Кстати о соседях. Госпожа Скайуокер, собственной персоной паркуется.

— Добрый вечер, милая госпожа Падме.

— Добрый вечер, ваше величество.

— Позвольте пригласить вас на чашечку чаю?

— Я, пожалуй, соглашусь, — величаво кивает мне экс-королева.

Только сдается мне, что меня на парковке целенаправленно подкараулили. Ну и ладушки. Не на прием же ко мне даме записываться в конце-то концов. А больше-то ей про мужа своего поговорить не с кем.

В голову я к ней не лезу. Про то, что на семейном фронте у Дарта Вейдера не все гладко, я в курсе. Это еще с учетом того, что я лорда регулярно по командировкам засылаю. Сейчас, например, он с поставками тибанна с перерабатывающих станций Беспина разбирается. Вот жена и пользуется моментом переговорить с тем, кто… Да, понимаю, я — последний, с кем Падме готова обсуждать свои семейные неурядицы. Но только когда она попробовала сделать это со своими сенатскими подружками, дело кончилось громогласными заявлениями в либеральной прессе, которая обвиняла лорда в домашнем насилии. Как итог, скандал как с мужем, так и с уже теперь бывшими подруженьками.

Естественно, первая часть разговора — дань традиционным светским темам: моде-погоде и капельку о политике. Но делать вид, что не вижу тревог моей гостьи я не буду. Заговариваю о насущном без лишнего словоблудия, как только этикет позволяет это сделать.

— Как у вас с Энакином?

— Зачем вы настраиваете мужа против меня?

— Отчего вы так решили?

— А кто еще? Когда он приезжает, я же вижу, как он соскучился по мне и детям. А через несколько дней все как-то разлаживается. Я его люблю… А он… Он…

Женщина едва не всхлипывает. Я очень аккуратно воздействую на нее, касаясь измученной души волной тепла и участия. Да-да, я и так умею. Причем практически искренне. А еще я умею дозировать такое воздействие. Это Дарт Вейдер по неопытности пробует гасить семейные конфликты внушением в Силе. Открытый скандал предотвращает, но проблема продолжает гнить глубоко внутри. Не терпит человек такого подавления своей воли. Особенно со стороны близких. Так что те, кто обвинял Вейдера в семейном насилии не так уж и не правы. Просто насилие то совсем иного рода. Я же позволяю гостье расслабиться и выпустить наружу слезы. Потом жду, когда она наплачется всласть.

— Любите. Конечно же любите. Только вы, деточка, любите славного, наивного мальчика, смотрящего на вас полными восторга и любви глазами. А мальчик вырос и стал мужчиной. Лордом, который привык, что снизу вверх глядят на него. Вам обоим надо учиться глядеть друг на друга на равных. Разумеется, если ваша любовь стоит таких усилий.

— Вы-то откуда знаете? Вы же не любили никого.

— Конечно же не любил. Только любовь тут и не причем. Семья — это прежде всего баланс интересов, привычек, хотелок двух взрослых, состоявшихся людей. Любовь помогает пойти на уступки. Наверное. Потому что политики находят такой баланс без всякой любви, на чистой выгоде.

— Я не хочу, как в политике.

— Чего же вы хотите, деточка?

— Я хочу, чтоб он со мной считался. Чтоб смотрел, как на равную.

— Так встаньте наравне с ним.

— Что значит, наравне?! Я сенатор!

— В переводе на ситхский — балаболка пустобрехливая. Проку — ноль, а на лорда ситхов свысока смотреть пытается.

— Вы хотите…

— Я? Не так, чтобы очень. Но другого способа сохранить семью у вас нет. Хотя есть второй вариант: стать покорной домохозяйкой, подающей тапки вернувшемуся со службы мужу. Вейдера бы это устроило. Только едва ли такое распределение ролей устроит вас. Значит, заставьте мужа гордиться вами.

— Если я решусь порвать с ситхом, в покое вы меня не оставите?

— Детей точно не оставим. Иначе они станут марионетками в чужих равнодушных руках. Да и вас Вейдер в собственнической любви своей едва ли легко отпустит.

— Вы опять правы. Ради благополучия детей… Я докажу вам свою полезность.

— Зачем же так по-торгашески.

Говорю уже в спину вскочившей со своего места женщине. Я не останавливаю. Она же не душить какую-нибудь Мон Мотму побежала. А в остальном — пусть ее.

* * *

Утром у меня образовалось несколько свободных часов, поработать с документами в домашнем кабинете. Просматривая новостные ленты, натыкаюсь на сообщение о стремительно набирающей голоса петиции королевы Амидалы. Что за хатт? Только я порадовался, что Скайуокер хватило ума не марать фамилию мужа и не подписываться под петицией 2000, как ну те — здрасте. Открываю текст. Размещено около шести часов назад, а счетчик просмотров мелькает, как лопасти вентилятора. А что с содержательной частью?

«Демократия — есть власть народа, а не демократов. Но часто ли мы, политики, вспоминаем о народе, от имени которого говорим? Спрошу жестче: насколько народные избранники отражают волю представляемого ими народа? Готовы ли мы не просто исполнять эту священную волю, но хотя бы найти в себе мужество узнать ее? Сегодня у нас есть такая возможность.

Группа сенаторов, опубликовавшая петицию 2000, по сути объявила о своей претензии на власть. Они полагают, что способны управлять галактикой, опираясь на традиции Сената Старой Республики.

Я призываю всех граждан не оставаться равнодушными и высказать свое отношение к существующей власти и оппозиции, поставив свою электронную подпись за Империю или Республику. Окно для голосования внизу текста. Конфиденциальность вашего волеизъявления и невозможность накручивания голосов гарантируется ассоциацией сисадминов Храма джедаев. Гарантийное письмо за подписью гранд-магистра Дуку размещено ниже по ссылке».

Все-таки умная жена лорду Вейдеру досталась. Все демократичненько, не придерешься. Но моему ситхскому сердцу особенно приятны визуальные символы: Империю представляю я, тут без вариантов. А то, что под Старой Республикой красуется фото Мон Мотмы — это, друзья мои, месть, причем изощренная.

Пожалуй, следует пообщаться с моей самодеятельной соратницей прямо сейчас. Нет, домашний халат сниму, конечно, чтоб опять чего-нибудь не то не подумала.

— Доброе утро, милая госпожа Падме. Надеюсь, у вас нашлось хотя бы несколько часов на сон?

— Не беспокойтесь, ваше величество. У меня достаточно сил, чтобы провести этот день с пользой. Вы приглашаете меня на встречу с госпожой Мотмой, не так ли?

— Да. Вы проницательны, мадам. Я планировал сегодня встречу с лидерами группы 2000. Но коли счет на табло уже на два порядка в нашу пользу, то собственно саму встречу вести будете вы. Если вы согласны, конечно.

— Полагаете, мне не хватит мужества сказать Б, когда А уже произнесено?

— Нет, просто напоминаю о существовании свободы выбора.

— Поздно. Я его уже сделала.

— Тогда поехали. С детьми есть кому сидеть, кроме конверсионной версии генерала Гривуса?

— Есть. Кроме того, конверсионную версию дети уже раскурочили.

— Уже? Они же ходить, наверное, едва начали?

— Одно другому не помешало.

* * *

Летим до Сената вместе и заходим в мой кабинет через служебные помещения. Не через парадную приемную, где меня уже ждут делегаты от «двухтысячников». Сперва рассматриваю пришедших по видеосвязи. Сенатор Мотма держится так, словно уже на эшафоте. Остальные эмоционально где-то рядом. Лишь немолодая тогрута с замашками форсюзера каменно равнодушна. Силовой кокон, не иначе.

— Сир, — передо мной возникает капитан Красной гвардии. — Присутствующая среди делегатов тогрута опознана как магистр Шаак Ти, и она в состоянии боевого транса.

Абсолютно с ним согласен. Хотя пластическую операцию на личике и защиту в Силе ей сделали качественно.

— Считаю своим долгом пояснить, в сложившихся обстоятельствах ваш выход может быть небезопасным. Боюсь, что смысл этой акции изначально был в том, чтобы провести на встречу с властью фанатика-форсюзера, который попытается устранить представителей этой самой власти.

— Не стоит волноваться. Вы правы, император, но этот план предусматривает покушение конкретно на вас. Едва ли они согласятся заменить вас мной. Я им просто неинтересна.