Когда они спустились в сад, Кармен, Мариела и Хесус сидели за столиком, где Надин целыми днями читала Элизабет и Альтаграсию. Тут же подбежали собаки и окружили Улисеса с псом.

— Принеси поводки, — попросил Хесус Мариелу.

Ирос сначала реагировал спокойно, но, когда Сонни подошел слишком близко, вдруг глухо рыкнул. Майкл, Сонни и Фредо отскочили.

Мариела вернулась с поводками, но вся троица сбилась в кучу в дальнем углу сада.

— Или он покусает Сонни, или они скопом на него навалятся и порвут, — сказал Хесус.

— Не переживай. Я сейчас решил переехать обратно в квартиру. Сегодня же вечером увезу туда Ироса, так будет лучше, — ответил Улисес. — Только хочу сначала его взвесить и измерить. В интернете написано, рост среднего леонбергера — сантиметров шестьдесят-семьдесят, вес — от шестидесяти до восьмидесяти килограммов. У меня такое чувство, что наш гораздо крупнее.

Повисла неловкая тишина.

— Что? — спросил Улисес.

— Ничего, — сказал Хесус, — просто думаю, хорошо ли такой собаке сидеть закрытой в квартире.

— Там достаточно места. И, разумеется, я с ним буду гулять два раза в день. Кстати, мне понадобится мешок корма.

— Не проблема. Мы еще хотели спросить, что делать с этим столом: оставить здесь или занести под навес? Он раньше в теньке стоял, где попрохладнее, но мы не стали его двигать без твоего разрешения.

— Да, конечно, двигайте, вам виднее. Ну что, взвесим собачку? Нужно еще с прививками разобраться. Сколько, ты думаешь, ему лет?

К вечеру, когда Улисес отчалил с Иросом в квартиру, все были вымотаны. Решимость Улисеса как по волшебству изменила настроение сеньоры Кармен, но ей все равно было неспокойно. Мариела с Хесусом приняли душ, а потом до утра спорили в постели, уезжать им или оставаться. Кошмары Мариеле больше не снились, но, как и Кармен, она чувствовала, что скоро что-то случится. И хотела все бросить и бежать, пока не случилось.

Хесус считал, что нужно дождаться окончания срока, поставленного генералом Айялой. Если удастся запустить работу вовремя, можно остаться при фонде, в относительно хороших, можно сказать, тепличных условиях.

— Улисес не в себе. Ты видел, какой он?

— Да, стремительно все решил.

— Только про собаку и твердил. А про что-то другое с ним разговаривать — все равно что со стенкой.

— Милая, тут мы и сами справимся. Надо только его попросить, чтобы не слезал с адвоката, — оборудование-то как получить? Уложиться в сроки будет трудновато. А вот потом станет полегче: сначала финансирование на пять лет вперед, а потом и дом к нам перейдет. Так генерал в письме написал. Ты только представь: вдруг через пять лет вся эта хренотень закончится? А у нас будет свой домина и по собаке на каждого возвращенца. Потому что, если страна выправится, люди поедут обратно.

— Дорогой, меня даже пугает, что ты до сих пор в это веришь.

— Во что?

— Что страна выправится, все вернутся — вот это вот. Или что адвокат не постарается всеми правдами и неправдами дом у нас отжать. Что тебе сказал Улисес насчет него?

— Ну, я только передал, что типок этот к нему приходил и рвался его видеть. Я предупредил, чтобы был осторожней.

— Так ты ему не сказал?!

— Милая, ты сама его видела. Стадия тотального отрицания после смерти Надин. Не стану же я сыпать соль ему на рану именно сейчас. Улисесу-то какая разница, что мы видели машину этого адвоката? Да и не уверены мы опять же, что машина та же самая.

— Ой, я тебя умоляю, Хесус. Конечно, та же самая, — недовольно сказала Мариела.

Она улеглась к Хесусу спиной и накрылась одеялом до подбородка. Хесус погасил ночник на тумбочке. Ему ничего не оставалось, кроме как тоже укутаться и повернуться на другой бок.

35

В первый же вечер в квартире они приступили к «Крестному отцу». Иросу было, конечно, интереснее обнюхивать комнаты и уголки нового дома, чем смотреть кино, но, по крайней мере, общее представление о сюжете и персонажах он себе составил.

— Поначалу всегда так, — объяснял ему Улисес, — люди обращают внимание на главных героев, но не на второстепенных персонажей. Это даже хорошо: если сперва не разобраться, кто входит в семью, а кто не входит, ничего не поймешь. Но в «Крестном отце» все персонажи важны. Я всегда так и говорил своим ученикам в клубе: если чему и учит нас Фрэнсис Форд Коппола, так как раз этому: в хорошем фильме нет ролей второго плана. Каждый персонаж, скажем так, в чрезвычайных обстоятельствах должен взять на себя груз всей истории. История, конечно, будет другая, но такая, что ее все равно стоит посмотреть.

В следующие два вечера они посмотрели вторую и третью части.

Улисес считал, что Майкл Корлеоне — персонаж гамлетовской глубины. Каждый год он пересматривал трилогию и печалился, что так и не может ответить на вопрос, которым задается Майкл у гроба дона Томмазино: что его подвело? Разум или сердце? Когда он поднимал эту тему на занятиях киноклуба, никто вроде бы не осознавал ее важности. А может, он не мог эту важность передать. Тогда его одолевала апатия, он чувствовал себя нелепым и начинал ненавидеть свою работу.

Посмотрев «Крестного отца» в очередной раз, он вдруг стал сомневаться, что шедевр Копполы — история семьи. Мир мафии там, конечно, всего лишь рамка для семейной саги, этого нельзя отрицать, но вся сага вращается вокруг одной-единственной противоречивой фигуры, и она-то и есть истинное ядро фильма и многочисленных линий в нем: фигура отца.

Ирос слушал, тяжело дышал, повиливал хвостом, смотрел на Улисеса черными глазищами, похожими на две летающие тарелки, или отворачивался. И в каждом движении было столько неизмеримой теплоты, что Улисес чувствовал, как в ней тонут все его мысли и эмоции. Ирос будто говорил: «Я ни слова не понимаю из того, что ты мне втолковываешь, но люблю тебя. И я лучше посижу здесь, слушая неизвестно что, чем буду в любом другом месте. Улавливаешь?»

Улисес улавливал и потому еле-еле оторвался от пса, чтобы поехать в «Аргонавты». На последнем совещании он передал Хесусу и Мариеле коды для управления банковским счетом. Пусть занимаются зарплатами, расходами на дом и на ремонт. Апонте еженедельно переводил в боливарах сумму, которая менялась в зависимости от курса доллара.

Функции Улисеса свелись к водительским. Все указывало на то, что фонд «Симпатия к собакам» заработает раньше назначенной даты.

— Согласно плану генерала Айялы, у нас осталось три недели. Скоро нужно назначать дату открытия, думаю, это будет само третье января — последний день срока. Не хватает только оборудования, лекарств и корма, — с плохо скрываемым нетерпением сказал Хесус.

— Апонте выходил на связь? — спросил Улисес.

— Только когда ты болел.

— Мне кажется, он хочет нас выжить, — произнесла Мариела.

— Ему нужен дом. Апонте работает на Паулину, — сказал Улисес.

— С каких пор?

— Боюсь, с самого начала.

— А почему ты нам не говорил? — возмутилась Мариела.

— Я сам только недавно убедился. И не хотел, чтобы мы из-за этого впали в уныние. Могу вам сказать только одно: клянусь памятью Надин, через два дня оборудование будет здесь.

— Каким образом? — поинтересовался Хесус.

Улисес отпил глоток воды и очень спокойно сказал:

— Я сделаю ему предложение, от которого он не сможет отказаться.

Что он творит? Что дальше? Отрастит усы и уложит волосы бриолином? А Надин? Обязательно было клясться ее именем?

Он театрально, но сдержанно объявил, что удаляется в мансарду и не хочет, чтобы его беспокоили.

Сеньора Кармен ничего не трогала. Все было так же, как в день бдения по Надин, когда больного Улисеса перетащили вниз.

На спинке стула висело ярко-розовое спортивное трико. Улисес взял его, понюхал и положил назад. Рухнул на кровать и откатился на ее сторону. На полулежало собрание сочинений Элизабет фон Арним и три тома рукописей сеньоры Альтаграсии. Он принялся небрежно листать их в поисках тайного романа, но не нашел. Попробовал вспомнить тело Надин. На ум пришел только шрам. Все шрамы в конечном счете похожи. Некоторые покрупнее, некоторые помельче, некоторые прямые, некоторые кривые. Вот и все отличия. Вне тела они все равно что замочные скважины без дверей. Бессмысленные, никуда не ведущие.