— Давай поговорим там, где я выберу, — сказала она. — Ты назвал имя Кирваха, и, пожалуй, заслужил разговор более обстоятельный.
— Ты уже знаешь, что я попрошу, да? — Арталион склонил голову на бок, с трудом удержавшись, чтобы не скрестить руки на груди привычным жестом упрямства.
— Ну разумеется. Даже устроивший эту встречу умник уже навел справки — вы, странники, обнаружили погибший мир-корабль, и вас заботит судьба тех, кто был на борту. А я могу сказать, что Мастер Кирвах не так часто кому-то называет свое имя… Да, мы из разных трупп — но из одной Маски.
Арталион пригляделся и понял — действительно, ромбы арлекинского домино, в которое была наряжена Теневая Провидица, оказались той же расцветки, что и у арлекинов Кирваха. Другая труппа. Но одна Маска. Звучало все это загадочно — но что не загадочно, когда речь идет об арлекинах, в самом деле.
— Ты идешь или нет? — и она требовательно качнула протянутой рукой.
Арталион вздрогнул — и слова, и жест был точь-в-точь такими же, как у самого Кирваха. Много-много лет назад.
Когда он все-таки подошел и взял теневидицу за руку — она была невысокая, на полголовы ниже его — и взглянул в опалово-дымчатое зеркало ее личины, то ничуть не удивился, когда увидел в глубине отражений не самого себя, не сад и ненастоящее небо-купол над ним — а крохотную, как будто заключенную в хрустальном шаре картинку: стоящий на коленях среди залитого кровью зала знатный комморрит в дорогих доспехах. Лицо искажено болью и ненавистью, прокушены до крови костяшки пальцев, и бешеный его крик отражается эхом от стен и высоких арок. В луже крови перед ним — мерцающие искры Камней Духа. А напротив — яркая, облаченная в золото с красным, фигура арлекина. Кирвах.
«Так ты идешь или нет, Арталион?»
Картинка держалась всего секунду, но то, как теневидица сочувственно покачала головой, заставило увериться: он видел ее на самом деле.
— Жизнь сделала круг, и прошлое вышло из тени передо мной, точно так же, как это в привычке у вас, детей Смеющегося Бога, — вздохнул Арталион, когда через два шага теневидица утянула его в какой-то портал, а еще через три — вывела за собой в небольшой полутемный зал, пол которого был застелен ворсистым ковром. Скорее всего, это была комната на корабле вроде «Покорителя Солнц», просто убранная нарочито варварски-скупо: кроме темного ковра и безыскусных, грубоватых светильников по стенам, здесь, казалось, больше ничего и ничего не было.
Теневидица сделала простой приглашающий жест, затем уселась прямо посреди ковра, скрестив под собой ноги. Подумав, Арталион сел напротив в точно такой же позе. А потом изложил ей более внятно свою просьбу — отыскать тех, кто был жителями сгинувшего корабля, живыми или нет, неважно. Вынул из кармана уцелевший камень — и теневидица его долго, вдумчиво изучала. Потом со вздохом вернула — нет, сказала она, эта душа не знает нужных ответов.
Потом испытующе уставилась на собеседника — неведомо как, но безликое зеркало отлично передавало ее настрой. Она помолчала, и только тогда, когда тишина сделалась одновременно и неудобной и почти осязаемой, спросила сама:
— Когда я протянула руку тебе — ты что-то вспомнил. Что-то важное. Что это было?
— Ты ведь видела, что, — безразличным тоном ответил странник.
— Я видела только образ. Мои знания велики, но небезграничны. Что это было?
— Это то, что осталось от моего Дома. Знатного Дома в Темном Городе, который неминуемо ждало уничтожение по приказу Векта, великого и ужасного, — Арталион не сдержал сухой, ядовитый смешок на последних двух словах, потом прогнал его прочь и продолжил: — Просто я решил, что не уступлю жизни своих близких тирану. Кирвах появился вовремя… и он захотел помочь.
— Это на него очень похоже, — теневидица склонила голову на бок, с интересом глядя на собеседника. — Так скажи мне теперь, чего ты на самом деле хочешь от нас — меня и всей нашей труппы?
— Мне нужно узнать, что случилось с теми, кого не уберег Йандир.
— Кого не уберег ты, — мягко поправила теневидица. И Арталион готов был поклясться — она прекрасно понимает, какую боль ее слова причинили его душе в этот миг.
— Я сотни лет шел, как мне казалось, вперед — а оказалось, всего лишь по кругу, — Арталион коротко, горько улыбнулся, вместо того, чтобы яростно оскалиться, как ему нестерпимо захотелось сперва. — Да, мне нужен ответ. Да, я не сумел удержать тех, кто мне был дорог. Если нужно, я пойду с вами, чтобы найти ответ.
— Ты сейчас говоришь об одной экспедиции — или… готов вступить в Танец?
Арталион помолчал, но потом вдруг усмехнулся: вспомнил кое-что.
— Кирвах сказал — путь арлекина надо захотеть пройти, а не выбрать от безысходности. Ты знаешь, сейчас я думаю, все эти годы я и шел к нему. Искал — и не находил. А надо было просто оглянуться…
— И это без сомнения так. Я рада, что ты сам это понял. Тогда не будем ждать.
— То есть даже попрощаться с моими товарищами ты мне не дашь?
— Или так — или никак, — отрезала Теневидица. — Сегодня лучший день, звезды мне нашептали. Решайся.
И тогда он просто кивнул: в конце концов, подозрения, что все завершится именно так, не оставляли Арталиона с того момента, как «Покоритель Солнц» взял курс на этот городок. Точнее, нет — он осознал, что его позвала дорога Великого Шута именно тогда, когда взглянул в мертвые линзы шлема Йандира. Просто не хотел себе признаваться в этом — непростительно долго. Поэтому больше колебаться смысла не было.
Теневидица отцепила от своего пояса маску — это была простая, чуть утрированная театральная личина сдержанной трагичности: грустный изгиб тонкой скобки рта, горестно вскинутые брови, пустые миндалевидные глазницы с чуть опущенными уголками. Бесполая, лишенная индивидуальных черт и с едва намеченным выражением — она ничуть не походила на маски актеров труппы, кроме, разве что, материала, из которого была выполнена: психокость, сейчас принявшая вид белого гипса, гладкая, но не идеальная, с едва заметными выщербинками и шероховатостями. Теневидица положила ее на ковер между ними и протянула вперед ладони, сняв с правой перчатку:
— Дай мне руки.
Арталион послушно опустил свои ладони поверх изящных ладоней собеседницы. На удивление, ткань перчатки, в которые была затянута левая рука теневидицы, и ее открытая кожа оказались одинаково теплыми. Обе руки арлекинши чуть сжали пальцы Арталиона, словно собираясь их отогреть, хотя холодно ему не было.
— Ты когда-нибудь писал стихи или, может, сочинял музыку? — поинтересовалась она.
— Да, разумеется, — Арталион вдруг неожиданно для себя улыбнулся куда как свободнее и легче, чем за весь разговор. — Много раз и раньше, и до сих пор. Правда, многие находят сюжеты моих поэм слишком уж мрачными, но тут уж как есть — сочинять что-то под чужой вкус я так и не научился.
Теневидица тихо рассмеялась — серебристый, переливчатый звук ее голоса раскатился, точно пригоршня крохотных бубенцов по хрустальной поверхности.
— Это очень хорошо. Стихи, песни, музыка… мы дышим и движемся в ритме звучащих внутри нас музыки и стихов, мы все. Раз ты знаешь, как они рождаются в душе, тогда ты поймешь, что я сейчас скажу тебе.
С этим она опустила его руки на лежащую между ними маску. Поверхность была чуть прохладной, как у готовой к преображению психокости, гладкой и шелковистой. Арталиону вдруг показалось, что стоит слегка вдавить пальцы в материал, и тот податливо промнется, как свежая глина или мягкий воск.
— Закрой глаза и представь, что собираешься что-то сочинить прямо сейчас. Погрузись в то, что ты чувствуешь, когда собираешься с мыслью, прямо перед тем, как мысль эта обретет слова, обретет звучание и ритм, — медленно проговорила теневидица. — И — отпусти эту мысль. Отпусти слова, что придут, на волю. Дай им протечь через твои руки и войти в психокость под ними.
Он подчинился ее словам — действительно без особого труда поняв, о чем говорила Провидица Теней. Это отличалось от обычной работы ваятеля, настраивающегося на будущее творение — о, еще как отличалось! Ваятель сосредотачивается на визуальном образе и ведет материал за своим замыслом от и до. Сейчас же теневидица хотела, чтобы он запечатлел в психокости не форму, но буквально отпечаток своей души — со всем ее смятением, тоской и ощущением баланса на тонкой нити между пропастью и… чем? Взлетом? Падением?
