестных челюскинцев, мужественно и организованно боровшихся с суровой полярной стихией и стойко перенесших двухмесячный ледяной плен…»

В коротких радиограммах со льдины, в лагерной стенгазете «Не сдадимся!» челюскинцы говорили: «Мы спокойны за свою судьбу». Они знали: родина, народ — с ними, о них помнят, заботятся, не оставят в беде. Им чуждо было горькое чувство одиночества, владевшее многими учеными и путешественниками, отважными и бескорыстными исследователями неведомого.

Напоминая о полярных трагедиях прошлого, некоторые зарубежные исследователи высказывали убеждение, что и челюскинцы обречены на смерть. В иностранных газетах появлялись мрачные предсказания: «Быстрое спасение с помощью авиации невозможно… В таких отдаленных местах никогда не бывает достаточного количества самолетов. Время года противодействует полетам: туманы, метели, сильные ветры. Самолеты отправляются на верную гибель, их ждет обледенение, а каждая посадка связана с риском и зависит от счастливой случайности». Некий зарубежный журналист даже лагерную радиостанцию счел излишней и вредной: «Она возбуждает в потерпевших катастрофу ложные надежды, которые не осуществятся…»

Пророчества эти не сбылись… Все, что последовало за гибелью «Челюскина», все, что было сделано для спасения наших полярников, предстало перед миром как замечательная эпопея героизма, самоотверженности и организованности.

В наши дни во льдах Центрального Полярного бассейна постоянно действуют дрейфующие научные станции, а советские пилоты летают над Северным полюсом и замерзшим миром Антарктиды. Этим мы в немалой степени обязаны опыту челюскинского коллектива и героев-летчиков, блестяще завершивших эвакуацию лагеря Шмидта на материк.