Это было последнее председательство короля на Совете. Большую часть дня он полулежал в своём кресле у окна с видом на аббатство Сен-Дени.
–Ах, – сказал он однажды Тревилю, указав на королевскую усыпальницу. – Там я скоро отдохну…Моё бедное тело, боюсь, сильно растрясёт – дороги находятся в плохом состоянии.
Однажды, увидев процессию знати, следующую за королевой из старого замка, король мрачно заметил:
–Эти люди приезжают сюда, чтобы увидеть, насколько быстро я умираю, особенно господин Бофор. Ах, если бы я только мог выздороветь, то заставил бы их всех дорого заплатить за желание видеть меня мёртвым.
19 апреля он сказал врачам:
–Я просил Бога этой ночью располагать мной, если такова Его воля; я умолял Его Божественное Величество укоротить мою болезнь.
Он чувствовал, что надо торопиться, и распорядился, чтобы назавтра к двум часам пополудни в его комнате собрались королева, сыновья, принцы крови, герцоги и пэры, министры и главные королевские чиновники. Утром, обтирая его салфеткой после очередного приступа болезни, Дюбуа поднял одеяло и Людовик увидел своё тело:
–О, Боже! Какой я худой!
После пополудни к нему пришли. Король велел откинуть полог кровати и, сказав несколько слов жене, брату и принцу Конде, обратился с речью ко всем присутствующим. Затем статс-секретарь де Лаврийер, обливаясь слезами, зачитал королевскую декларацию: Анна Австрийская станет регентшей, Месье – генеральным наместником при малолетнем короле. Главой Совета должен был стать кардинал Мазарини, а канцлер Сегье, сюринтендант финансов Бутилье и статс-секретарь Шавиньи – министрами и членами Совета. В отсутствие же герцога Орлеанского председательствовать будет принц Конде или Мазарини. После чего в комнату пригласили членов парламента, которых король попросил зарегистрировать этот документ. При этом он пояснил:
–Пока мой сын не достигнет совершеннолетия, королевством будет управлять регентский совет, а не регентша. В этом совете королева будет обладать правом одного голоса, и все решения будут приниматься большинством голосов.
Анна Австрийская смертельно побледнела, а в комнате установилось тягостное молчание. Уже давно всем было известно, что Людовик XIII не доверяет своей супруге, но никто и помыслить не мог, что она подвергнется подобному публичному унижению. Однако этим дело не кончилось. Король вновь заговорил и, обращаясь к членам парламента, слабым голосом произнёс:
–Её Величество всё испортит, если станет регентшей, как покойная королева-мать.
На этот раз Анна Австрийская в слезах бросилась к изголовью мужа. Однако Людовик XIII приказал ей подняться, ибо, добавляет Таллеман де Рео, «он хорошо её знал и испытывал к ней презрение». Общее смущение ещё более усилилось. Чтобы действовать наверняка, монарх потребовал от Анны и Месье поставить свои подписи под только что прочитанным документом. Сам же он ещё прежде начертал собственноручное примечание:
–Изложенное выше есть моя последняя твёрдая воля, которую всем надлежит исполнять.
Королева подписала, рассудив, что в подобный момент спорить не следует. Однако годы, проведённые в Лувре, не прошли для Анны Австрийской даром: накануне, на всякий случай, она заверила у нотариуса свой протест против обязательства, «вырванного у неё под принуждением».
Король высказал пожелание, чтобы изгнанные из страны вернулись, но не все:
–Памятуя о дурном поведении герцогини де Шеврёз и о том, что она до сих пор сеяла смуту в нашем королевстве, о сношениях её с нашими врагами за пределами страны, повелеваем запретить ей, как мы запрещали, въезд в нашу страну во время войны и желаем, чтобы даже после заключения мира она могла вернуться лишь по распоряжению королевы-регентши, с ведома Совета и с тем условием, чтобы не проживать вблизи от двора или королевы.
Зато Клод де Рувруа, герцог де Сен-Симон, был рядом со своим господином в его последние дни.
На следующий день, 21 апреля 1643 года, состоялось другое важное событие: дофин наконец-то получил «большое крещение». Ввиду того, что римский папа, приглашённый в крёстные, слишком долго тянул с ответом, обряд совершил епископ Мо. Крёстными же стали принцесса Конде и кардинал Мазарини – большая честь, о которой не мечтал даже Ришельё. Церемония прошла просто и скромно в часовне при замке Сен-Жермен. Людовик сам не мог присутствовать и послал Дюбуа, ожидая от него подробного рассказа. Вскоре к нему пришли Анна Австрийская, Мазарини и виновник торжества.
По легенде, король спросил у четырёхлетнего сына:
–Как же Вас теперь зовут?
–Людовик ХIV, папа.
–Ещё нет, сынок, ещё нет, но, наверное, уже скоро, если на то будет Божья воля.
Наутро Людовику ХIII стало совсем худо, и по Парижу пробежал слух, что он скончался. Принц Конде сообщил об этом больному, вероятно, желая развеселить его (?). Король снова публично причастился. Плачущая королева встала перед ним на колени, потом поднялась и привела к нему детей, чтобы тот их благословил.
Людовик хотел умереть как христианин, простив всех своих врагов. Однако 23 апреля, опасаясь Вандомов, вернувшихся ко двору, маршал Ламейре вызвал к себе конную охрану. Гастон тут же усилил собственную гвардию, а Конде ответил симметрично, чем перепугал королеву, которая удвоила охрану сыновей, опасаясь их похищения. Это были предвестники Фронды…
В тот же день король принял соборование для больных. При этой церемонии присутствовало столько людей, что стало нечем дышать, поэтому несчастный умирающий простонал:
–Господа, дайте же мне жизни!
После обеда 24 апреля он попросил певца Пьера де Ниера принести лютню и вместе с ним и Камбефором спел несколько псалмов Давида. Вошедшая во время этого импровизированного концерта Анна Австрийская очень обрадовалась:
–Ваше Величество явно идёт на поправку!
На что муж ей со вздохом ответил:
–Если бы Господу было угодно вернуть меня на этот свет, Он даровал бы мир всей Европе.
В мае ему снова стало хуже. И хотя король ещё смог принять нового военного министра Мишеля Лепелье, он всё чаще повторял слова Иова:
–Опротивела мне жизнь, не вечно жить мне. Отступи от меня, ибо дни мои суета…
Но оставалось уладить ещё одно важное дело. 6 мая Людовик подписал официальный документ о признании брака герцога Орлеанского. Наконец-то Гастон и Маргарита Лотарингская могли жить вместе и иметь законных детей.
Король теперь совсем не вставал с постели и в матрасе, на котором он лежал, сделали углубление для тазика. Когда приходила Анна Австрийская, муж просил её сесть подальше. У него был сильный жар и он почти ничего не ел.
–Какая ужасная вещь и какой яркий пример ничтожества человеческого – видеть величайшего и могущественнейшего короля христианского мира, превратившегося в труп ещё прежде смерти, в падаль, во вместилище червей, – с болью писал Джустиниани.
В воскресенье 10 мая около четырёх часов пополудни к Людовику подвели детей. Он спал с раскрытым ртом, из-под полусомкнутых век были видны белки закатившихся глаз. Камер-лакей Дюбуа указал им на отца и велел запомнить эту картину на всю жизнь. Слуга, состоявший при дофине, спросил его:
–Ваше Высочество хотели бы быть королём?
–Нет!
–А если Ваш папенька умрёт?
–Если папа умрёт, я брошусь в его могилу! – со слезами выкрикнул малыш.
Около шести вечера король проснулся, будто от толчка. Рядом с его кроватью стоял принц Конде.
–Мне снилось, что Ваш сын герцог Энгиенский схватился с врагом, бой упорный, победа долгое время переходит от одних к другим, но после жестокого боя она осталась за ним и мы победили, – сказал Людовик.
–Его Величество, похоже, заговаривается, – прошептал на ухо священнику принц.
Ночью короля стали мучить сухой кашель и боль в боку. Во вторник он отказался выпить бульон:
–Друзья мои, всё кончено, я умираю.
Епископ Мо причастил умирающего. Королева пробыла рядом с ним до трёх часов ночи, а герцог де Бофор и господин де Сувре спали рядом, положив матрасы прямо на пол.
