— Да ты должен радоваться, что такая как я с тобой куда-то вообще пошла! Что рядом нас видели! — вспыхивает Альбина.
— Прости, что не прыгаю от радости, у меня что-то… спина побаливает. — отвечает Виктор: — после тренировки. Давай вот так, Альбина Николаевна — пойду-ка я домой. Чаю попью с людьми, в шахматы поиграю, может быть, у Гоги Барамовича еще чача осталась… все лучше чем наедине с разъяренной женщиной сидеть.
— Виктор Борисович! — эти слова Альбина выговаривает так, словно кнутом щелкает: — ты что о себе возомнил⁈ То, что я тебя с собой в ресторан позвала еще не значит что ты голову потерять должен! Кто ты такой вообще⁈ Физрук!
— Чем и горжусь. — кивает он: — ладно, не задалось свидание у нас. Пойду я домой, увидимся. — он поворачивается и идет прочь. На душе спокойно и светло. Мог бы он просто извиниться и объяснить в чем дело? Наверное мог. Но… честно говоря и в ресторане сидеть не хотелось… а больше всего не хотелось с Альбиной в эту непонятную игру «то ли пара, то ли не пара» играть. Какого черта? Любые отношения, даже фальшивые это всегда двухсторонняя дорога, не только в одну сторону все. А тут «ты должен быть благодарен» с самого начала. Как-то не очень, когда уже должен, а еще ничего не получил взамен. Сама же Альбина представляла из себя то самое «жароптицево перо», которое «много, много непокою принесет оно с собою». А оно ему нужно вообще? Вон как эта Марина-Миррей Матье с Валерой обошлась на его глазах, а ведь бедняга только опоздал на встречу. И ведь она ему еще устроит, такие не забывают. А самое главное — эти обиды на самом деле вовсе не обиды, а инструмент управления. Ну нет, он не позволит себя в состояние виновного на пустом месте вгонять. Он что? Позаботился о том, чтобы выглядеть как следует, оделся, обулся, денег у Гоги Барамовича занял, пришел вовремя, готовый так сказать к труду и обороне…
— Ты об этом еще пожалеешь! — кричит ему вслед Альбина. Он пожимает плечами, не оборачиваясь. Конечно пожалеет. Ссориться с коллегой по работе, особенно сейчас, когда днем в школе только он, она и Маргарита, да Ашот Варгиевич, завхоз, однорукий ветеран… это не входило в его планы. Тем более что права она кругом — он-то всего лишь физрук, даже с точки зрения исключительно должности. Но у Альбины Николаевны куда больше возможностей чем у него и это факт. Начать с ней кровную вражду, открыть боевые действия — глупый поступок. Однако и прогнуться на пустом месте — нельзя. Потому что, если не начать отстаивать свои границы, как только их нарушают — потом будет хуже. Накопится все, ты на дыбы встанешь, а на тебя только глазами похлопают, мол ты чего? Всегда тебя это устраивало, а теперь ты тут устраиваешь истерики.
Он идет, а какой-то гнусавый внутренний голосок говорит «ну чего ты, Вить? Господи, пойди и извинись, переведи все в шутку, проведешь приятный вечер с красивой девушкой, ты чего⁈ Что за принципиальность? Понимаешь же, что это глупо, вот так ссориться… просто поверни назад, еще не поздно, если ты извинишься…»
— Как там сказал Сократ на вопрос «жениться ли мне или нет» — делай как знаешь, все равно раскаешься… — вздыхает Виктор: — а если все равно раскаиваться, то и смысла в раскаянии нет.
— Какой вы умный, Виктор Борисович! — раздается голос совсем рядом. Он скашивает глаза набок и видит шагающую с ним рядом Лизу Нарышкину. Она одета совсем по взрослому, на ней легкое платье темных тонов, на голове широкополая шляпка и в наступающих сумерках легко можно перепутать ее возраст.
— А ты откуда тут взялась, Лиза? — спрашивает он у нее: — время уже позднее, чего не дома?
— Время детское. — отмахивается она рукой: — только девять тридцать, а мне до одиннадцати разрешают гулять. Я просто мимо шла, вижу, а там вы идете. И… Альбина.
— Видела, да? — хмыкает Виктор: — ладно, давай-ка мы тебя, товарищ Нарышкина до дому доведем, чтобы с тобой ничего не случилось. А то время позднее…
— Говорила же что мне разрешают до одиннадцати гулять. — говорит она, но делает шаг ближе и уверенно берет его под руку: — тогда вот так. А то и правда, страшновато на улице… хулиганы всякие…
— Вот до чего же ты ушлая, Нарышкина.
