Не было только Франсуа де Бофора. Хотя он и получил разрешение вернуться во Францию, но был отправлен кардиналом в действующую армию.
Людовик XIII с большим беспокойством прохаживался из одной комнаты в другую. Но время шло, а ничего не происходило. В спальне уже стояла родильная кровать, давно были готовы комнаты для младенца, сплошь затянутые белым камчатным полотном, чтобы ребёнок не ушибся, когда начнёт ходить. Настал час королевского обеда и Анна просила супруга не изменять своим привычкам. Тот нехотя сел за стол в большой буфетной, вдоль которой выстроились придворные, и стал пить куриный бульон. Когда подали жаркое, в одиннадцать с половиной часов утра, в комнату ворвался слуга с криком:
–Рожает! Рожает!
Людовик вскочил, опрокинул стул и помчался к жене. У дверей его встретила сияющая госпожа де Сенесе, которая торжественно провозгласила:
–Сир, это дофин!
Повитуха госпожа Перонн показала отцу новорожденного («невероятной красоты и величины», как потом писала «Газета»), воскликнув:
–Радуйтесь, государь! Теперь престол Франции не перейдёт в женский род, Бог дал королеве дофина!
Людовик XIII тотчас взял младенца из рук акушерки и показал его в окно, крича:
–Сын, господа, сын!
По живому телеграфу радостная новость в один миг долетела до Парижа. По обычаю король велел оставить открытой дверь спальни жены. Все члены королевской семьи и придворные поздравляли Людовика ХIII с наследником. Правда, Гастон несколько переменился в лице, когда повитуха продемонстрировала неоспоримые признаки пола ребёнка. Затем король приказал епископу Меосскому, старшему придворному священнику, немедленно окрестить новорожденного (малым крещением) в присутствии всех принцев, принцесс, герцогов, герцогинь, государственного канцлера и всей придворной свиты. Затем он отправился в часовню старого замка, где в час дня с большим торжеством был совершён благодарственный молебен. Вернувшись в новый замок, счастливый отец не отходил от жены, только бегал несколько раз в детскую посмотреть, как дофина кормят и пеленают.
Во время этого счастливого события кардинала не было в Париже, он находился в Сен-Кантене, в Пикардии. По приказу короля брат его обер-камердинера Лашене вскочил в седло и помчался в Сен-Кантен известить кардинала. Тот немедленно отслужил благодарственный молебен и мессу в честь короля. Его гонец доставил два письма – обоим венценосным супругам. В письме к королю он предлагал назвать дофина Феодосием, то есть Богоданным.
–Сир, – писал он Людовику, – я в восхищении от рождения господина дофина! –Надеюсь, что как он есть Феодосий по дару, который Бог дал Вам в нём, то он будет также Феодосием по великим качествам императоров, это имя носившим…
С тем же курьером Ришельё поздравлял королеву, но более коротко и холодно:
–Великая радость немногословна…
Людовик также собственноручно написал длинное письмо к собранию городского парижского магистрата, приложил свою печать и приказал тотчас же отослать.
Празднества, которые устроили в честь рождения дофина, превзошли все ожидания. Все дворянские дома были иллюминованы большими из белого воска факелами, вставленными в медные канделябры, а в фонтанах вместо воды было вино. Кроме того, все окна были украшены разноцветными бумажными фонарями, дворяне вывесили свои гербы, а простые горожане нарисовали множество девизов, относившихся к причине праздника. Большой дворцовый колокол, не умолкая, звонил весь этот и последующий день, и то же происходило на Самаритянской колокольне. Колокола эти звонили в том случае, когда у французской королевы рождался сын, а также в день рождения королей и в час их кончины. В продолжение целого дня, равно как и на другой день, в Арсенале и Бастилии стреляли из всех орудий. Наконец, в тот же день вечером – так как фейерверк не мог быть приготовлен ранее следующих суток – на площади городской ратуши были разложены костры, и каждый приносил вязанку горючего материала, так что был разожжён такой сильный огонь, что на другом берегу Сены можно было читать книги.
По всем улицам были расставлены столы, за которые все садились выпить за здоровье короля, королевы и дофина. Пушечные выстрелы не умолкали и горели весёлые огни, зажигаемые жителями в соревновании друг с другом. Посланники, со своей стороны, соперничали в роскоши и праздновали торжественное событие. В окнах дома венецианского посланника висели гирлянды цветов и искусственных плодов удивительной работы, над которыми красовались фонари и восковые факелы, между тем как большой хор музыкантов, расположившись в торжественной колеснице в шесть лошадей, проезжал по улицам, играя самые весёлые песни. Английский посланник устроил в саду своего отеля блистательный фейерверк и раздавал вино всему кварталу.
Духовенство также приняло участие в общей радости, и священнослужители наполняли хлебом и вином корзины являвшихся к ним нищих. Иезуиты вечером 5 и 6 сентября иллюминовали свои дома с наружной стороны тысячами факелов, а 7-го на их дворе был устроен грандиозный фейерверк с огненным дельфином среди прочих огней, осветивших балет и комедию, которые были представлены учениками иезуитов по этому случаю.
Празднование продолжалось три дня, – с понедельника по среду. И хотя к вечеру вторника вино иссякло, люди не уставали бурно радоваться. Поражённый всем этим невиданным размахом веселья шведский посланник Гуго Гроций писал:
–Никогда ни один народ, ни при каком событии, не выказал большего восторга.
Между тем, астролог Кампанелла приехал во Францию и был представлен кардиналу, с которым отправился в Париж. Ришельё объяснил астрологу причину, по которой он вызвал его и приказал составить гороскоп дофина, не скрывая ничего. Тяжёлая ответственность побудила было астролога отказаться от столь высокой чести, но кардинал настаивал, давая понять, что он недаром освободил его из тюрьмы.
Кампанеллу представили ко двору и привели к дофину, которого он попросил раздеть донага и внимательно его осмотрел, затем он отправился к себе домой, чтобы составить предсказание. Все с нетерпением ожидали гороскоп дофина, но астролог не только не являлся ко двору, но и не давал о себе никаких известий, и королева, потеряв терпение, сама послала за ним. Кампанелла явился, но объявил, что ему нужно ещё раз осмотреть дофина. Младенца снова раздели, астролог снова внимательно осмотрел его и впал в глубокое раздумье. Наконец, упрашиваемый кардиналом, он выразил на латинском языке гороскоп в следующих словах:
–Этот младенец будет очень горд и расточителен, как Анри IV; он будет вместе с тем иметь много забот и труда во время своего царствования; царствование его будет продолжительно и в некоторой степени счастливо, но кончина будет несчастной и повлечёт беспорядки в религии и государстве.
В то же время шведский посланник Гроциус шутливо написал министру Оксенштерну спустя несколько дней после рождения Людовика ХIV:
–Дофин уже переменил трёх кормилиц, потому что от него у них не только пропадает молоко, но он ещё их кусает. Пусть соседи Франции остерегаются столь раннего хищничества.
28 июля следующего года авиньонский вице-легат Сфорца, чрезвычайный папский нунций, представил королеве в Сен-Жермене пелёнки, окроплённые святой водой, которые Его Святейшество имел обыкновение посылать первенцам французской короны как бы в знак того, что Святой престол признаёт этих принцев старшими сынами церкви. Сверх того, вице-легат благословил от имени папы дофина и августейшую мать. Папские пелёнки, великолепно вышитые золотом и серебром, лежали в двух ящиках, обитых малиновым бархатом, которые открыли в присутствии самого короля и королевы.
–Между тем, – пишет Дюма-отец, – хотя королева и не вернула своего прежнего влияния на короля, их отношения сделались лучше, в то время как постоянными угнетениями со стороны кардинала Луи XIII всё более и более тяготился, и его расположение к нему стало незаметным образом превращаться в тайную ненависть, чего кардинал при своём проницательном уме не мог не заметить.
