В своих мемуарах Лапорт уточняет, что королевский приказ об его освобождении был получен после того, как Людовик почувствовал движение плода в чреве жены, то есть в конце апреля.
Получив соответствующий приказ, кардинал тотчас сообщил секретарю Анны Австрийской Легра:
–Я чрезвычайно рад, что королева получила в этом деле желаемое удовлетворение и знаки дружбы, которые питает к ней король.
На другой день, 12 мая, Легра явился в Бастилию с посланием от де Шавиньи. Он дал Лапорту подписать обещание удалиться в Сомюр. Лапорт подписал и 13-го был освобождён. Позже он вспоминал:
–Одним пинком ещё не родившийся младенец распахнул ворота Бастилии и забросил меня на восемьдесят лье от Парижа.
В надежде, что у неё родится сын, Анна Австрийская пожелала найти астролога, который бы составил его гороскоп. Ришельё, веря в астрологию, как это доказывают его записи, вспомнил о Кампанелле, в познаниях которого имел когда-то случай убедиться, но астролог выехал из Франции. Кардиналу сообщили, что Кампанелла схвачен итальянской инквизицией как колдун и сидит в Милане в тюрьме, ожидая приговора. Ришельё, имея достаточно влияния, потребовал освобождения Кампанеллы. Королеве объявили, что она может быть спокойна, и астролог, который составит гороскоп новорожденного, уже по дороге во Францию.
Людовик ежедневно посылал кого-нибудь из дворян справиться о здоровье жены, а 1 июня неожиданно покинул Компьен и прискакал в Сен-Жермен, чтобы увидеться с королевой, которую нашёл в добром здравии. Между супругами восстановилась полнейшая гармония, и когда 19 июля король решил всё-таки выехать вместе с Ришельё в Амьен, ближе к линии фронта с испанцами, при дворе сочли, что это происки кардинала: он недоволен согласием между их величествами и использует любой предлог, чтобы их разлучить.
В это время королева-мать вдруг решила напомнить о себе. Всех французских эмигрантов в Брюсселе подозревали в шпионаже и подвергали обыскам. Причём дом Марии Медичи не стал исключением. Её загородные прогулки вызвали подозрение: а вдруг она тайно встречается с агентами Ришельё? Ей предложили распустить часть французской прислуги, но главное – урезали пенсию. Королева-мать была возмущена до глубины души и 10 августа выехала из Брюсселя, не простившись с кардинал-инфантом, якобы на курорт в Спа, однако забрала с собой всю мебель, сундуки, картины и прочие вещи. За Лувеном она неожиданно свернула на север и въехала в Голландию, союзную Франции и враждебную Испании. Желая объяснить свой поступок, Мария Медичи опубликовала два манифеста: в первом она заявила, что не чувствует себя в безопасности, так как её жизни угрожают «народные волнения», а во втором утверждала, что своим отъездом решила поспособствовать переговорам между Францией и Испанией. Однако маркиз де Монгла в своих мемуарах сообщает, что ей было предсказано, будто её сын недолго проживёт после рождения наследника, и королева-мать торопилась вернуться, чтобы оттеснить невестку и самой стать регентшей при дофине.
В начале августа Анна Австрийская прислала мужу письмо, вызывая его к себе: дескать, ему недолго осталось ждать рождения сына. Оставив Ришельё вести осаду городка Сен-Катле в Пикардии, ещё в 1636 году захваченного испанцами, король выехал в Сен-Жермен и был там 18 августа. Уже на следующий день он написал кардиналу о своём разочаровании: королева и не думала рожать, зря он примчался так рано из Пикардии. 22 августа к нему присоединился Гастон, тоже не желавший пропустить роды невестки. В тот же день Людовик поругался с Марией де Отфор и сбежал в Версаль, «подальше от этих женщин». Король томилася:
–Какая досада, что королева всё никак не родит, чтобы я мог уехать отсюда.
Просьба Анны Австрийской, чтобы Ришельё тоже приехал, осталась без внимания.
Тем временем Марии Медичи был оказан в Голландии триумфальный приём: принц Оранский вместе с женой выехал её встречать и препроводил гостью в Хертогенбос с блестящим офицерским эскортом, в то время как жители города, высовываясь из окон, приветствовали её ликующими криками. Переезд в Амстердам стал чередой празднеств, приёмов и торжеств. Флорентийка всем рассказывала, как дурно обращались с ней испанцы, она же всей душлй стремится к миру и восстановлению добрых отношений с сыном, и даже согласна закончить дни вдали от двора в тишине и покое, лишь бы во Франции…
Генеральные штаты Голландии 30 августа написали Людовику ХIII, что мать его искренне любит и поэтому они почитают своим долгом умолять его примириться с ней и жить в согласии. Однако король ничего не написал в ответ, только велел своему послу передать на словах:
–Эти добрые люди рассуждают о вещах, о которых понятия не имеют…
Людовик почему-то вёл отсчёт срока беременности супруги по-своему, от 30 ноября (?). По его предположениям, королева должна была разрешиться от бремени между 23 и 28 августа. По истечении этого срока во всех парижских церквях выставили Святые Дары, начались ежедневные молебны. Анна очень боялась родов: шутка ли, впервые рожать в 37 лет!
–Королева чувствует себя так хорошо, что я не думаю, чтобы она разродилась ранее, чем через четыре дня, – жаловался Людовик кардиналу 2 сентября. – Она уже два дня на десятом месяце.
Перенервничав, он в тот же день неожиданно заболел: вернувшись с охоты, слёг в постель, весь горя. Ночью жар спал, король поднялся, поужинал и снова написал Ришельё, что едет к нему в Пикардию. Однако температура поднялась снова. Кардинал перепугался, но болезнь Людовика прошла так же внезапно, как и началась.
Наконец, 4 сентября 1638 года в 11 часов вечера королева почувствовала первые схватки. Она была тогда в Сен-Жермен-ан-Лэ, в павильоне Генриха IV, окна которого выходили к воде. Ожидаемые последствия родов так интересовали парижан, что многие лица в последние дни беременности королевы расставили вестовых по дороге из Парижа в Сен-Жермен для получения самых быстрых и последних известий. К несчастью, мост Нейльи был сорван и через реку был устроен паром, который перевозил очень медленно, но любопытные поставили часовых на левом берегу реки, которые сменялись каждые два часа и должны были передавать известия на противоположный берег. Им было приказано делать отрицательные знаки, если королева ещё не разрешилась, стоять смирно, сложив руки крест накрест, если родится дочь и, наконец, подняв шляпы кричать, если королева произведёт на свет дофина.
В воскресенье 5 сентября в четыре часа утра по просьбе Анны в её комнате отслужили две мессы. Через час боли усилились, и камеристка Филандр тотчас уведомила короля, который не спал всю ночь, что его присутствие необходимо. Несмотря на слабость, тот явился к жене, встал на колени и молил Бога даровать ей счастливое разрешение от бремени. Затем он дал повеление, чтобы Гастон, принцесса Конде и графиня Суассон пришли в комнату королевы. В 6 часов принцессы были введены к Анне Австрийской. В противоречие правилам церемониала, требующим, чтобы в это время комната королевы была наполнена определёнными лицами, при Анне Австрийской, кроме короля и тех, о которых мы упомянули, находилась ещё герцогиня Вандомская – в знак особого благоволения Людовик XIII разрешил ей присутствовать при родах. Там же находились маркиза де Лансак, гувернантка будущего новорожденного, статс-дамы де Сенесе и де Лафлот, другие придворные дамы, две камер-юнгферы, будущая кормилица и акушерка госпожа Перонн. В прилежащей к павильону комнате, рядом с той, в которой находилась королева, был специально устроен алтарь, перед которым епископы Льежский, Меосский и Бовеский по совершении литургии поочередно должны были читать молитвы до тех пор, пока королева не разрешится. С другой стороны, в большом кабинете Анны, также смежном, собрались: принцесса Гимене, герцогини Тремуйль и де Буйон, госпожи Виль-о-Клерк, де Мортемар, де Лианкур, герцоги Вандомский, Шеврёз и Монбазон, господа де Лианкур, де Виль-о-Клерк, де Брион, де Шавиньи, архиепископы Бургский, Шалонский, Манский и старшие придворные чины.
