Как-то утром пришел в харчевню мулазим* , дал хозяину гуся и велел зажарить его к обеду. Хозяин поставил гуся в печь. Когда гусь поджарился, хозяин вынул его, положил на скамью рядом с прочими блюдами и стал дожидаться мулазима. В это время проходил мимо Анастратин. А надо сказать, он тогда был кади. Остановился он, как всегда, чтобы насладиться запахом кушаний, увидел гуся - и прямо слюнки у него потекли.

- Чей это гусь? - спросил он хозяина.

- Мулазима, - ответил тот,

- Вели-ка отнести этого гуся ко мне, - сказал Анастратин.

- Но как же мулазим? - испугался хозяин. - Что я ему скажу, когда он придет потребовать своего гуся?

- Слушай лучше меня, - стоял на своем Анастратин. - Тебе выгоднее иметь добрые отношения с кади, чем с мулазимом. Пришли этого гуся мне, не пожалеешь.

- Но что же тогда сказать мулазиму?

- А мулазиму скажи, что гусь вдруг ожил и улетел, - ответил ходжа. Остальное не твоя забота.

Только он ушел, явился мулазим и потребовал своего гуся. Хозяин, как ни в чем не бывало, взял лопату, сунул ее в печь и стал делать вид, будто ищет гуся. Он возил ею в печи и так и этак, но ничего не достал.

- Странное дело, - говорит. - Гусь улетел.

- Знаешь что, поторапливайся, - отвечал мулазим. - Время обеденное, и я чертовски голоден.

А гуся нет как нет. Мулазим кричит, хозяин все ковыряет лопатой в печи и твердит свое: улетел гусь. Вокруг уже собрался народ. Наконец мулазим потерял терпение и кинулся на хозяина с кулаками. Тот выхватил из печи лопату, чтобы защищаться, да угодил прямо в лицо еврею, который стоял рядом, и вышиб ему глаз.

Увидел хозяин, в какой он попал переплет, бросил лопату и стал улепетывать во все лопатки. Мулазим, евреи и их друзья - за ним.

По дороге хозяин харчевни увидел открытую дверь, вбежал в нее, чтобы спрятаться. А у дверей сидела беременная женщина. Увидела она, что к ней ворвался человек, а за ним гонится толпа, да со страху выкинула.

Хозяин харчевни стал искать, где бы спрятаться. Теперь к его преследователям присоединились и родственники женщины. К счастью, в доме оказался черный ход, он выбежал через него, толпа - за ним.

В поисках спасения хозяин харчевни забежал в мечеть, поднялся на минарет, смотрит сверху: преследователи его настигают. Он видит - делать нечего, и кинулся с минарета на мостовую, да угодил прямо на менялу, который сидел внизу на своей скамье. Тот сразу испустил дух.

Схватили тут хозяина харчевни и повели к кади, который как раз только что разделался с гусем. Все наперебой стали выкрикивать свои обвинения.

- Тише, давайте по порядку, - строго сказал Анастратин. Он уже успел встать из-за стола и сел на свое судейское место. Перед ним лежала большая священная книга, по которой он правил суд.

- Что ты имеешь к этому человеку? - спросил он мулазима.

- Эфенди, утром я принес ему гуся и попросил поджарить. А теперь он мне говорит, что гусь улетел. Я требую, чтобы он вернул мне моего гуся.

Анастратин открыл книгу, долго листал страницы и наконец прочел, что такие чудеса действительно случаются раз в сто лет. А со времени, когда чудо произошло в последний раз, прошло именно сто лет. Потерявший гуся таким образом блажен, ибо гусь этот полетел прямехонько в рай и там будет поджидать своего владельца.

Услышал это мулазим и, сияя от радости, удалился.

Пришла очередь еврея с выбитым глазом.

- Эфенди, - сказал он, - этот человек выбил мне лопатой глаз.

Анастратин вновь принялся листать свою книгу и объявил, что истец вправе теперь поступить с обидчиком так же, как тот с ним. Но поскольку, согласно книге, глаз турка равноценен двум глазам еврея, надо, чтобы хозяин харчевни сначала выбил истцу второй глаз, а он в ответ выбьет ему один.

Не успел ходжа закончить свой приговор, как еврея уже и след простыл.

Третьим заговорил муж женщины, у которой случился выкидыш. По этому поводу книга гласила, что хозяин харчевни должен сделать этой женщине нового ребенка. Разумеется, и третий жалобщик предпочел удалиться ни с чем.

Наконец, заявил свой иск брат убитого менялы. И для него ходжа нашел в книге приговор: пусть он расправится с хозяином харчевни таким же образом, а именно - заберется на минарет, велит виновному усесться внизу, а сам прыгнет на него сверху и убьет.

Когда и этот поскорее пустился наутек, хозяин харчевни стал благодарить ходжу - и тут-то вспомнил его слова, что лучше иметь в друзьях кади, чем мулазима[clxxii] .

Греческая, 164, 515

Однажды в беседе с падишахом Бирбал сказал:

- Владыка мира! Ежели я когда провинюсь, то пусть меня судят люди, которых я сам назначу.

Падишах согласился.

Рад был визир, крепко верил он слову падишаха.

Вскорости падишах осерчал за что-то на Бирбала. Решил он визиря наказать наложить на него штраф в несколько тысяч рупий. Проведал Бирбал о замысле падишаха и все загодя обдумал.

Зовет падишах Бирбала на суд.

- Бирбал! Недостойно ты поступил, и будет тебе за твою вину наказание денежный штраф.

Бирбал не стал отпираться, повинился.

- Ну раз ты и сам признаешь свою вину, я накажу тебя непременно.

- Владыка мира! Сами вы не можете меня наказать, - напомнил Бирбал. Придется вам позвать судей, которых я назначу.

- Ладно. Выбирай пятерку[clxxiii] , и я велю им судить тебя. Что они ни решат, я наперед согласен.

- Моими судьями будут пятеро чамаров[clxxiv] . Я приму от них любое наказание.

Удивился падишах.

- Как! Разве могут вершить суд такие низкородные люди?! Почему ты не выбираешь ростовщиков, торговцев?

Но Бирбал стоял на своем: пусть судят чамары.

Созвали во дворец чамаров - пять старшин из пяти деревень. Падишах растолковал им, в чем Бирбал провинился, и велел его судить. Бедняги не ждали такой великой чести, обрадовались несказанно.

Стали судьи совет держать.

- Ну, други, - говорит один чамар, - Бирбал нас всегда гнет и мнет, как его душе угодно, а нынче он к нам в руки попался. Надо его так проучить, чтобы вовек не забыл.

- Присудим ему заплатить семь двадцаток да еще одну десятку[clxxv] сверх того, - молвил другой чамар.