Толпа слегка мялась и какого-то особого энтузиазма пока не проявляла, но отдельные выкрики «Да!» с разных концов площади говорили о том, что, скорее всего, лорд Нордвиг предусмотрительно расположил в этой инертной толпе своих провокаторов. Рано или поздно они «раскачают» толпу и выведут на нужные эмоции.
Мария молчала, стоя под порывистым нисландским ветром и понимая: даже если толпу не удастся расшевелить, лорда Нордвига это не остановит. Он все равно доведет дело до конца. Она, Мария, мешает ему подобраться поближе к власти через Мартина. Немного странным ей казалось, что лорд Нордвиг сегодня именуется «правителем Нисландии», но, возможно, это такой временный титул?
Марии было холодно, так как связанные за спиной руки не давали возможности застегнуть шубу. Ветер игриво откидывал меховые полы одежды и выдувал остатки тепла. Смотреть на упивающегося собственной властью Нордвига было противно. Разглядывать горожан и мастеров, которых, как скот, подгоняли к нужному решению, почему-то было невыносимо стыдно. Волей-неволей взгляд ее обратился в сторону храма.
Мария разглядывала скучные каменные стены, как будто ничего интереснее в жизни не видела. Лучше уж смотреть на камень, чем на чужую подлость. И она первая заметила выходящих через какую-то боковую дверь дома Божьего воинов. Двух из них она узнала сразу же: лорд Кристиансен, которого она дожидалась как спасителя все эти жуткие ночи, шел рядом, бок о бок с владыкой Нисландии, ее собственным мужем, королем Мартином.
* * *
— Прошу тебя, не молчи… — Мартин так и не осмелился поднять на нее глаза.
В спальне было тепло, пожалуй, даже жарко, но Мария все еще ощущала внутренний озноб. Потому обхватила себя руками, потирая плечи и пытаясь согреться. Перед глазами у нее до сих пор стояла короткая, но достаточно кровавая схватка между двумя вооруженными отрядами.
Первым, со стрелой во лбу, прямо ей под ноги свалился лорд Юхансен, так и не выпустив из рук длинный сверток пергамента с обвинениями. Уже через мгновение саму ее подхватил на руки молодой светловолосый мужик, до этого смирно стоявший у помоста с совершенно безразличным лицом. От его одежды сильно пахло рыбой и гниющими водорослями. Схватив королеву, он прыгнул на землю и, раздвинув две широкие занозистые доски боковой обивки помоста, с силой затолкал ее туда, вниз, под грубо сколоченные бревна основы.
— Не боитесь, госпожа. Не боитесь, — басовито приговаривал он ошеломленной Марии. — Тама и без нас разберутся, а муж ваш повелел мне ни на шаг от вас не отходить.
Доски над их головой ходили ходуном: там, наверху, громко топали и звенела сталь. Кто-то хэкал так, будто рубил дрова. Где-то недалеко, но не прямо у помоста, истошно визжали несколько женщин. Визжали так, что ни одного слова невозможно было понять.
— Это, госпожа, с перепугу они этак-то… Я так полагаю, что возле дома Юхансена уже охрану вырезали. Вот бабье и того… расстраивается, — собеседник максимально деликатно пытался успокоить королеву.
Сидеть ей было страшно неудобно и холодно: под помостом снег подтаял и сейчас просачивался сквозь шубу и платье.
— Ты не мог бы развязать мне руки?
— А это я сейчас, госпожа! Это я прямо мигом!
Помост был слишком низким для того, чтобы кто-то из них мог встать в полный рост. Мария извернулась в подтаявшей грязи и, стоя на коленях, немного сдвинулась в сторону от спасителя, давая ему возможность добраться до ее рук. Стало совсем холодно: он стянул с нее шубу и, проговаривая: «Сейчас госпожа, от туточки еще подтяну…», довольно быстро разрезал веревки.
Оценить, сколько же прошло времени до момента, когда боковые доски помоста вновь раздвинулись и показалось лицо Мартина, Мария так и не смогла. К этому времени у нее уже зуб на зуб не попадал. Да и нервное напряжение сказывалось: она все время яростно зевала, прикрывая рот распухшими от веревок руками.
Глава 40
Нехотя и почти равнодушно Мария подняла взгляд на короля. Он, кажется, почувствовал ее движение и в свою очередь уставился ей в лицо с какой-то болезненной надеждой. Пожалуй, королева испытывала чувство неловкости оттого, как этого человека ломает какое-то внутреннее чувство.
Мария насторожилась: он вызывал сострадание. А сострадать ему совсем не хотелось. То, что он с ней сделал, оставив служить приманкой для лорда Нордвига, легко разрушило зарождающуюся симпатию. Как он убедительно сказал тогда, во время их первого совместного завтрака?!
«Ты моя жена. Нравится нам это или нет, но изменить мы ничего не можем. Обещаю, что буду относиться к тебе честно. Так, как положено.».
Да-да… А ведь она тогда поверила ему! Доверилась, как распоследняя дура! Теперь пришел момент понимания. И заплатить за это понимание пришлось очень дорого. Не только собственными страхами и болью. Мария снова зябко поежилась, вспоминая раскиданные у помоста тела: сегодня она легко могла бы стать одним из этих тел. Сейчас он будет рассказывать, что только острая необходимость устранить предателя Нордвига заставила его пойти на риск. Что больше никогда!.. Что он будет заботиться о ней всю оставшуюся жизнь и прочее бла-бла-бла…
Еще, пожалуй, сейчас сунет ей дорогой подарок: какое-нибудь роскошное колье или другую безделушку. А что? По местным меркам очень даже приемлемо! Виноват: сделай бабе подарок. И она все простит и все забудет. Конечно, их брак изначально был политическим, но… Пусть не любовь, но доверие друг к другу они могли бы получить. А теперь… предательство в семье не лучше любого другого. Как теперь долгие годы жить с ним рядом?! Как жить, ожидая подставы в любую секунду?
А ведь она тогда действительно поверила! Она бы даже согласилась помочь ему, если бы… Если бы он счел ее достойной доверия. Если бы все рассказал и объяснил, а не использовал вслепую, как неразумную куклу: ценную, но не слишком дорогую. А может, такой и был у короля план?! Просто, как страховка: свалить смерть Марии на Нордвига и взять вторую жену с еще большим приданым?!
Взгляд на короля слегка охладил ее вспышку гнева. Было в тяжело молчащем мужчине нечто такое… тяжелое, болезненное…
По идее, сейчас он должен с видом победителя вещать о том, что все опасности позади. Он, Мартин, победитель, и теперь их ждет большое и светлое будущее на троне прекрасной Нисландии. Заговаривать ей зубы роскошными перспективами, лишь бы она не кинулась жаловаться королю-отцу. Вряд ли Нордвиг поделился с Мартином сведениями о том, что Мария — нелюбимая дочь, на которую плевать всей бритарской королевской семейке.
Только вот муж молчал. Молчал хмуро и тяжело. Казалось, его грызет внутри невидимый прочими дикий зверь, причиняя почти невыносимую боль…
Только обычная, какая-то даже тоскливая жалость подтолкнула Марию к тому, чтобы безразлично бросить королю:
— Я слушаю вас, ваше величество, — так дежурно равнодушно прозвучали ее слова, что король не сразу решился заговорить. Первые слова дались ему с большим трудом. Он спотыкался и запинался, но, как ни странно, вовсе не пытался оправдаться в ее глазах. Речь шла совсем о другом!
Как ни странно, рассказ Мартина постепенно переворачивал в ее сознании всю уже сложенную картину. Этот рассказ был как мозаика-перевертыш: каждый новый кусочек разительно менял все изображение.
— …не сразу обнаружили. Он же, подлец этакий, дождался, пока мы от Нисландии подальше отойдем. А на четвертый день и сыпанул зелье. В походе, ясное дело, все с одного котла едим, одинаковые сухари грызем. А вот если удается горячее питье приготовить, тут мне первому наливают. Таков обычай. Если бы я в тот день головной болью не маялся с утра, первым бы и умер, — король помолчал и продолжил через некоторое время, как будто через силу, с трудом выговаривая слова. — Всего напиться успели шестеро… А он смотрел, как люди отраву пьют, и понимал, что жить им считанные минуты остались. И молчал, тварь поганая… — лицо Мартина побагровело еще больше, а безвольно лежащие на столе руки вновь сжались в кулаки.
