4

История, рассказанная писцом Мар-Зайей.

Двадцать третий — двадцать четвертый годы правления Син-аххе-риба³

Я не покидал пределы царства Ишкуза⁴ на протяжении двух лет…

Целую вечность...

Сколько всего произошло за это время — перемен, потрясений, смертей!..

И не было дня, чтобы я не думал о Марганите.

Во сне я целовал ее руки, прижимал к себе, вдыхал ее пьянящий аромат, и шептал, шептал слова любви.

Я все еще верил, что мы когда-нибудь будем вместе.

Как будто нас не разделяли обстоятельства и огромное расстояние…

Вернувшись из похода на Ордаклоу, царевич Ратай и номарх Арпоксай пришли доложить повелителю всех скифов о своих подвигах, а еще — о том, что в сожженной и разграбленной ими крепости случайно оказались ассирийские принцессы. Тело младшей привезли в стойбище, Хаву не нашли вовсе. Больше пятидесяти скифов, виновных в том, что они нарушили приказ Ратая и прикоснулись к внучке царя, казнили: разорвали лошадьми. Ишпакай, с удовольствием наблюдая за этой расправой, которая ему всегда нравилась, разоткровенничался тогда:

— Я благоволю к твоему господину и по-прежнему хочу, чтобы мы стали союзниками. Расскажи Арад-бел-иту, как я покарал тех, кто надругался над его дочерью. Эта нелепая случайность не должна разрушить доверие, которое между нами возникло…

Ишпакай прекрасно знал, кому я служу на самом деле.

Между тем, дружба киммерийцев и скифов, в которую никто никогда не верил, на двадцать третьем году правления Син-аххе-риба получила самое веское доказательство: вожди кочевников наконец породнились.

Шестидесятитрехлетний царь Теушпа и шестнадцатилетняя Шпако, дочь царя Ишпакая, соединили себя священными узами брака в праздник весеннего равноденствия.

Две недели в царство Ишкуза съезжались многочисленные гости.

Свадьбу играли в царском стане. Собрались все скифские номархи. Киммерийцев было значительно меньше: Балдберт, Дарагад да еще несколько вельмож. Урарту представляли царевна Ануш и первый министр Зорапет. Ассирию — мар-шипри-ша-шарри Мар-Априм.

Последним из гостей приехал мидийский царь Деиок. Выглядел он намного старше своих двадцати шести лет. Ростом невелик, широк в плечах да еще и кривоног. Большая голова, бычья шея. Волосы русые, борода окладистая. Не самое приятное впечатление производил и его голос — глухой, протяжный, он напоминал рев буйвола.

Веселье растянулось на десять долгих дней.

За это время мне удалось встретиться со многими гостями. С кем-то — обмолвиться всего парой слов, с кем-то — провести не один вечер. Впрочем, большинство новостей, которые мне удалось почерпнуть из этих источников, относились к разряду сплетен. Болезнь Син-аххе-риба ни для кого не была секретом, а о войне в Табале уже давно говорили как о проигранной кампании.

Тогда же я узнал о предстоящем бракосочетании Мар-Априма и Ишхануи, дочери Зорапета, что меня немного расстроило. Наверное, я все же испытывал какие-то чувства к этой девушке. Мар-Априм держался со мной на равных, однако не преминул напомнить, что попади я ему в руки в Урарту, он сразу заковал бы меня в цепи и отправил бы как государственного преступника в Ниневию. От него я впервые во всех подробностях узнал об убийстве Шумуна, о смерти Шели, Ани… и Диялы.

Раздавленный известием о гибели близкого мне человека, я два дня пребывал в оцепенении.

Царевна Ануш, рискуя вызвать ревность Ишпакая, подсела ко мне во время пира:

— Что с тобой? Ты сам на себя не похож.

— Погиб мой друг, — ответил я.

Пытаясь хоть как-то поддержать меня в этот трудный момент, она молча взяла мою руку и сильно сжала ее.

Когда нам удалось поговорить еще раз, я понял, как сильно царевна нуждается во мне. Царь Руса наконец уговорил ее согласиться на брак с Ишпакаем. Свадьбу назначили на осень.

Рассказав об этой новости, девушка отшутилась:

— Меня успокаивает только то, что ты теперь будешь рядом.

В последний день веселья, наблюдая издали за Ишпакаем и Теушпой, я вдруг понял, что они говорят о Марганите.

— Она и в самом деле настолько красива, что способна свести с ума? Или твой Лигдамида настолько обделен женским вниманием? — спросил скиф.

— Мы оба знаем, что это блажь и все женщины одинаковы, — отвечал киммериец. — Слава богам, что с годами Лигдамида тоже стал понимать это. Принцесса ему уже давно безразлична. Если что и движет им, так это упрямство. Однажды ему посулили бесценный изумруд, а потом подло выкрали. Эта девчонка нужна моему сыну на одну ночь. Но он поклялся, что перережет горло нашему ассирийскому другу, если она вдруг окажется не девственницей.

— Арад-бел-ит хитер как лис и скользкий как угорь. Ему нельзя доверять.

— Мой дорогой тесть, доверять нельзя никому...

Самые великие планы самых великих людей порой рушатся из-за пустяка, о котором-то и говорить иногда стыдно. Все приготовления к большой войне против Ассирии остановились из-за пустого бахвальства Ишпакая.

Под конец праздника скифский царь решил доказать свою удаль, бился на равных с сыновьями, скакал на коне, поднимал тяжести, как молодой… А на следующий день не смог сесть на трон, стал ходить по большой нужде кровью, сначала все отшучивался, а через две недели высох, ослаб, утратил ко всему интерес. К лету царь пошел на поправку, но затем его угораздило подхватить другую болезнь, которая имела самое тесное родство с первой, — теперь он бегал по нужде каждый час, если не чаще, и от этого прямая кишка у него вывалилась наружу почти на палец.

Военные союзы, женитьба — все отошло на задний план.

Впрочем, недуг царя оказался мне на руку. Мучаясь от бессонницы, страдая от болей, Ишпакай взял за правило звать меня по ночам в свой шатер, чтобы послушать об Ассирии, о чудесах, прославивших Ниневию, и канувшем в вечность Вавилоне. Наша дружба укреплялась день ото дня…

— Похоже, боги прогневались на всех царей сразу, — сказал как-то в разговоре со мной Ишпакай. — Что слышно из твоей родной Ассирии? Син-аххе-рибу не стало лучше?

Я ответил, что он при смерти.

— И кто же станет царем Ассирии, если Син-аххе-риб не сегодня-завтра умрет?

Мне пришлось напомнить, что у ассирийского царя есть соправитель и это Ашшур-аха-иддин.

— Он мне не нравится, — нахмурился Ишпакай. — Этот сопляк знает, что Арад-бел-ит пытается заключить со мной союз, и совершенно равнодушно на это взирает. Это выглядит неуважительно по отношению ко мне. Передай при случае своему господину, что Ишпакай остается ему преданным другом и готов помочь в трудную минуту… Мне бы только выздороветь!

А затем случилось невероятное: Хава, которую все считали погибшей, спустя год после своего исчезновения вдруг объявилась в Ниневии живой и невредимой.

И — о чудо! Через неделю к Син-аххе-рибу вернулся аппетит. Через месяц — на щеках появился румянец, еще через месяц вернулась речь, весной царь встал с постели и заново начал учиться ходить. К лету двадцать четвертого года правления Син-аххе-риба Ассирия вновь обрела законного правителя.

Однако борьба за трон после этого лишь обострилась. Когда это понял Ишпакай, тоже оправившийся от болезни, союз скифов, киммерийцев и мидийцев обрел второе дыхание.

Через пятнадцать месяцев после свадьбы Теушпы и Шпако союзники встретились в стане скифов во второй раз. О том, что там говорилось, я знаю лишь со слов отца.

Царь Теушпа порадовал Ишпакая доброй вестью о том, что царевна Шпако понесла. Это подтолкнуло киммерийского правителя к тому, чтобы возглавить поход в Маннею, Мидию и Элам — завоевать там земли для будущего отпрыска. Номарх еще и подмигнул Деиоку:

— Мы будем добрыми соседями!

Мидийский союзник воспринял эти слова спокойно и тут же поведал о тайной встрече с Арад-бел-итом. Принц предлагал ему породниться, отдавал за него свою любимую дочь Хаву. Вдобавок с помощью шпионской сети ассирийцев Деиок собирался устранить всех своих конкурентов — претендентов на мидийский престол. За все готов был платить золотом, в котором сейчас так отчаянно нуждался Арад-бел-ит.