— Вы читаете, а отдуваться приходится мне. Что бы ты делал, если бы у меня в кармане не было «лиры»?

— Ничего, — согласился я.

Не говорить же Петрову, что «Лира» не бог весть какое название. И в Италии она всегда была копеечной валютой. Интересно, почему у них лира называется лирой? Но говорить ничего не стал. Все-таки мы с Петровым давно одним делом занимаемся. И в Союз писателей нас приняли почти одновременно, меня на месяц раньше. Миша, кстати, хорошо помнит об этом. А я и не напоминаю.

Да, славные были времена. Квартиры, гонорары, дома творчества. Но кто теперь об этом вспоминает? Выжил в девяностые годы — уже хорошо. Я, между прочим, выжил именно благодаря «жигуленку», приобретенному за те же гонорары. Садился за руль и бомбил. А вот Петров не бомбил, машина у него была, но он не умел ее водить. Рулила Татьяна, жена. Но тоже только до того момента, когда ее машина нанизалась на трубу, притороченную к багажнику машины, ехавшей впереди. Труба пробила лобовое стекло и аккуратно прошла между водителем и пассажиром. Михаил, правда, не говорил, что пассажиром был именно он. А кто?

Свою машину они продали, а я продолжал ездить. Не на «шестерке» из девяностых, на «десятке», однако это не меняет дела. На своей езжу машине, отечественной. На ней и прикатил в Монетный переулок с «братчиной». Но вот не взяли. Не понравилось браткам.

Я, правда, не сильно на это обиделся. И с «Лирой» можно жить. Если в ладу, конечно.

Жена название «Лира» тоже приняла спокойно.

— Замыленное, правда, словцо, — сказала она. — Ты не сказал об этом Петрову?

— Нет, — промямлил я. — Не называть же приложение «Танком».

— У танков красивые названия — «Тигр», «Леопард», «Аллигатор».

— «Аллигаторами» называются вертолеты, — блеснул я познаниями в военной сфере.

Иногда я свою жену побаивался. Ее правда зачастую кардинально отличалась от общепринятой. Я уж не говорю о шестом чувстве. У выпускников филфака МГУ оно было каким-то запредельным. Тем более Дев по гороскопу. Вот и про танки вспомнила.

— Думаешь, все кончится плохо? — спросил я.

— Посмотрим, — хмыкнула она.

Да, смотреть ей. Мне страдать.

— Да ладно, — опять хмыкнула она. — Хуже, чем есть, не будет. Как-нибудь справишься.

И на следующий день я отправился в Монетный переулок справляться.

3

Петров встретил меня уже не так радушно, как раньше.

— В газете работал? — спросил он.

— В журнале, — ответил я.

— Это не одно и то же, — посмотрел он в окно. — Я вот в «Московском писателе» пахал.

Миша не был похож на человека, который может пахать. Да и работал он в этом еженедельнике лет двадцать назад. Тогда мы все пахали, а точнее, пили водку вместе с авторами и без оных.

— Ну, во всяком случае, хотя бы узнали, что такое верстка, — перевел он взгляд на меня. — Можешь верстать?

— Сейчас это делают на компьютере, — сказал я. — Программа называется «Макинтош».

— Действительно! — удивился Петров. — А я думал, ты вообще... В таком случае — действуй.

Да, следовало с чего-то начать. В любом номере выпуска, и тем более в первом, должен быть гвоздь. Что у нас забивают в начале третьего тысячелетия? И главное, чем?

Я спустился на этаж ниже, в библиотеку, и полистал подшивки «Литературной жизни». Статьи, рецензии, стихи, иногда рассказы. Интервью! Единственным материалом, вызвавшим у меня интерес, было интервью с одним из деятелей Государственной думы.

«Думай, старик, думай! — сказал я себе. — Что обсуждает общественность на страницах отечественной прессы?»

Общественность сейчас — в нашем случае интеллигенция, не очень хорошо понимающая, кого надо предавать и на каких условиях, — обсуждала ухудшение жизни. После дефолта девяносто восьмого года лидерам нации ничего другого на ум не приходило.

«А славянский вопрос? — спросил я себя. — Что о нем говорил Достоевский в своем “Дневнике”?»

Да, выручить меня мог только Достоевский. К счастью, я почитывал его «Дневник» на ночь глядя. Именно эта книга со стопроцентным результатом обеспечивала писателю бессонницу. У самого меня книги сейчас если и выходили, то без гонораров. А какой в них тогда прок?

Итак, интервью. На поверхности была беседа с кем-нибудь из властей предержащих, занимающихся вопросами Союзного государства. Посол Республики Беларусь в России подходил в этом качестве больше всего. Но для гвоздя он был слишком официален. Нужен был еще кто-то.

Я сейчас работал над книгой «Иная Русь», посвященной проблемам возникновения и существования белорусского этноса. Может быть, и надо начинать с истоков? У нас ведь была общая колыбель, и не все о ней забыли.

Я раздобыл телефон директора Института славяноведения Владимира Волкова и напросился на интервью с ним. Человек он был занятой, однако согласился уделить мне какое-то время.

— Не больше часа, — предупредил он меня. — Хотя тема, конечно, предполагает многодневную конференцию, и не одну.

«Понимает», — подумал я.

Я поехал в Академию наук, два высотных корпуса которой располагались неподалеку от площади Гагарина. А это как раз Ленинский проспект, где я сейчас обитал.

Директор Института славяноведения принял меня сразу.

— Из газеты «Литературная жизнь»? — посмотрел он на меня.

— Да, — кивнул я, — открываем в ней белорусско-российское приложение «Лира».

— Хорошо... — побарабанил пальцами по столу Владимир Константинович. — Вовремя спохватились. Украину ведь уже потеряли.

— Да ну?! — удивился я.

— А вы разве не видите? — усмехнулся Волков. — После развала СССР повсюду власть захватили этнократические кланы. А это добром не кончится.

— Об этом давайте и поговорим.

— Давайте.

Я включил диктофон.

4

Интервью с директором Института славяноведения получилось острым.

— По шапке нам не дадут? — спросил Петров, ознакомившись с ним.

— Я его на второй странице «Лиры» поставлю, — сказал я. — А на первой интервью с послом.

— Ну да, ну да... — почесал затылок Михаил. — Вот ты тут пишешь: «заговор этнократических групп», «заговор президентов»...

— Это слова Волкова, — деликатно поправил я главного.

— Какая разница! — досадливо поморщился тот. — Отвечать я буду, а не ты.

— Но ведь это правда.

— Была правда, да сплыла, — фыркнул Петров. — Вместе с Союзом. Хотя... Кого еще публикуешь в номере?

— Интервью с художником Михаилом Савицким, стихи Михася Стрельцова, отрывок из повести Миколы Купреева, статью Петра Кошеля «Отторгнутые возвратих»...

— О чем последняя?

— О втором разделе Польши при Екатерине II.

— Что мы тогда присоединили?

— Центральную Белоруссию с Минском. Но основной упор я делаю на высказываниях о Союзном государстве известных деятелей культуры — Солженицына, Засурского, Капицы, Боровика, Лужкова...

— И мэра сюда прилепил? — засмеялся Петров. — Правильно, он самый главный деятель культуры. Ладно, публикуй свое интервью. Бог не выдаст, свинья не съест.

Я, кстати, умолчал о своей статье «На круги своя», посвященной современной литературе, русской и белорусской.

— А что это за писатель, который залил перед съездом своего собрата по перу? Унитаз у него протек? — снова внимательно посмотрел на меня Петров. — В Финляндии который живет?

«Статью тоже прочитал», — обреченно подумал я.

— Есть один, — сказал я, откашлявшись. — Я с ним на телевидении работал.

— Ты и через телевидение прошел? — перевел взор в окно Петров. — Знаю я эту публику.

Михаил сейчас вел одну из передач на канале «Культура», ему ли не знать телевизионные нравы.

— Конечно, знаю, — кивнул Петров. — Но лучше бы не знать. Ладно, подписываю номер к публикации. У тебя, между прочим, целых четыре полосы, всю белорусскую литературу можно напечатать в одном номере. — Он засмеялся.

— «Научная среда» тоже четыре полосы, — сказал я.